Но, конечно, место делало школу уникальной, а именно этого Дейзи и добивалась.

— Вы молчите, Корделия, — сказала она. — Я понимаю. Вы потрясены. Такой эффект оно производит на всех чувствительных людей.

— Девушки… как они относятся ко всей этой древности?

— Большинство из них — легкомысленные создания…

— А учительницы?

— О, я полагаю, некоторые из них удивляются, когда приезжают впервые. Но потом это захватывает их все больше. Они сознают, что им оказана честь.

Я молчала. Прикоснулась к грубой каменной стене и сквозь норманнскую арку посмотрела на небо. Дейзи Хетерингтон похлопала меня по руке.

— Вернемся, — сказала она. — Мы обедаем в семь тридцать.

Обед подавали в трапезной послушников, которая со своим сводчатым потолком и щелями окон, должно быть, оставалась более или менее такой же, как и семь столетий назад.

Дейзи сидела во главе стола и сама выглядела как аббатисса. Еда была отличной.

— Все выращивается здесь, — сказала мне она. — Это одна из наших достопримечательностей. У нас полно места. Старый огород, например, и мы хорошо его используем. У меня два садовника работают полный рабочий день, да еще Эммет помогает. И другие конюхи тоже.

Я могла видеть, что это очень большое заведение. В сравнении с ним Грантли Мэнор казался почти любительским.

За обедом меня представили мадмуазель Жаннетт Дюпон, фрейлейн Ирме Кутчер и Эйлин Экклз, уже прибывшей учительнице живописи. Я могла говорить как по-французски, так и по-немецки, что привело в восторг не только тех, с кем я говорила, но и Дейзи, которая хотя и не рисковала выходить за пределы английского, с удовольствием отметила, что я бегло говорю на обоих языках.

Жаннетт Дюпон было между двадцатью и тридцатью, как мне показалось, и она была довольно хорошенькой; Ирма Кутчер ненамного старше, но казалась таковой, поскольку выглядела довольно строго; я была уверена, что она воспринимает свой пост очень серьезно.

Эйлин Экклз выглядела как типичная учительница живописи с довольно растрепанными волосами и выразительными глазами в свободном платье разных оттенков коричневого цвета с едва заметным ярко-красным: каждым дюймом своего облика она походила на художницу.

Мы говорили о школьных делах, и у меня было ощущение, что не слишком трудно будет влиться в заведение Дейзи. Она сама вела большую часть разговора и все о школе и об особенностях некоторых учениц. Я чувствовала, что по-настоящему во все вникаю.

— Остальные учительницы прибудут завтра или послезавтра. А во вторник вернутся все девушки, которые ездили домой.

Мадмуазель спросила, вернутся ли во вторник сестры Веррингер.

— Конечно, — ответила Дейзи. — Почему нет?

— Я подумала, — сказала мадмуазель, — что в семье смерть… и они останутся дома оплакивать.

— Сэр Джейсон этого не захочет. В школе им будет лучше. Они присоединятся к нам во вторник. С ними будет Шарлотта Маккей. Она проводила каникулы в Холле. Должно быть, ее присутствие там в такое время было очень некстати. Однако я полагаю, семьи знакомы. А теперь я совершенно уверена, что мисс Грант очень устала. Мисс Экклз, может быть, вы проводите ее? Она скоро освоится здесь, но сначала можно заблудиться.

Мисс Экклз поднялась и пошла вперед.

Когда мы были на лестнице, она повернулась ко мне и сказала:

— Временами Дейзи может быть подавляющей. Когда нас больше, это воспринимается легче.

Я не ответила, только улыбнулась, и она продолжала:

— Это место требует привычки. Не могу сказать, сколько раз за мой первый семестр я готова была упаковать вещи и уехать домой. Но выстояла. Обстановка странным образом затягивает. Думаю, что теперь уезжать было бы довольно грустно.

— Мадмуазель и фрейлейн кажутся очень приятными.

— С ними все в порядке. С Дейзи тоже, по-своему. Все что нужно, это держаться от нее с правильной стороны и помнить, что она как Бог все знает, все видит и всегда права.

— Звучит просто, но слегка тревожно.

