— Ясно, Терентий Дмитриевич…, Поярков войдет в операцию под японским именем?
— А как нарекли его в Харбине?
— Сунгариец.
— Сунгариец… — Дерибас поморщился. — Для нас он остается Академиком! И береги его, Семен! По нему японцы будут судить о состоянии погоды на нашем берегу…
Ночной звонок Комуцубары
22 августа в 3 часа ночи полковник Комуцубара получил первое донесение из Благовещенска. Оно было очень коротким и оторвало полковника от отдыха всего лишь на несколько минут:
«Был у родственников. Все живы и здоровы. Обещали помочь в розыске брата. Он в Хабаровске. Работает на прежнем месте.
Сунгариец».
Комуцубара приказал дежурному тотчас связать его по телефону с Харбином, с Доихарой Кендзи. Пока тот звонками будоражил линию, полковник накинул на себя китель и спустился вниз. Лестница в двадцать ступенек помогла ему собраться с мыслями и подготовить рапорт. Он хотел очень четко и очень торжественно преподнести Доихаре приятную новость. Там, в Харбине, ждут, с нетерпением ждут донесения из Благовещенска. И именно такого.
Ответ в трубке его разочаровал. Да что там разочаровал. Огорчил. Не было в миссии Доихары. Не было дома. И даже в самом Харбине. Он срочно вылетел в Токио. По интересующему полковника делу следует обратиться во второй отдел штаба.
Докладывать сразу расхотелось…
Полковник долго вертел в руках трубку, раздумывая, как поступить. Его, конечно, соединят с заместителем начальника отдела, с этим завистником и интриганом Янагитой Гендзо. Давним конкурентом Комуцубары. Если бы добраться до самого Исимото. Но Исимото не занимается непосредственно левым берегом, и этой операцией тем более. Он удивится неосведомленности полковника и переадресует Комуцубару проклятому Янагите. Еще сделает выговор.
Остается Янагита. Один Янагита. Не докладывать же прямо в Токио!
И полковник попросил дежурного соединить его с заместителем начальника разведки Квантунской армии. Возможно, он еще в штабе. Всем известно, что Янагита работает ночами.
— Полковник полчаса назад уехал домой, — ответили с другого конца провода.
«Спит, — отметил не без удовольствия Комуцубара. — Очень хорошо!»
— Соедините с квартирой!
— Полковник просил не беспокоить его до семи утра.
— Иногда надо беспокоить и до семи утра. И не только полковника. Соедините немедленно!
— Слушаюсь!
Янагита откликнулся сразу. Он или не спал еще, или проснулся при первом звонке.
— Да!
— Говорит полковник Комуцубара. По схеме В-77 поступило сообщение.
— Давайте!
Комуцубара начал читать текст и услышал в трубке напряженное, жадное дыхание Янагиты, даже почувствовал, кажется, как оно горячо.
— Подпись? — спросил Янагита, когда Комуцубара кончил читать.
— Сунгариец.
— Его рука?
— Да.
— Сейчас же отправьте секретным пакетом в Харбин. Все последующие сообщения передавать немедленно.
Им нужен большой Корреспондент? Пусть он будет!
В начале октября, а точнее, третьего числа, в одиннадцать утра, командующий Особой Краснознаменной Дальневосточной армией Василий Константинович Блюхер принял Дерибаса.
— Никого не пускать до двенадцати! — предупредил командарм своего адъютанта. — Нам хватит часа, Терентий Дмитриевич?
— Вполне.
Через час полномочный представитель ОГПУ простился с Блюхером и вернулся к себе. А еще через двадцать минут уже у себя в кабинете, он подписал секретный приказ о начале контроперации под кодовым названием «Бусидо-мираж». Внизу, перед подписью Дерибаса, стояла фраза: «Санкционирована Объединенным Государственным Политическим Управлением СССР».
— Вот что, Семен, — сказал Дерибас, после того как все формальности были соблюдены и приказ с планом проведения контроперации спрятан в сейф, — надо форсировать второй этап. Академик должен выйти на Корреспондента…
— Командировка в Хабаровск?
