А что случилось с его пальто?

– Только не говорите мне, что и мое пальто вы тоже сожгли. Мисс Нортрап? Вы слышите меня?

Ответа не последовало.

– Эта женщина просто невыносима, – пробормотал он и, придерживая руками простыню, решительно подошел к двери и открыл ее настежь. Он был готов устроить этой своенравной девице настоящую взбучку, однако так и не смог произнести ни слова.

Она стояла посреди кухни, удивленно оглядываясь по сторонам. Дверь была открыта, и холодный ветер, гуляя по полу, задувал и под тонкую простыню, в которую он завернулся.

Их взгляды встретились.

– Они ушли, – тихо сказала она.

– Кто ушел?

– Миссис Биггерс, миссис Седлер и остальные, – ответила она, шагнув вперед. – Миссис Биггерс даже забрала свой пирог с телятиной. Почему они ушли не попрощавшись?

Йель прошел через кухню к двери и плотно закрыл ее.

– Может быть, это как-то связано с тем, что я появился перед ними в таком виде?

Мисс Нортрап испуганно вздрогнула.

– Да, да… Должно быть, вы правы. Женщины по натуре своей очень впечатлительны, и ваше появление оказалось для них слишком большим потрясением.

– Я в самом деле произвел на них сильное впечатление? – спросил он, явно польщенный такой реакцией женщин.

Она уловила скрытый смысл его вопроса, и ее щеки слегка порозовели от смущения.

– Я имела в виду совсем другое.

– И что же, мисс Нортрап, вы имели в виду? – не унимался Йель, наслаждаясь ее замешательством.

Поморщившись, она отвернулась от него и демонстративно принялась убирать со стола разбитые чашки.

Йель подвинул к себе стул и сел на него. Он не привык к тому, что его игнорируют. По крайней мере, женщины всегда уделяли ему много внимания. А эта особа делает вид, что он ей совершенно безразличен. Это что-то новенькое.

Он заметил, как дрожали ее руки, когда она собирала осколки бело-зеленого фарфора.

– Вас что-то тревожит? – спросил он.

Она не ответила. Повернувшись, она подошла к мусорной корзине и бросила в нее разбитый фарфор.

– Существенная потеря, – сказал он. – Когда-то это был прекрасный сервиз, – добавил он и решил, что сморозил какую-то глупость. Дело в том, что он никогда не обращал внимания на такие мелочи, как чайные чашки. Он даже не мог отличить стаффордширский фарфор от севрского. Однако она почему-то расстроилась, и Йелю хотелось ее как-то утешить.

Мисс Нортрап взяла лежавшую на буфете тряпку, свернула ее и принялась вытирать со стола пролитый чай. Йель протянул руку и взял одну из уцелевших чашек.

Это была обычная чашка из молочно-белого фарфора с узором из зеленых листьев.

Мисс Нортрап выхватила ее у него из рук и поставила в буфет рядом с другой такой же чашкой и заварочным чайником. Потом она повернулась к нему, явно сожалея, что вела себя так грубо.

– Они принадлежали моей матери. Это все, что у меня от нее осталось.

Йеля не раз били кулаком в живот, и ему было чертовски больно. Однако ее слова нанесли ему сейчас еще более чувствительный удар. Он до сих пор помнит, как сильно горевал после смерти матери… И, конечно же, он так и не пришел в себя после смерти отца.

Он встал со стула.

– Простите меня. Я не знал.

– Да откуда вам было знать… – ответила она, продолжая вытирать стол. Саманта наклонила голову, и ее длинная коса, свесившись через плечо, раскачивалась из стороны в сторону, словно маятник.

Он внимательно посмотрел на нее. Она все еще энергично терла стол, хотя он давно уже был чистым. С ней явно что-то было не так. Он никогда не придавал значения женским капризам и особо не задумывался над тем, что чувствуют женщины. Женщины ему всегда были нужны только для одного (и это доставляло ему огромное удовольствие), и относился он к ним весьма пренебрежительно.

Однако его тронуло то, с каким спокойствием она переживает свое горе. На стол упала капля, а потом еще одна.

Он вдруг испугался не на шутку. О Господи, да она плачет!

Ему следовало тихо сидеть в спальне и не высовывать от туда нос. Ему, черт возьми, вообще не нужно было покидать Цейлон. Это путешествие превратилось в одно сплошное недоразумение. И ради чего он все это затеял? Ради того, чтобы потешить свою гордость?