— Держите порядок, и все будет хорошо. Вы раньше преподавали? О нет, я помню, что вы только что из Шаффенбрюккена. Мне не следовало бы забывать это. Дейзи уже с дюжину раз сказала нам об этом.

— С этим заведением так носятся.

— Оно Ne plus ultra. [2]

Я рассмеялась.

— По крайней мере в глазах Дейзи, — продолжала она. — Я полагаю, вы преподаете светские манеры.

— Да, мне нужно разработать, каким образом это делать.

— Просто следуйте по стопам Шаффенбрюккена, и вы не сможете ошибиться.

— Должно быть, когда находишь талантливого ученика, обучать живописи — дело благодарное.

— Боюсь, среди нас нет ни Леонардо, ни Рубенса. По крайней мере если таковые и есть, то мы их пока что не обнаружили. Если они могут воспроизвести узнаваемый ландшафт, я уже достаточно счастлива. Возможно, я не совсем справедлива. На самом деле есть две девушки не без таланта. Вот мы и пришли. Здесь вы будете спать. Под вашим крылышком бесценные Веррингеры. Я думаю, что Дейзи полагает, будто они могут впитать немного Шаффенбрюккена даже во сне. Вот так! Немного прохладно. Так всегда. Вы с легкостью можете представить себя монахом. Дейзи нравится, чтобы мы как можно ближе следовали монашеским правилам. Не беспокойтесь, вам не приготовили власяницу. Просто забудьте, что вы в аббатстве, и хорошенечко проспите ночь. Увидимся утром. Спокойной ночи.

Я пожелала ей спокойной ночи. Мне понравилась мисс Экклз. Было утешительно знать, что люди, которых я встретила сегодня, составят приятную компанию.

Я расчесала волосы щеткой и быстро разделась. На столе стояло зеркало, и я догадалась, что это одна из тех примет современности, наличие которых Дейзи нравилось подчеркивать. Я потрогала кровать. Она была узкой подстать моей комнате-келье, но казалась удобной.

Я легла и завернулась в простыни. Заснуть было трудно. День выдался слишком будоражащий, особенно необычное окружение. Я лежала, натянув простыни до подбородка и размышляя обо всем этом, пытаясь представить будущее — и, да! — предвкушая его. Больше всего мне хотелось познакомиться с девушками.

Время шло, а сон, казалось, отлетал все дальше и дальше. На новом месте всегда трудно спать, а когда находишься в древнем аббатстве, полном впечатлений иного века, бессонница и вовсе естественна. Я повернулась к стене и уставилась на нее. Сквозь узкое, окно проникало достаточно света, чтобы разглядеть отметины на сером камне, и я задумалась над тем, сколько монахов лежали здесь, глядя на стены долгими ночами медитации и молитвы.

И тут я насторожилась. Я услышала слабый звук, и он был не так далеко — прерывистый вдох, а затем сдавленное рыдание.

Прислушиваясь, я села в постели. Тишина, и потом… Да, вот оно снова. Недалеко от меня кто-то плачет и пытается заглушить звук.

Я выбралась из постели, нащупала тапочки и надела халат. Плач слышался из комнаты справа от меня… одной из тех, что под моей опекой.

Я вышла в коридор, тапочки чуть шуршали по каменному иолу.

— Кто здесь? — тихонько спросила я.

Я услышала быстрый вдох. Ответа не было.

— Что-то не в порядке? Ответьте мне.

— Н… нет, — сказал испуганный голос.

Я определила комнату и распахнула дверь, в полумраке различила две кровати и сидящую в одной из них девушку. Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидела, что у нее длинные светлые волосы и широко раскрытые испуганные глаза; ей было, вероятно, лет шестнадцать-семнадцать.

— Что случилось? — спросила я. — Я новая учительница.

Она кивнула, и зубы у нее застучали.

— Ничего… ничего, — начала она.

— Ну должно же быть что-то, — сказала я, подошла к постели и села на нее. — Вы из-за чего-то несчастны, не так ли?

Она смотрела на меня своими распахнутыми испуганными глазами.

— Не нужно меня бояться, — продолжала я. — Я знаю, что такое скучать по дому. Дело ведь в этом, верно? Я уезжала в школу… в Швейцарию, когда была в вашем возрасте.