Тем временем короткое затишье было прервано. Снова раздался нарастающий гул. За ним последовало еще три мощных толчка. Лед ходил ходуном. Вагончики едва не подпрыгивали вверх. Люди опять и опять выискивали возможность спасти свою жизнь и жизни товарищей. Во всей этой суете никто не сумел адекватно оценить масштабность катастрофы. Да, трещины, разрушение и исчезновение подо льдом некоторых построек можно было заметить невооруженным глазом. Да, гибель отдельных полярников стала горькой правдой. Но общая картина происходящего все равно никак не вырисовывалась. А на поверку она оказывалась куда более плачевной, чем мог кто-либо помыслить.

Проблема заключалась в трех последних толчках. Они действительно были мощны. Мощны настолько, что вызвали несколько огромных расколов ледяного щита. В результате этого от него стала отделяться льдина площадью в несколько десятков километров. Она отделялась постепенно, но неумолимо. Вскоре оторванную льдину подхватило довольно мощное морское течение. Оно все дальше и дальше уносило ее в океан. Оно все дальше и дальше уносило ее в неизвестность…

На льдине оставались и российские, и норвежские исследователи. Толчки прекратились и больше не повторялись. Лихорадочность паники понемногу спала. Уже первичный беглый осмотр территории дал необходимую почву для серьезных размышлений. Он раскрыл людям глаза на особую драматичность их положения. Полуразрушенная база без узла связи и вне своих прежних координат превращалась в чрезвычайно затруднительный объект для поиска со стороны спасателей.

Наступало утро. Ветер разогнал все тучи и успокоился сам. Но полярникам успокоиться было непросто. Слишком уж много испытаний выпало на их долю. Никто не смел высказать вслух свои предположения о будущем. Чересчур туманным выглядело оно в то утро.

Командир гвардейской части ВДВ полковник Герман Федорович Хорошев сидел за столом в своем служебном кабинете. Помещение мало чем отличалось от великого множества себе подобных. Кроме стола и нескольких стульев, здесь находились деревянный шкаф и сейф. На одной стене висела репродукция картины с изображением десантников времен Великой Отечественной войны. На другой стене – портрет президента Российской Федерации. Рядом располагался щит с государственным гербом. В специальной тумбе находились древки двух флагов – России и войск ВДВ.

Кроме комчасти, в кабинете находились двое его подчиненных. Один – молодой светловолосый парень в форме старшего сержанта. Второй выглядел чуть постарше, имел короткую стрижку, был одет в форму прапорщика. Оба стояли перед полковником навытяжку и напряженно молчали. Он специально вызвал их к себе, чтобы лично провести разбор полетов и узнать еще одну версию недавнего инцидента.

Герман Федорович нахмурил свои густые брови. Некоторое время он безмолвно смотрел на бойцов. Для них это было хуже всякой пытки. Они с удовольствием променяли бы его сверлящий взгляд на любые ругательства и крики в свой адрес. От этого взгляда им хотелось провалиться под землю. Душераздирающее молчание продолжалась недолго. Хотя после приглашения зайти в кабинет первое слово командира для них прозвучало спустя целую вечность.

– Ну что, ребята? – спокойно, но с некой особенной горечью в голосе начал он. – Опозорили вы нашу часть. Перед всем городом опозорили. Причем очень серьезно. Возможно, что даже в Москве нас будут склонять из-за вас. Скажут, что у полковника Хорошева сплошь все пьяницы и дебоширы. Вы хотя бы на мгновение задумывались о вероятных последствиях?

Подчиненные не решались что-либо говорить в ответ. Зная его нрав, они по-прежнему хранили полное молчание.

