Так и не сказала мне ничего конкретного Аришка, зато Аллочка приказала мне выйти из машины. В честь дня моего рождения она решила потеснить своего злобного пуделька, и уже через минуту я плюхнулась на переднее сиденье с видом победителя. Солнечный зайчик вылетел откуда-то из промчавшегося мимо автобуса, ослепил меня на мгновение, но я решительно отмахнулась, зажмурившись. В памяти всплыла, как я ни сопротивлялась этому, улыбка голубоглазого Федора Викторовича, но, к счастью, Алла вовремя отвлекла меня вопросом.

– Что, новый хахаль? – спросила она, выезжая на дорогу. И усмехнулась: – И уже успел руку приложить?

– Ага! Вот шишку мне поставил! – Я гордо приподняла челку со лба.

– Это что, мол, моя, не подходи? А как же Филипп? А Мишка? А Лешик?

– Не знаю – как. Они вроде есть, но их никого нет рядом. – Я развела руками, задев при этом зеркало на переднем стекле, которое постоянно всем мешается.

Не хотелось мне обсуждать Федора с Аллой, нечего мне было про него говорить, и вспоминать про него было нечего, разве только эту его очаровательную улыбку… Но что за ней? Что стоит, что прячется за этим светлым пятнышком, которое он умело отбрасывал, легко проецировал на чужие души, в том числе и на мою, по-весеннему сырую и восприимчивую?..

– Ну ладно тебе… Расскажи, поделись с подругой… – не отставала Алла.

– Ты хочешь знать, что есть мужчины в моей жизни?

– И-мен-но! Что! Есть! Мужчины! – обрадовалась Савинова.

– Не знаю… – Я сомневалась, что эта тема была удачным выбором…

– Ну! Ну давай!

– Хотя… Что ж, попробую решить эту задачку, как ты меня учила. Мишка! – Я задержала воздух в легких как можно дольше и выпустила его вместе с первой характеристикой: – Мишка – мой добрый друг, с которым мы… никогда… ни-ни!..

– Неужели? Ни разочка? – Алла приподняла брови.

– Слушай! Прекрати! Или верь, или…

– Да ладно, ладно тебе. Проехали. Так кто для тебя Мишка? – невинным голосочком прощебетала Аллочка, успокаивая меня.

– Мишка… – протянула я со вздохом и посмотрела в окно. Мы стояли на светофоре рядом с витриной булочной-кондитерской. – Мишка, он… Ты знаешь, внешне он на пончик похож, но не сладкий… И не соленый, и не острый. Он такой пресный, добротный. Я без него, бывает… как в войну без хлеба. Точно. Мишка – хлеб.

– Какой – белый, черный? – ухмыльнулась Алла.

– Он же друг! Значит, в зависимости от того, какого мне хлеба хочется, таким он и бывает… – ответила я.

– Понятно. Хлеб-хамелеон. Продукт генной инженерии. Отличное начало. А Филипп? – поинтересовалась Алла, а я продолжила уже более азартно, входя во вкус:

– Раз тесто замесили – будем лепить дальше… Филипп – это такое огромное пирожное с разноцветными рюшечками из крема по бокам и толчеными орешками сверху. И с надписью шоколадом на боку: «Сказка»! Такое сладкое, вкусное, нежное…

– Слушай, ты чего, есть хочешь? – удивилась Алла, но я лишь отмахнулась. Мое разыгравшееся воображение уже дорисовывало образ.

– Да, да!!! Филипп – пирожное, только оно на витрине, и никто тебе его съесть не даст. Смотри со стороны и любуйся. Можешь в руки взять, аромат вдохнуть, но на место положить не забудь.

– Теперь про Лешика бедного, брошенного. Вот мне интересно – кто же он? – Испугавшись моей все возрастающей экспрессии, Савинова перевела мое внимание к нашему общему другу, мальчишке из нашего двора.

– Крапивин? Он… Коржик… В меру толстенький, в меру рассыпчатый, с маком даже… Только грызть его исподтишка надо, пока жена не видит. Какой уж тут аппетит?!

Алла резко свернула на обочину и остановила машину.

– Садись вперед. Никандр, назад! Место!

Пуделек поджал хвостик, исподтишка злобно зыркнул на меня и, пофыркивая, перелез на заднее сиденье, подальше к противоположному окну. Я молча вышла из машины и села спереди.

– Спасибо. Чего это ты? – удивленно спросила я Аллу. Обычно Никандру доставалось все самое лучшее, в том числе и место в машине.

– Не знаю. Жалко мне тебя стало.

