— Нашел, где ловить рыбу… Поднимайся на борт!
Катер подрулил к самой плоскодонке и ткнулся в нее носом. Лодка заметалась, заюлила у борта катера. Рыболов изловчился и бросил цепь человеку в форме. Тот поймал ее и подтянул плоскодонку.
— Руку давай!
Рыболов влез на борт, отряхнулся, сказал заботливо:
— Лодку не упустите. Мне вернуть ее надо, под залог брал.
— Ладно, ладно… Лезь в каюту!
В каюте на дощатой скамье, служившей когда надо и койкой, сидел Западный и листал журнал — старый потрепанный «Огонек».
— А, Борис Владимирович! Нашлись! А мы уже хотели тревогу поднимать. Десять километров отмахали — никого. Лодка небось худа?
— Добрый день! Лодка ничего, весла дрянь. Да и моряк я никудышный. Унесло бог знает куда, к самому Хабаровску почти…
— Поторопились, — засмеялся Западный. — До отхода хабаровского поезда еще есть время. — Он полез в карман и извлек оттуда железнодорожный билет. — В двадцать три десять. Вагон шесть, место…
— Погодите, при чем тут хабаровский поезд? — удивился Поярков. На плоскодонке по Амуру путешествовал именно он и сейчас снимал с себя рыбацкий наряд, так хорошо сидевший на нем.
— Командировка, Борис Владимирович! Надо выполнять задание хозяев, они зря деньги платить не будут.
Поярков торопливо закрыл дверь в каюту.
— Не беспокойтесь! — поднял руку Западный. — Это наш катер… Устраивайтесь поудобнее. Впереди уйма дел. Пока возьмите билет и спрячьте. Ваша полка нижняя. На верхней никого не будет. Из наших — никого. Место сохранят до отхода поезда. В последние десять минут его отдадут, если окажется очень настойчивый пассажир. В Хабаровске вас встретит сын Хлымова. Вы его никогда не видели, он вас — тоже… Приметы: среднего роста, широкоплеч, шатен, светло-коричневая фуражка, такой же китель. В руках черный портфель с медными застежками. Из портфеля торчит газета «Известия».
— Сколько лет этому сыну?
— Двадцать восемь.
— Тогда, в двадцать первом, ему было всего пятнадцать. Мальчишка!
— Возраст достаточный для того, чтобы запомнить дядю Борю.
— Если была возможность…
— Такая возможность существовала, судя по вашей биографии. Он любил вас и постоянно спрашивал отца, когда дядя Боря вернется. Наконец такой момент наступил.
— Объятия и поцелуи?
— Почти. Во всяком случае, оба рады. Особенно дядя Боря.
— Я человек несентиментальный, вы же знаете.
— В меру возможностей, Борис Владимирович. Переигрывать, конечно, не надо. Зрителей не будет, так я думаю.
— А если?
— Тем более… Естественное проявление радости. Сын отвезет вас домой, к отцу. Остальное возлагается на старика. Старик представит дядю Борю Корреспонденту.
— Решено, значит?
— Решено.
— Наконец-то…
Прозвучало это не совсем бодро, и Западный поднял на Пояркова удивленные глаза:
— Недовольны?
— Недоволен?! Какое тут может быть недовольство? Поражен.
— Не верили?
— Пожалуй. Мне казалось, что Корреспондента погасят. Сразу же. Опасная это затея.
— Для вас?
— И для меня тоже. Помните, когда в первый раз вы услышали о плане японцев, то задумались. Чертовски сложная комбинация. Пустяки второму отделу генштаба не нужны, а серьезное нас не устроит. В серьезном должна быть доля правды.
— Взвесили все, Борис Владимирович. Опасность тоже учли. Сахалян торопит вас?
— Открыто — нет. Но дважды интересовались здоровьем, спрашивали, не нужно ли чего.
— Намеки, все понятно. Можно дать третью информацию о предстоящей встрече с Корреспондентом.
— Сегодня?
— Время определите сами, но с таким расчетом, чтобы сообщение приняли до вашего отъезда в Хабаровск.
— Я не знаю, когда очищают «почтовый ящик». Раз в неделю, наверное.