— С вечерним поездом. Описание места встречи, приметы Корреспондента подготовить сейчас же. Диалог составите вместе с Академиком по возвращении из Хабаровска.
— Родственник поедет?
Дерибас мысленно проследил за Академиком, чужим, придирчивым взглядом оценил все и сказал:
— А где живет этот родственник?
— По легенде — в Хабаровске.
— И адрес известен?
— Старый адрес. Его, кажется, проверяли китайцы — так полагает Академик. Сомнений, во всяком случае, не выражали.
— А японцы?
— Неизвестно.
— Теперь проверят. Что за люди эти родственники?
— Бывший работник таможни. Семья из шести человек, старший сын женат, двое детей…
— Кто близок к Корреспонденту?
— Старик. Он из бывших офицеров, добровольно перешедших на сторону Советской власти.
— По версии?
— На самом деле.
— Сын может встретить Академика?
— Они не знакомы.
— Дайте фотографию Академика, назовите приметы, установите пароль.
— Может быть, лучше явиться прямо домой? У них особнячок, тихое место…
— Нет, пусть встретят. И повеселее, как желанного гостя.
— Предполагаете слежку?
— Надеюсь… Если откровенно, то даже хочу, чтобы проследили.
— Это осложнит нашу операцию, Терентий Дмитриевич.
— Облегчит.
С недоумением Западный посмотрел на Дерибаса, потом, поняв что-то, улыбнулся:
— В некотором смысле облегчит… Значит, начинаем?
— Начинаем, Семен. Ни пуха ни пера!
Еще через час от рыбацкого причала отошла плоскодонка. Тихо отошла, никем не примеченная, как отходят лодки, которым плыть некуда: покружат у берега или, обогнув косу, в безветрии замрут у лески с поплавком, как на якоре. И сидел в лодке один лишь человек, похожий на рыбака — широкополая панама, плащ из брезента, на корме притороченная к сиденью удочка. Греб не торопясь, плавно кладя весла на воду и так же плавно, без плеска и брызг, поднимая. Плыл вниз по Амуру, не отдаляясь особенно от берега и не выходя на стремнину, останавливаясь то и дело, словно раздумывая, плыть ли дальше или свернуть за утес и стать там.
Как ни ленился рыбак, как ни губил попусту время, а шла лодка. Весла и волна относили ее от причала, и город таял постепенно вдали, а потом и вовсе исчез, заслоненный высокими выступами берега.
Рыболов положил весла, размотал леску и закинул удочку. Вода была по-осеннему теплая, хотя над рекой и летел знобкий ветер и рябил гладь. Не водилась тут рыба, а если и водилась, то не выходила в такое время, при полном солнце, на плес, держалась у берега, в тишине и полумраке заводей.
А человек ловил рыбу. Ждал ее терпеливо. И все поглядывал в сторону города, прислушивался настороженно к тишине.
Где-то за полдень, далеко за полдень — время идет и идет — послышался вверху рокот мотора. Со стороны причала, теперь уже невидимого, шла моторка или катер. Должно быть, катер, потому что голос мотора был низким, басовитым. Минут через десять или пятнадцать показался из-за выступа и сам катер. Он глубоко сидел в воде и тупым носом деловито рыл волну.
Рыболов свернул удочку, взял весла и стал грести к берегу. Был он, однако, далеко и уйти сразу с фарватера, которым шел катер, не мог. А может, и не собирался уходить. По косой направлял свою плоскодонку, и берег не приближался. Катер целился прямо в борт лодки. Или так лишь казалось. Не ударил ее. Не задел даже. Мотор сбавил обороты и почти у самой плоскодонки стих совсем.
— Эй там, на лодке! — крикнули с катера. — Откуда гребешь?
— От причала!
— Понятно, что от причала, да от какого?
— От своего.
— Да ты остряк, как видно. Ну давай, клади весла!
Рыболов послушно сложил весла и посмотрел из-под широких полей своей шляпы на человека, свесившегося через борт катера. Тот был во флотской форме со знаком инспектора судоходного надзора.