– Неужели я выгляжу хуже Никандра? – ужаснулась я, представив себе облезлый чубчик престарелого злобного пуделька.

– Нет, чуть лучше! – огрызнулась Алла. – Ты просто так своих этих… как ты говоришь, прЫнцев описала, аж слюнка потекла! Надо ж? Лешка – коржик, Филипп – пирожное пластмассовое, с витрины, Мишка – хлеб… Мучают они тебя, бедолагу. Слушай, может, заедем куда? Может, ты все же голодная?

– Совсем наоборот: я сыта всеми ими по горло! Поехали домой!

Алла вернула машину на дорогу, закрыла окна и включила кондиционер, готовясь свернуть на скоростное шоссе, а я в это время продолжала жаловаться:

– Вроде много их вокруг ходит, а похвастаться нечем. Вот Лешка – чуть не умер в субботу. Представляешь, у меня дома! Ты еще мне звонила, помнишь?

– Смерть, достойная мужчины.

– Нет, ты не поняла. Мы ничем таким не занимались, я с ним расставалась просто…

– Бедный Лешка! Хотя он, конечно, еще тот лазутчик по женским сердцам… Ну и что, рассталась? Вот он, наверное, сейчас злится! Да! Мне с продлением договора о сотрудничестве лучше повременить пока…

– Злится. Но не думаю, что уж настолько. И не вышло у меня как-то… Он сейчас в больнице подлечивается, а я тут вместо отдыха его поручения выполняю. Кстати, не знаешь такого?.. – Я вытащила из сумочки бежевый конверт. – Костас Касулидис.

– Кто ж его не знает? – крякнула Алла с явным неудовольствием. – Местный адвокат. Скользкий. Русский выучил и всех наших окучивает. Пять лет назад на «тойоте» японской ездил, а сейчас «ягуар» купил. На горе целый замок выстроил.

– А где эта гора? Мне его найти надо, а телефон не отвечает…

– Можешь не искать… – поджав губы, произнесла она. – Я его пригласила к себе сегодня. Куда ж мы без Касулидиса? Только передашь конверт – и ни-ни! В глаза не смотри, восточных речей не слушай! А то не отвяжется…

– Он что, бабник или Синяя Борода?

– Два в одном флаконе. И борода у него есть, только седая.

Мы проехали первый круг, даже не притормозив на въезде. Да, Алла, кажется, научилась водить машину после пятнадцати лет попыток развить скорость хоть чуть-чуть выше минимально разрешенной. Только я порадовалась, как Алла резко затормозила, и я чуть не стукнулась своим бедным лбом о лобовое стекло.

Никандр тряхнул облезлым чубчиком, я заботливо обернулась посмотреть: вдруг он ушибся? Но пуделек был в полном порядке, лишь беззвучно скалился на меня, видно, тоже недоволен был, что я не приложилась как следует.

– Напугала!

– Полиция! – скривилась Алла мне в ответ и мило улыбнулась молодому офицеру, который никак не мог решить, останавливать этих двух светловолосых в «бээмвухе» или не стоит: «Русские ведь скорее всего, ну их… Все равно отговорятся». – Фу, пронесло! – расслабилась она, когда мы все же проехали мимо.

– Ну вот, а ты боялась.

– Да никого я не боюсь. Просто мое лихачество стоило бы мне сто баксов!

– А я боюсь, – почему-то поделилась я. – И мужчин-полицейских, и просто мужчин. Такая у меня слабость.

– Страх – это не слабость, это сила. Как у алкоголиков: если ты избегаешь праздничных застолий, не хочешь выпить лишнего – не все потеряно, ты борешься. Ты боишься своей зависимости, значит, ты сильный.

– Добрый доктор Айболит! – улыбнулась я. Меня всегда поражало, как Алла легко бралась лечить души людей. – У меня зависимость от мужчин… Все ищу своего единственного, а может, так и не бывает уже на свете, чтобы любовь, и счастливая, и на всю жизнь?.. Тогда подскажите, как изгнать из себя этот атавизм, пережиток прошлого.

– Способ первый. Работой. – Ничуть не смущаясь, Алла принялась выписывать рецепты. – Работой до полного изнеможения, пока и во сне все мужчины на одно лицо не покажутся. Способ второй. Диетой. Правда, от голода агрессия появляется, на всех бросаться начинаешь, не только на мужчин… – посомневалась она.

– А нет такого пластыря, как от курения, чтобы на руку прилепил, и не хочешь больше замуж? – спросила я, широко улыбаясь.