Западный отрицательно покачал головой:
— Ежедневно.
— Ночью?
— Утром, с шести до восьми, перед открытием рынка, и вечером, во время уборки…
«Какой-то подметала, — подумал Поярков. — Кто еще убирает рынок?» Улыбнулся своей мысли и сказал:
— Тогда сегодня, до закрытия рынка. Интересно, кто же лазит в ящик?
— Вам лучше не знать его. Человек он осторожный, подозрительный и с очень цепким взглядом. Ваш интерес сразу отметит и донесет шефу о неестественном интересе Сунгарийца.
Поярков разочарованно вздохнул:
— Жаль, японцы строят свою тактику на неожиданностях, и мне хотелось бы еще раз убедиться в этом.
— Не убедитесь! Появление рыночного почтаря не было для нас неожиданностью. Он — здешний и давно на примете…
— Вот как! Ну что ж, принципа, возможно, нет, или им не всегда руководствуются.
На катере включили мотор. Как-то вдруг. Поярков с немым вопросом глянул на Западного: как тот дал сигнал мотористу? И когда, главное? Не выходил из каюты, не разговаривал с обслугой. Западный понял вопрос и лукаво подмигнул Пояркову: секрет, мол.
Катер двинулся сначала вниз по реке, держась левого берега, а потом стал разворачиваться. Вода бурлила за винтом, и катер вздрагивал весь, принимая на себя волну и силясь одолеть течение.
— Посудину-то мою не бросили? — обеспокоенно спросил Поярков.
— Куда же ее бросить? — усмехнулся Западный. — Мы посадим вас в нее. Вернетесь, как и отплыли, рыболовом. Только без рыбы. Надо бы вам парочку карасей положить в сетку, да не припасли.
— Бог с ними, с карасями. Не до них.
— Вам не до них, а японцам как раз к столу!
— Неужели и тут следят?
— Точно неизвестно, но почему бы не проконтролировать своего резидента.
— Сколько же их тут?
— С помощью Сунгарийца подсчитаем. Всплывать начинают, приманка больно аппетитная. А то все глубины держались…
— Выходит, я снова окружен частоколом дозорных?
— Ну, не частоколом, а так, отдельными столбиками. Срубить их нетрудно, но надо ли рубить? Контроль заставляет нас быть осторожными и изобретательными в проведении контроперации. Нам должны верить. Неожиданности, к которым прибегают японцы, здесь не подходят. Неожиданности настораживают и в конечном счете разочаровывают. А наша задача — увлечь японцев как можно дальше по той тропе, что они сами наметили. Тропа трудная, даже опасная, я бы сказал. После каждого шага им приходится оглядываться, проверять себя и своих агентов. Бдительность обострена до крайности…
— Но при таком контроле мое существование осложняется.
— Оно станет еще сложнее, Борис Владимирович. Вам надо поступить на службу. Без дела человек находится как бы в пустоте, а это неестественно для человека вашего возраста…
— Я понимаю.
— Дальгосторгу требуется разъездной агент. Очень удобная должность, постоянные выезды и в том числе за кордон. Японцам просто повезло!
— Справлюсь ли? Двенадцать лет на той стороне…
— Справитесь. Должны справиться.
— Меня примут в этот Дальгосторг?
Западный как-то загадочно улыбнулся:
— Вас там ждут.
Поярков потер виски. Старательно потер, даже покраснела кожа под бровями.
— Больно много неожиданностей. И все разом.
— Это ничего. Разом и переварите. Потом ясней все станет…
Донесение чрезвычайной важности
Сахалян. 5.17 утра
Комуцубара:
— Господин полковник, вы приказали докладывать в любое время. Три минуты назад получил донесение из Благовещенска по схеме В-77. Считаю его чрезвычайно важным. Передаю:
«Нашел брата. Женат, живет там же, занимает хорошую должность. Согласен делить наследство отца, но требует большую долю, то, что я предложил, его не устраивает. Что делать? Хорошо бы посоветоваться с друзьями отца, да как их найти?
Сунгариец».
— Прошу доложить начальнику штаба Квантунской армии и выше по инстанции.
Шесть тридцать по токийскому времени.
Минута, после которой уже ничего нельзя было изменить