Для чего? Где, в конце концов, эти дети? Валентин и Екатерина Десантовы? Допустим. И что они собой представляют? Один – бандит. Первый раз попался на квартирной краже, второй – на хулиганстве. Другая – медсестра, работает в больнице, воспитывает сына, готовит мужу борщи. Валера хмыкнул. При чем тут розенкрейцеры? Впрочем, отсутствие информации тоже информация. Все верно. Но это пустышка. Валере страстно хотелось отличиться, а как тут отличишься? Наоборот, могут посчитать за болвана. И тогда до конца жизни придется болтаться по архивам, переписывать пыльные бумажки или брать показания у сумасшедших старух.

И в тот момент, когда молодой специалист Валерий Яковлевич Жданко предавался невеселым размышлениям, зазвонил телефон. Валера продолжал безучастно лежать на кровати – кто ему может звонить? Знакомых он в городе не завел. Телефон звонил не переставая. Валера лениво спустил на пол ноги и прошлепал к тумбочке, на которой стоял аппарат.

– Товарищ Жданко? – услышал он в трубке женский голос.

– Я.

– С вами говорит дежурная по гостинице. Для вас тут письмо…

– Какое письмо? – слегка удивился Валера. – От кого?

– Не знаю уж, от кого, – в голосе дежурной послышалось легкое раздражение, – спуститесь и заберите.

На запечатанном конверте было написано: «Постояльцу номера 27».

– В номере двадцать седьмом проживаете только вы, – сказала дежурная, – значит, и письмо вам.

– А кто принес?

– Паренек. Положил на стол и убежал…

Валера взял письмо и отправился к себе.

В номере он вскрыл конверт.

Аккуратным крупным почерком на листке, вырванном из тетради в клеточку, было написано:

«Уважаемый товарищ следователь!

Вы ищете совсем не тех и совсем не там. Интересующие вас личности проживают по адресу: улица Кирова, дом 12, квартира 8 и носят фамилию Донские».

Письмо не было подписано.

«Ой-ой! – с ужасом подумал Валера, растерянно вертя листок в надежде отыскать еще какие-нибудь строки. – Дело-то вовсе не так просто. Неужели за мной следили? А может быть, письмо предназначено вовсе и не мне? Написано: «…товарищ следователь». Разве я следователь? Наверное, ошибка…» Он поспешно сбежал вниз и подошел к столику дежурной.

– Письмо вовсе не мне, – сказал он, пытаясь вернуть конверт.

– Да вам! – раздражаясь еще больше, пробурчала дежурная. – Этот пацан, ну, который принес конверт, сказал: «Отдайте рыжему из двадцать седьмого…» Вам, значит. – Она усмехнулась: – Или вы не рыжий?

– А что он еще сказал?

– Больше ничего.

Жданко медленно пошел назад. Итак, дело получило новый толчок. Несомненно, за ним следили. Но как узнали о его задании? А, собственно, так ли это сложно… Он побывал в разных учреждениях: в КГБ, милиции, паспортном столе, отделе кадров городской поликлиники, городском архиве… Общался с десятком людей. Никакого секрета из своих поисков не делал. Так что информация вполне могла достигнуть ушей заинтересованных лиц. Тот, кто написал письмо, наверняка заинтересованное лицо.

Но в чем заинтересованное? Помочь ему или, напротив, отвести подозрение от Десантовых. Хотя аноним выдал достаточно исчерпывающую информацию. Причем нейтральную, без всяких оценок и намеков. Мол, ищи по этому адресу.

Валера подошел к окну, в которое все так же тупо билась муха, распахнул створки и щелчком подарил мухе свободу. С улицы пахнуло зноем. Валера сплюнул и отправился в столовую. Новый поворот событий внезапно вызвал приступ голода.

Оказывается, дачная жизнь полна прелестей. К такому выводу пришел Егор Олегов, пребывая на сельских просторах уже более двух недель. О бумажках, найденных на чердаке, он и думать забыл. Нега, истинная нега укутала его густым сладким флером. Праздник души, именины сердца…

Спали сколько вздумается, потом завтрак, что-нибудь простое, крестьянское – стакан сметаны, кринка простокваши, кусок свежеиспеченного деревенского хлеба с зеленым, хрустящим на зубах луком; а дальше – в лес или на луг. Упадешь среди разнотравья, откинешься на спину и смотришь в бездонную синеву, на белоснежные башни облаков, несущихся неведомо куда. Рядом, вокруг тебя, кипит жизнь: снуют в траве муравьи; пестрые жучки ползают по лицу и по рукам; гудят, перелетая с цветка на цветок, полосатые шмели. Яркие, словно фантики от конфет, бабочки порхают над головой. Он усмехнулся своей нелепой ассоциации. Впрочем, так ли уж нелепой. «Бабочка» – уменьшительно-ласкательное от «баба». Красивая, молодая женщина… Сладкая и желанная… Именно сладкая.

