– Полежите немного – и вставайте, – сказала Юлия, прикрывая мой живот подолом платья, и повторила. – Все в порядке.

Когда я встала, то никаких болей и никаких позывов, какие я помнила еще по прошлым родам, не было. И родила спустя два месяца с помощью Юлии тоже быстро и легко. С помощью не физической, конечно, а посредством ее сна, в котором присутствующие в ее сознании фантомы переносили те страдания, что должна была переносить я.

Потому и сил у меня хватило на то, чтобы причувствоваться к окружающему меня после родов миру – и явственно уловить приближение к замку Сен-Си недружелюбных сил. Впрочем, если быть до конца честной, то о том, что в Кале появились какие-то странные люди в черном, но не монахи, Юлия узнала от приезжавших накануне в замок торговцев рыбой. Узнала – и тут же сообщила об этом мне. Эти люди расспрашивали жителей города о Софии Аламанти – имени морякам Атлантики тогда еще неведомом, а уж портовой шпане и подавно. Местные же дворяне, знающие родословные древа всех аристократов Европы, лишь удивлялись тому, что чужаки ищут меня здесь, а не в Италии. Однако, само появление лазутчиков говорило о том, что люди «черной мессы» выследили корабль, на котором я исчезла из Генуи, и каким-то образом прознали, что я сошла с него именно в Кале. Наш побег из замка и мое чародейство, заставившее всех поверить, что это именно маркиза родила Анжелику, а не я, могло охватить людей замка и прилежащих к нему угодий, но никак не всей Франции. Ибо не чародейство это было и не волшебство, а научный метод, способ воздействия на сознание и подсознание людей – не более. И именно потому была опасность, что найдутся люди не менее образованные, чем я (то, что в давние годы против меня ломбардцы выставили пейсоватого красавца-гипнотизера доказывало, что силы, противостоящие мне, мощны и безжалостны), которые вычислят Анжелику и, захватив ее, смогут меня шантажировать. А ради Анжелики я пойду на все…

Мысль эта так растрогала меня, что я чуть не заплакала. Но тут Юлия пошевелилась и что-то прошептала во сне. Это меня насторожило. С чего бы служанке моей шевелиться и бормотать именно в тот момент, когда я думала об Анжелике? Ни раньше на секунду, ни позже, а именно сейчас?

Ответить на этот вопрос тотчас можно было одним только способом – войти в сон Юлии. Что я и сделала…

Человек в черной рясе с лицом похожим на того старика, что много лет тому назад предстал передо мной в белой одежде и с посохом, назвавший себя Повелителем снов, стоял с чем-то странной формы в воздетой левой руке, глядя при этом на женщину, лежащую у его ног точно в такой же хламиде, в какой я была в телеге возле замка в Андорре, и вопрошал:

– Где ты находишься сейчас? Отвечай! Немедленно! Я приказываю!

Тело женщины с моим лицом лежало безучастным, не спало, а смотрело куда-то мимо старца, точнее даже не мимо, а на ту самую вещь, что держал Повелитель снов в воздетой руке.

«Они вычислили Юлию в ее сне, – поняла я, – и, зная, что мы всегда рядом, решили через ее сон войти в мой сон, чтобы обнаружить меня посредством фантома. Остроумно. Если бы я спала, то они бы действительно узнали, что я нахожусь в Париже и живу в доме, который сняла для того, чтобы можно было принимать здесь любовников и вести свою игру с королем Луи. Только что именно этот старикан держит в руке? Зачем?..»

Приглядевшись к предмету, я вдруг узнала…

…Мшаваматши!

И тотчас выскочила из сна Юлии, чувствуя, как бешено бьется при этом мое сердце, а к горлу подступает тошнота.

Самый таинственный и самый главный божок всего мнгоготысячного пантеона богов Черного континента, имя которого самими африканцами не произносится никогда, даже их колдунам и жрецам запрещено делать это, а если кто вдруг его и произнесет вслух, то либо тотчас умрет в корчах и страшных мучениях, либо в течение недели, в крайнем случае, месяца потеряет он всю свою семью, всех близких и сам от обрушившихся на него несчастий наложит на себя руки. Ибо месть бога, порожденного народами огромного материка, живущего своей особенной, отличной от европейцев жизнью, со своим укладом и образом мысли, со своей моралью, в корне отличной от нашей, не просто страшна, она уничтожительна. И главным врагом Мшаваматши являются люди с белой кожей. Ибо так повелось издревле – с тех еще пор, когда на севере Африки жили египтяне, торгующие на родном континенте только с Пунтом, а остальные тамошние народы признавая за нелюдей, уничтожая их, закабаляя, превращая в рабов и прочую мерзость. Именно этот божок – хранитель семейного очага чернокожих Мшаваматши – помогал им выжить и спастись от уничтожения.