Его гордость – ничто, когда женщина плачет.

– Не плачьте, мисс Нортрап. Не стоит плакать. Все будет хорошо. Возьмите деньги, которые я вам оставил, и купите себе новые чашки.

Лучше бы он этого не говорил. Теперь слезы ручьями текли из ее глаз.

Йель положил руки ей на плечи.

– Сядьте, прошу вас. Садитесь же! – сказал он, собираясь в третий раз повторить свою просьбу, однако этого не потребовалось. Она покорно опустилась на стул.

– Ну же, не стоит делать из мухи слона, – сказал он, опустившись перед ней на колени. – Не стоит лить слезы из-за разбитых чашек.

– Вы правы, – сказала она, пытаясь взять себя в руки. Мисс Нортрап была девушкой сильной и почти никогда не плакала. Она казалась ему такой трогательной с этими красными от слез глазами… Он перекинул ее косу через плечо, слегка погладив при этом. Ее волосы оказались на удивление мягкими и шелковистыми. К ним приятно было прикасаться.

– Тогда почему вы плачете?

– Я собиралась взять этот сервиз в дом своего мужа. Однако сейчас это уже не имеет значения, потому что я никогда не выйду замуж… – сказала она и, громко всхлипнув, снова залилась слезами.

Йель не знал, что ему теперь делать.

– Мисс Нортрап, прошу вас, не стоит так горько плакать, – сказал он и обнял ее за плечи, а потом резко отдернул руки. Он подумал, что если сейчас кто-нибудь войдет в дом и увидит, как он, полуголый, обнимает ее, то вряд ли поверит в то, что он просто пытается ее успокоить.

– Со мной все в порядке, – сказала она, вытирая глаза тыльной стороной ладони. – Я просто устала, да и жизнь моя в скором времени изменится к худшему.

– Расскажите мне обо всем, – сказал Йель, пытаясь хоть как-то отвлечь ее от грустных мыслей. – Ну же, утрите слезы, – сказал он и протянул ей край своей простыни.

Это была, конечно, глупая идея, но, тем не менее, он добился своего. Саманта посмотрела на ткань, которую он сжимал в руке, и рассмеялась. Йель вложил край простыни в ее руку, и она вытерла ею свои глаза.

– А теперь расскажите мне о том, что вас беспокоит, – спокойно сказал он.

– Меня беспокоит Спраул, моя жизнь. Словом, все беспокоит.

– А-а! – понимающе воскликнул он. – И что же в вашей жизни не так?

Она посмотрела на дверь и ответила ему полушепотом, как будто боялась, что жители деревни услышат ее:

– Иногда я жалею о том, что не могу приспособиться к их образу жизни. Но я не такая, как они. У меня нет мужа, и я живу так, как мне нравится. Я люблю читать книги и размышлять… Как представлю, что мне придется всю оставшуюся жизнь провести вместе с мисс Мейбл и мисс Хетти, меня просто ужас охватывает. Мне кажется, что лучше умереть.

Он накрыл своей ладонью ее руку и посмотрел ей в глаза.

– Не смейте так говорить. Даже не думайте об этом. Как бы ни ужасна была ваша жизнь, она все-таки лучше смерти.

Она некоторое время задумчиво смотрела на его руки, лежавшие у нее на коленях, а потом сказала:

– Вам легко говорить. Вы мужчина, поэтому можете ходить, куда вам захочется, и делать все, что захочется. Я уже слишком стара для того, чтобы выйти замуж. Ходили слухи о том, что племянник нашего сквайра, викарий Ньюэл, собирается сделать мне предложение, но он недавно женился на женщине, которая моложе меня, и взял хорошее приданое. Я не держу на него зла, но сейчас все желают, чтобы я освободила дом викария. Нравится мне это или нет, но если я не перееду в дом мисс Мейбл и мисс Хетти, то мне просто негде будет жить.

Йель никогда не задумывался над тем, какое положение в обществе занимают женщины. Ему казалось, что все они хотят выйти замуж, по крайней мере, самые достойные из них. На Востоке ему приходилось слышать о том, что некоторые дерзкие и сильные англичанки устанавливают собственные правила. Такие женщины обычно либо сказочно богаты, либо имеют мужей, которые позволяют им делать все, что им заблагорассудится.