Вдруг вспомнил о бане. В последнее время ему так понравилось это нехитрое удовольствие, что он готов париться хоть каждый день, но, конечно, не один, а с Людмилой. Мокрые тела поблескивают в неясном свете горящей на притолоке свечи. Шлепки, хихиканье, пряный запах березовых веников…

И еще одна и вовсе удивительная страсть овладела Егором. Он вдруг заделался рыболовом. И это человек, который до сей поры ни разу не брал в руки удочку. Первые азы рыболовной науки преподал ему сын. Раз отправились на Лихое озеро. Мальчик нес удилище, представлявшее собой длинный ореховый прут с привязанной к нему леской из конского волоса. На леске имелся и поплавок, сделанный из гусиного пера и пробки.

– Рыбу удить собираешься? – довольно равнодушно поинтересовался Егор.

– Ага. Говорят, на Лихом окуни здоровые клюют.

– А на что ловить будешь?

– В огороде червей накопал, еще утром. – И он показал консервную банку, полную жирной черной земли.

– Где же ты удочку взял?

– На перочинный ножик сменял у Кольки. Ножик все равно поломанный. Колька – деревенский… Он про озеро и рассказал. В камышах, говорил, ловить нужно – вот сегодня и попробую.

– Поймай мне, Вася, рыбку, – попросила дочь, тоже шедшая с ними, – я ее в бочку с водой посажу, пускай в бочке плещется.

– Зачем в бочку, – сказал практичный Вася, – мы из нее уху сварим. Ты, Танька, уху любишь?

– Не знаю, – неуверенно произнесла дочь, – наверное, люблю, только я ее не ела…

– Из одного окуня уху не сваришь, – объяснил Егор.

– Да я много наловлю!

– Плохо верится, – засомневался Егор.

Озеро находилось довольно далеко от их дома, но было так красиво, что Егор и дети, несмотря на расстояние, бывали здесь уже не раз. С трех сторон озеро окружал густой лес, а с четвертой – обширный луг, сплошь заросший осокой и камышом. Между зарослями имелись узкие прогалины, ведущие на чистую воду. В одном месте на берегу лежал прогнивший челн, почти полностью покрытый ярко-зеленым мхом. Возле него и остановились.

– Ну давай, – иронически сказал Егор сыну, – лови рыбку большую и маленькую, а мы посмотрим. – Он улегся на горячий песок и стал наблюдать.

Вася достал из банки яркого красно-фиолетового червяка, с удивившей Егора ловкостью насадил его на ржавый крючок и закинул удочку.

Поплавок закачался на нефритовой воде и застыл, застыла и вся природа. На секунду Олегову показалось, что время остановилось. Острые стебли камыша перестали шелестеть, вода будто превратилась в сине-зеленый лед, воздух замер. Все кругом словно затаилось в ожидании, настороженно взирая на пришельцев.

Ощущение остановки времени развеяла громадная голубая стрекоза, севшая прямо на верхушку поплавка.

– Вот зараза, – сквозь зубы сказал мальчик, и Олегов отметил чисто деревенское происхождение выражения.

Вдруг поплавок резко ушел в глубину озера.

Таня открыла рот, а Егор приподнялся на локте с песка и с интересом стал ждать продолжения.

Мальчик резко дернул удилище, и крупный красивый окунь затрепыхался на берегу.

– Ой! – завопила дочь. – Поймал!..

– А что я говорил? – с достоинством произнес Вася. – Это только начало.

И действительно, через час на берегу, в выкопанной дочерью ямке, шлепало хвостами штук восемь изрядных окуней!

Внезапно клев оборвался, и сколько Вася ни закидывал удочку, сколько ни менял место, рыба больше не ловилась.

– Да как же мы их домой понесем? – недоуменно спросил Егор, кивая на окуней. – Ведь ни сумки, ни мешка…