– О многих, – отвечает он. – О башмаках, о кораблях, о сургучных печатях, о капусте и королях.

– Погоди-погоди, – бормочу я. – Где-то я уже это слышал…

– Ты не мог этого слышать, потому что ты первый, кому я это расскажу, – возражает товарищ.

– О королях и капусте? Звучит как-то неактуально.

– Пусть будут генералы и капуста, – легко соглашается он. – Зеленая такая капуста, хрустящая, заморская, смекаешь, о чем я толкую? Зато генералы отечественные, при лампасах, с кокардами на всю фуражку.

– Мордастые, – вырывается у меня.

– Да, пожалуй что мордастые, – кивает после недолгого колебания мой товарищ. Прежде чем продолжить, он захлопывает раскрытый мною блокнот, отбирает у меня ручку и протискивает ее в бутылочное горлышко, от греха подальше. – Записывать ничего не надо. Просто слушай и запоминай. И учти, если вдруг надумаешь использовать мою историю в качестве сюжета для книги, то не дай бог тебе привести реальные фамилии, даты, ссылки на мою настоящую биографию. Иначе…

– Скрученные яйца? – предполагаю я без особого энтузиазма.

– Нет, брат. – Товарищ подавляет зевок. – Одними яйцами в случае чего не отделаешься. Не забывай об этом, когда книжку писать будешь. Очень прошу тебя, Серега.

С этим дружеским напутствием, до сих пор звучащим в ушах, я и приступаю к своему повествованию.

Мне могут сказать: врешь, писатель, не было и нет тех личностей, которых ты поселил на этих страницах. Я с радостью соглашусь: разумеется. Все, что вы здесь прочтете, лишь плод моего воображения. Я готов на каждом перекрестке твердить, что в этой книге нет ни слова правды, ни голой, ни чистой, никакой.

Зато есть в ней ответ на поставленный мне вопрос: способен ли человек избежать уготованной ему смерти? Выслушав историю своего товарища, я пришел к выводу, что да, способен, хотя далеко не каждый.

А так оно или не так на самом деле, решать не мне.

Подъезд сиял чистотой. На лестничной площадке, куда вынес его бесшумный лифт, не было ни соринки. Никто здесь не плевал на пол, не бросал окурки и не пачкал стены, пытаясь выразить свое представление о прекрасном. Причиной тому была высочайшая сознательность жильцов дома, у которой в свою очередь тоже была своя причина: глазок камеры слежения, притаившийся под потолком.

Стараясь не обращать на нее внимания, он пригладил волосы и чинно нажал кнопку звонка, отозвавшегося птичьей трелью. На его симпатичном лице застыло выражение безграничной порядочности и скромности. В свои двадцать три года он выглядел настоящим пай-мальчиком, чем-то смахивающим на повзрослевшего Маленького Принца из сказки Экзюпери. Но в правом кармане его аккуратных брючек хранился предмет, с которым не станет ходить по городу ни один настоящий пай-мальчик, тем более похожий на Маленького Принца.

Всякий раз, когда его пальцы касались этого предмета, он заставлял себя вытаскивать руку из кармана, но очень скоро она снова оказывалась там, и эта постоянная борьба заставляла его нервничать. Приходилось снова и снова говорить себе: «Act naturally», то есть «Держись естественно».

В тот момент, когда дверь распахнулась, он как раз вытащил правую руку из кармана, закончив это порывистое движение приветственным жестом.

– Добрый день. – Он пошевелил растопыренными пальцами.

– О, приветик! – обрадовалась Лариска. Она предстала перед гостем в одних только трусишках – как бы по случаю летней жары, а на самом деле – рассчитывая по-скоренькому соблазнить его своими веснушчатыми прелестями.

«Вот же корова, – подумал он с ненавистью. – Толстая рыжая корова с отвисшим задом и томными глазами. Морду от шоколада да пирожных как после пчелиных укусов разнесло, на лбу прыщей – давить не передавить, а туда же – очаровательницу из себя строит».

– Хорошо выглядишь, – улыбнулся он.

– А то! – фыркнула Лариска.