А потом на смену бронзовокожим египтянам пришло племя людей белокожих – беспощадных и бесконечно жадных, уничтожающих все и вся на своем пути. Первыми были римляне… А двести и триста лет назад люди с белой кожей и черными душами стали постоянно приплывать на Черный континент за слоновой костью, черным деревом, за благовонными травами и корой опять-таки деревьев. Порой они даже торговали с местными владыками и царьками, но по большей части все-таки грабили чернокожих и, убив немного воинов и крестьян, отправлялись груженные добычей назад, гордые своей доблестью, похваляясь законным богатством. Испанцы, португальцы, итальянцы, иногда англичане… Но сто с небольшим лет назад Колумб открыл новые земли, названные затем Америкой, – и Африка превратилась в плантацию по выращиванию и вывозу рабов. Ибо краснокожие аборигены Америки оказались непригодными к рабскому труду, быстро вымирали, чаще даже сами смерти желая, чем по принуждению, а люди с черной кожей оказались выносливыми, послушными, способными переносить множество болезней и тягот, которые отправляли на тот свет индейцев. Целые племена и народы Африки уничтожались, остатки пленных сажали на каравеллы и увозили на тот берег океана навсегда. Все западное побережье Черного континента обезлюдело, белые двинулись в глубь земель, уничтожая села и обнаруженные там города, сметая все на своем пути…

Вот тогда-то колдуны и жрецы Африки поняли, что самим им справиться с племенем белых людей не удастся – и они обратились за помощью к Мшаваматши. Тысячи, сотни резчиков по дереву стали изготовлять фигурки существа с огромным ртом, полным треугольных зубов, с вытаращенными глазами и боевой раскраской лица, уродца с непомерно большим животом и тонкими, маленькими, но когтистыми ручками и ножками, с огромными вертикально поставленными ушами и с горбом на спине, в который колдуны вдыхали дух Африки. И с этими фигурками, думая, что они увозят с собой всего лишь покровителя своего семейства и защитника племени, уходили с веревками и цепями на шеях, связанные цугом чернокожие рабы из глубины Африки, грузились под свист и стук рушащихся на их голые спины воловьих бичей в трюмы кораблей, плыли и в Америку, и в Европу чтобы уже там в минуту свободную молиться своему богу, имени которого уже не знал никто, просить у него защиты…

И Мшаваматши им помогал. Из года в год, из десятилетия в десятилетие росла его сила на пока еще не подвластных богу чернокожих, но уже готовых ему подчиниться землях. Ибо сила Мшаваматши поистине таинственна, неподвластна моему разуму, да и вообще логике и научному осмыслению в наш век. Пройдут века – и люди, быть может, поймут, как это куча деревяшек, вырезанных из каких попало палок, похожих друг на друга внешне лишь условно, порой только догадаться можно, что это Мшаваматши, да и то, если знаешь о злой силе этого демона, так вот, люди будущего, в конце концов, разберутся, почему этот размноженный в тысячах лицах божок покорил европейцев и уничтожил весь их род, отмстив за смерти и унижение чернокожей расы. Это произойдет, обязательно произойдет: станут художники создавать не прекрасные полота и скульптуры, не искать «золотые сечения» и не познавать гармонию, а именно ее и разрушать, малюя уродцев и создавая из камня, из глины, из металла фигуры, от вида на которых моего современника, истинного европейца, хватила бы кондрашка, а дальний потомок его будет восхищаться именно безобразием, ибо мысль о прекрасном и великом будет им предана забвению. Музыка перестанет наслаждать слух, она бдеть бить по ушам и по голове однообразными, но до безумия громкими нотами и ритмами, подобными негритянскому тамтаму либо тамбурину, и под нее станут европейцы не танцевать, показывая стать и красоту своих тел, увлекая за собой возлюбленных своих в омут телесной любви, а примутся скакать толпами, табунами, как дикие жеребцы и кобылицы, как нынешние владельцы фигурок Мшаваматши танцуют вокруг костров, после падать в исступлении и дергаться на земле, словно больные пляской святого Вита. Люди с белой кожей обреют женщинам своим головы, а в носы свои засунут золотые и серебряные кольца. И есть станут люди пищу дрянную, способную лишь наполнить брюха, отравляя и ум их, и тело, не привнося силы, а вытягивая ее из людей. И забудут европейцы заповеди Христовы, перепишут Священное писание по-новому и станут чтить Христа не за любовь его к обиженным и угнетенным, а за то, что смог Он дать нажраться одним куском хлеба пяти тысячам голодных. Любить его будут не за жертву его во искупление грехов человеческих, а за то, что именем Его можно было моим предкам и современникам, моим внукам и правнукам, моим далеким потомкам обворовывать многие миллионы голодных, убивать и мучить тысячи миллионов, вопия при этом о любви к ближнему своему, аки к себе самому.