– Милая вы моя! – кудахтала между тем госпожа де Шеврез. – Какая вы юная! Вся в вашу бабушку!.. Или в прабабушку?.. Дед моего мужа много рассказывал мне Завалила я его прямо в сено, уложенное под навес от ненастья на краю луга Фонтенбло. Заставила герцога высосать меня всю. Ртом. Из моей мохнатой пещерки.

Ибо фаллос ему откусила собственная жена в порыве страсти, оставив на нужном дамам месте лишь маленький пенечек и великолепных размеров мошонку с огромными яичками.

Зато языком он владел так, что я трижды проваливалась в бездну рая, пока не застонал от удовольствия и он, окропив лицо мое горячим, словно кипяченые сливки, семенем.

О старом герцоге и его любовных утехах, известных в мое время всем знатным дамам королевства, ибо познать хотя бы разочек столь экстравагантный пенечек желала каждая, я вспоминала по дороге от Лувра до дома госпожи де Шеврез. Шла по Парижу пешком, словно простолюдинка, разглядывала знакомые здания, удивляясь, как мало изменился город за тридцать лет, не обращая внимания на пялящихся на меня горожан. Кто-то пытался поприставать ко мне, сказать нечто, что по его мнению, могло привлечь мое внимание, – но всегда глупость, конечно, потому я даже головы не поворачивала в сторону таких. То есть все здесь было, как всегда, зачуханный, самодовольный Париж жил своей похабной жизнью, пялился на красивую женщину, которых здесь, по правде сказать, можно по пальцам пересчитать, да и то одной руки хватит, а в остальном оставался самым непримечательным лабиринтом грязных и плохо замощенных улиц с кривобокими полуслепыми домами.

Когда же я, дойдя до нужного мне перекрестка, увидела аляповато раскрашенный сине-желтый особняк с лепными львами по фронтону и со сбитыми остатками герба между их лапами, то поняла, что до жилища госпожи де Шеврез наконец-то дошла.

Ибо дом сей начал строить в мое еще время дедушка ее отца, обожавший эти самые цвета: синий и желтый. Он говорил мне, что синими он видит мужчин, желтыми – женщин, что от смеси этих цветов рождается зеленый – цвет жизни. А еще он любил цвет красный, ибо кровь, по его мнению, лежит в начале всех начал. И даже пытался развить какую-то философскую концепцию о роли цвета в жизни человека. И я, помнится, чтобы заткнуть его, и возлегла на его рот своей вагиной. Ибо язык его был предназначен не для мудрствований, а для удовлетворения самой главной женской страсти…

Герцогиня приняла меня сразу, едва только получила от гувернантки сообщение о том, что в прихожей дожидается неописуемой красоты дама, представившаяся графиней Аламанти. Госпожа де Шеврез выскочила из покоев, бегом пронеслась вниз по лестнице и, схватив меня за руку, буквально потащила в свои апартаменты, оказавшиеся довольно просторными, полными раззолоченного дерева мебели, тяжелых драпировок, бронзовых подсвечников и люстр, букового паркета и прочего мусора, выставляемого богатыми людьми Франции гостям для обозрения – и только. Жить в таких комнатах невозможно, спать на узких диванах с гнутыми тонкими ножками тем более. А уж обедать за их круглыми, покрытыми перламутром столами, сидя прямо, словно проглотила длинную палку, в таких домах истинное мучение. Мы с Анри занимались любовью и ели, как правило, прямо на полу, на коврах.

– Милая вы моя! – кудахтала между тем госпожа де Шеврез. – Какая вы юная! Вся в вашу бабушку!.. Или в прабабушку?.. Дед моего мужа много рассказывал мне о прежней Софии Аламанти. Какая была женщина! Какая женщина!.. А вы красивы, как… как она… Вы станете украшением двора его величества Луи Справедливого. Это просто замечательно: прабабушка и правнучка при дворах отца и сына!..

Старая стерва старалась и себя значимой персоной показать, и меня унизить. Эва что выдумала: я – сама себе правнучка. Означает это, что я при встрече с королем Анри была уже изрядно не молода.

Но наказывать мерзавку не стала. Пусть побрешет, пусть потешится, решила я, пусть проболтается о том, о чем не следует мне говорить.