– Ни черта вы не задумывались. Вы и сейчас наверняка не осознаете свою вину. Поймите же вы, наконец, в чем я вас упрекаю. Я не виню вас за то, что вы ввязались в драку с милицией. Хотя и не одобряю такого поступка. Мне стыдно за вас по другому поводу. Ну, начали вы с ними разбираться в городе, так и заканчивайте там. Вы же десантники. Профессионалы. Я вам доверяю выполнять самые ответственные задания. И что же получается? А, Володя? А, Александр? – Он вопросительно кивнул сначала сержанту, а затем прапорщику. – А получается, что вы не в состоянии справиться с мелкими вымогателями из милиции. Бежите от них, как черт от ладана. А самое главное – норовите спрятаться за забором военной части. То бишь фактически за моей спиной. А мне потом приходится устраивать словесный кикбоксинг, чтобы отбрехаться от целой кучи проверяющих… Как вы только этого лейтенанта говнистого нашли! Он ведь тут полгорода на уши поднял. Все в точности, как и грозился. Жалобами завалил и прокуратуру, и комендатуру, и чертову бабушку. А вам хоть бы хны. Сидят себе в части и в ус не дуют. Надо бы вас примерно наказать. Тогда не будете вытворять, что в голову взбредет. Что сержант Локис скажет?

Вопрос адресовался младшему из пары. Тот не преминул продемонстрировать находчивость и браво заявил:

– Товарищ полковник, разрешите не согласиться с вами. Мы не бежали в часть прятаться. Мы просто вернулись к себе домой. Это ведь наш родной дом!

– Складные песни поешь. Может, на «Евровидение» поедешь? – усмехнулся командир части. – Вот ты говоришь, дом родной. А, ввалив менту, ты побежал бы домой, папу-маму подставлять? Я почему-то сильно в этом сомневаюсь. Хотя, может быть, ты в подростковом возрасте так и делал. Где-нибудь на стороне бедокурил. А потом дома за мамочкиной юбкой прятался.

– Никак нет, – вспыхнул сержант. – Я такими вещами никогда не занимался. Да и если бы за мною числились такие грешки, вы бы первым об этом знали. Вы прекрасно знаете мою биографию. Не один раз изучали мое личное дело. Если что-то когда-нибудь и было, то только ради восстановления справедливости.

– То, что ты любитель восстанавливать справедливость, я знаю, – покивал головой Хорошев. – Но ты мне объясни, зачем было задираться с этим лейтехой? Что он такого тебе и твоему другу сделал? Вы же и его самого, и его напарников отметелили будь здоров! Неужели все это было по делу? Мне сдается, что у вас просто кулаки чесались. Сходили бы в наш спортивный зал. Груши бы поколотили. И вам бы разминка была, и мне бы сейчас никто мозги не пудрил.

– Ничего у нас не чесалось, товарищ полковник. Мы отметелили этих уродов по делу, – без лишних комментариев сказал Локис.

Эта краткость не вполне устроила командира. Он чувствовал, что за ней кроется недосказанность. Полковник включил свой сверлящий взгляд, обратил его на прапорщика и спросил:

– А что ты все время молчишь, Александр? Почему ты не остановил младшего по званию от опрометчивого поступка?

– Так ведь не было никакого опрометчивого поступка, товарищ полковник, – ничуть не стушевался коротко стриженный. – Эти гаврики сами нарвались. Я пытался с самого начала не допустить крайности. Но они показались очень уж подозрительными. Документов не предъявили. Сразу стали нам угрожать. Память нашего погибшего друга осквернили. Мне вообще показалось, что это оборотни в погонах. Поэтому, когда они начали дергаться, я не мог просто стоять и смотреть на то, как меня пытаются избить.

– Но три милиционера утверждают, что драку затеяли вы! И сейчас все контролирующие ведомства готовы мне противотанковый еж под череп загнать. И все как один повторяют, как я мог такое допустить.

– Товарищ полковник, мы с Галчей… – попытался объясниться Володя.

– С кем? – нарочито сурово переспросил Герман Федорович.

– С прапорщиком Галченковым, – поправился сержант, – отстаивали честь ВДВ и погибшего товарища. Вы вправе нас наказать за это. Но только, пожалуйста, не упрекайте. Если бы мы этого не сделали, то не могли бы и дальше называть себя десантниками.

Командир посмотрел на него долгим взглядом. На этот раз в его взгляде читалось уважение и настоящая отеческая любовь.

– Эх, вы, черти, черти, – наконец по-доброму улыбнулся полковник. – Не могу я вас предать, выгораживая себя. Дело намечается нешуточное. Но мы как-нибудь справимся без вашего присутствия.