Заносчивая, самовлюбленная тварь. Еще бы – генеральская внучка, хоть и круглая сирота. Причем ее дед не какой-нибудь там замшелый отставник, строчащий мемуары о своем героическом прошлом, а заместитель начальника штаба Северо-Кавказского военного округа. Шишка. Раз в неделю прилетает из Ростова в Москву чуть ли не на персональном самолете, дабы заняться воспитанием любимой внученьки. Деньжат ей подкинет, по головке погладит и скорей за город, на охоту с боевыми товарищами, как будто ему в Чечне бесконечная пальба не осточертела. Пока любимый дедушка таким образом расслабляется, Лариска дома торчит, якобы готовясь к поступлению в вуз. Хотя в голове у этой рыжей коровы совсем другие мысли бродят. Бесконечные случки с мужиками – вот и все ее университеты. Такой оторве не гранит науки грызть, а хрен без соли.

– Ну, что вылупился? – кокетливо спросила Лариска, давно успевшая отступить в глубь прихожей, освобождая доступ к своему телу.

– Тобой любуюсь. – Он улыбнулся так широко, что даже челюсти заныли. – Ты у меня просто секс-бомба какая-то, а не ученица. Но лучше бы ты оделась, иначе наши с тобой занятия получатся сегодня несколько сумбурными. – Шутливо погрозив Лариске пальцем, он переступил через порог, захлопнул за собой дверь, поставил на пол вместительную спортивную сумку с облупленной надписью «Найк».

– Что это? – удивилась она, уставившись на сумку. – Ты куда-то уезжаешь?

– Павел Игнатьевич дома? – спросил он в свою очередь, заглядывая в квартиру через Ларискино плечо.

– Давно уехал, – заверила его она, нетерпеливо встряхнув грудью, напоминающей два куска сырого теста, посыпанного табачной крошкой.

Безуспешно стараясь не замечать эту веснушчатую грудь, украшенную чем-то вроде пары колечек бледной диетической колбасы, он задал новый вопрос:

– Все на лосей охотится?

– На лосей, на кабанов, какая разница? – Лариска хихикнула. – Главное, чтобы не на тебя.

– Смешно. – Он действительно издал смешок, напоминающий натужный кашель. – Значит, ты одна?

– Одна, одна. Дед только завтра к вечеру вернется, не раньше. – Она пнула сумку ногой. – Так что у тебя там? Какие-нибудь шпионские заморочки, признавайся?

– Ну да, меня ведь зовут Бонд, Джеймс Бонд. – Он приосанился, выпятил подбородок и немного постоял так, красуясь, после чего пояснил совсем другим, будничным голосом: – К сожалению, в сумке ничего интересного нет. Всякое барахло: спортивный костюм, детективы, тапочки. Друга в больнице нужно проведать, у него прободение грыжи… Я хотел сказать: язвы.

– А-а, – разочарованно протянула Лариска. – Жаль. Лучше бы ты действительно был крутым-прекрутым Джемсбондом.

Именно так: «Джемсбондом». Чего еще можно ожидать от этой тупой рыжей коровы?

– Тогда уж лучше сразу Гарри Поттером, – отшутился он, проходя в огромную генеральскую гостиную, люстра которой вполне сгодилась бы для антуража не самого маленького театра.

– Не-а, Гарри Поттер не катит, – промурлыкала Лариска, отираясь рядом. – У него писюнчик ма-аленький, а у тебя… ого!

– Ай! – взвизгнул он, пойманный ее нетерпеливой рукой за промежность. – Прекращай эти шуточки, Лора. Сначала – английский, все остальное – потом.

– Фигушки! Я хочу сразу!

Она попыталась припасть перед ним на колени, но он проворно отпрянул, а когда она вновь устремилась к нему, попятился еще дальше, сохраняя между собой и полуголой Лариской безопасную дистанцию. Благо площадь комнаты позволяла маневрировать сколь угодно долго – в гостиной было где развернуться.

«Плацдарм, а не квартира», – подумал он отстраненно. Военный полигон. Стены фотографиями военачальников увешаны, есть даже Буденный (правда, без шашки) и маршал Жуков (вылитый народный артист Михаил Ульянов). Вся эта героическая звездобратия уставилась на происходящее немигающими глазами, в которых чудится немое осуждение. Как будто на заседании военного трибунала находишься, честное слово!

– Текст выучила? – спросил он, когда, запыхавшись, оба замерли друг напротив друга, разделенные яйцеобразным палисандровым столом, на котором, если бы не обилие хрустальных ваз, впору танковые сражения устраивать. – There's nothing you can do that can't be done… Продолжай дальше.