Так и случилось…

– А вы знаете, милая! – вдруг воскликнула она и всплеснула от возбуждения руками. – Королева Анна и герцог Бекингэм[22] встречались… Да, да! В Кале! Оба туда прибыли инкогнито. Но вы сами понимаете, что столь высокие персоны оказались сразу заметны в этом унылом городишке. Вы бывали в Кале?

Не рассказывать же ей о своем путешествии на «Святой Анне?» Потому мне ничего не осталось делать, как отрицательно покачать головой.

– Я вам скажу, ничего не потеряли, – заявила она. – Серость, унылость, от моря воняет селедкой. И всюду грязь! – сморщила носик. – А вот королеве и герцогу понравилось. Уж как он ее там е…! Половина города сто яла под окнами и прислушивалось. У нее п…. чуть пополам не разорвалась. А орала, словно ее резали. А потом еще в ж… Да, да, милая. И королевы себе позволяют. Я сама не поверила сначала, а потом прибыл граф де Рошфор – и подтвердил. Он там был. Знаете такого? Удиви тельной красоты молодой человек! Элегантный, черты лица тонкие. Сразу видно – из старинного рода. Его прадеды воевали под началом самого Людовика Святого. Но мне кажется, скорее не на поле брани, а в постели. С таким экстерьером графы не стремились в Святую землю за глупыми подвигами. Да, при том, ехали туда ведь не старшие сыновья, а последыши, которым майорат был не положен. А наш Рошфор – по первой линии от тех самых Рошфоров, что победили альбигойцев.

Про Рошфора она вовремя вспомнила. Я помнила прежнего Рошфора, который был шталмейстером при моем Анри. Красавец, ничего против не скажу. Но в постели вялый, как старик. Кто ему нынешний Рошфор? Сын? Внук?

– Так вот… – вернулась мадам де Шеврез к прерван ной мысли. – Е…, конечно, можно, на то нам и п… дана. Король это понимает, ничего тут не поделаешь. Природа так устроила. Или Бог. Какая разница? Раз есть дыра, то туда надо втыкать. Правильно я говорю?

Пришлось кивнуть.

– Вот! Это – если касаемо нас с вами. А королева должна родить наследника. И именно от короля. Тогда все будет по чести, все правильно. А Анна могла забрюхатить от Бэкингема. И тогда что?

Чтобы подыграть ей, надо было спросить: «Что?» И я спросила:

– Что?

– Наследник Франции стал бы не королевской крови! – торжественно произнесла госпожа де Шеврез. – Вот о чем переживала вся Франция!

На мой взгляд, всей Франции было глубоко наплевать какой крови будет у нее король. Лишь бы налоги сократил да воевал поменьше. Но я сказала:

– Бедная Франция, – чем окончательно покорил; герцогиню.

И она поведала мне «страшную тайну», которую знал в Париже каждый бродяга, а маркиза Сен-Си рассказывала мне раз пять или шесть…

Королева Анна Австрийская, будучи влюбленной в Бэкингема еще в те времена, когда он был послом Англии во Франции, имела глупость сделать подарок предмету своего обожания в виде нескольких алмазных подвесок, в свою очередь подаренных ей королем по случаю их венчания. Да, да, такая вот у Франции королева: свадебный подарок мужа передарила любовнику.

И тем самым Анна дала возможность госпоже де Шеврез устроить очередную каверзу королевскому дому Франции. Королю была подкинута мысль принять участие в ежегодном бале какого-то там цеха ремесленников, чтобы показать народу свою близость с ним. А также выставить на обозрение свою супругу парижанам во всей красе. То есть одеть ее в броню бриллиантов, провести за руку через парадную залу и усадить, как куклу с витрины ювелира, на парадном кресле, чтобы она там просидела с постной миной на лице весь вечер, глядя, как подданные ее пляшут и смеются вовсю. Король увидел в этом возможность наказать жену за неверность, проверить на месте ли семейные ценности – и согласился.

– А подвески-то уже в Англии были! – торжественно объявила госпожа де Шеврез. – Представляете?! А бал ремесленников – через две недели. Это надо, чтобы письмо от королевы успело дойти до Лондона, а оттуда кто-то должен довезти эти алмазы до Парижа. Так что, конец Анне. Будет скоро у нас еще одна Нельская башня!