Мери зевнула. Питер потянулся. Они легли и тут же уснули.

— Раз, два, три, четыре, пять—ничего нельзя понять, — затарахтел счётами Репь Репьёвич. — Полчаса они сидели, полчаса нам песню пели. Ну а как баклуши бить, разрешите их спросить?

Чего их спрашивать, они спят как убитые, — сказала Кукуру-зинка.

Попробуй разгадать эту арабскую загадку. Что такое баклуши? И почему их надо бить? Чем бить и зачем? — Пахтачок недоумённо развёл руками.

Подождём — увидим, — успокоил его Старший Травинка, разгладив зелёные усы.

Мери и Питер проснулись не скоро. А когда проснулись, долго тёрли глаза, потягивались. Наконец они поднялись, и Питер сказал:

Ну, на сегодня хватит. Нам пора ужинать и бай-бай.

Разрешите узнать, а когда же вы начнете бить эти самые, как их… баклуши? — подскочил к ним Пахтачок.

Мы их не переставали бить. Пока! До завтра. — И, взяв Мери Ковку под руку, Питер Ушка двинулся к дому.

Я понял, что такое бить баклуши. — Перчик свистнул. — Это значит ничего не делать! Бездельничать. Они обыкновенные лентяи!

Дом Тыквы стоял на окраине города за высоченным забором. Два огромных замка висели на воротах и дощечка с надписью: «Берегись. Злые скорпионы!» И горожане береглись. Обходили стороной Тыквино поместье. Кому же хочется угодить в лапы скорпиону!

Только Боб Бобыч дважды входил в эти ворота. Впервые он появился здесь на другой день после того, как Тыква вселилась в новый дом.

Важно надув щёки и выпятив живот, Боб Бобыч несколько раз медленно прошёлся перед воротами. Тыква выглянула за калитку и увидела надутого толстяка с портфелем и тростью.

— День добрый, — ласково пропела она.

Но Боб Бобыч не удостоил её ответом. Он глубокомысленно смотрел на ворота и молчал. Встревоженная Тыква бочком-бочком придвинулась к Бобу и ещё ласковее обратилась к важному незнакомцу:

День добрый, ваша светлость. Кто вы и откуда?

Домик ваш? — Боб Бобыч ткнул тростью в ворота.

Мой. Да и ведь какой это дом! Так себе. Избёнка…

Не на месте, — перебил Боб.

Что? — у Тыквы от волнения подкосились ноги, и она плюхнулась в пыль.

Не на месте! — повторил Боб. — Придётся сносить.

Как же так? — бормотала Тыква, сидя в пыли. — Такую красоту сносить… А какие леденцы и монпансье растут в моём саду!

Леденцы? — переспросил Боб и проглотил голодную слюну.

И монпансье, и карамель, и лимонные дольки! — Тыква вскочила и заюлила вокруг Боба. — Да вы только войдите. Отведайте.

Боб ещё немного поломался и вошёл. Через минуту он сидел за столом, а перед ним стояли блюда, доверху наполненные сладостями.

— Хорошо, — еле дыша, с трудом проговорил Боб набитым ртом и сунул в него ещё горсть монпансье. — Мы подумаем… — И в Бобовую пасть полетела пригоршня леденцов. — Сделаем… — Он зачерпнул горсть лимонных долек.

Наевшись до отвала, Боб ссыпал оставшиеся сладости в портфель и ушёл, напевая:

Я — толстый, важный господин. У всех в большом почёте… Через неделю он снова наведался к Тыкве. И опять она кормила его сладостями. А он ей обещал всё устроить и уладить.

Прошёл день, и Боб Бобыч опять постучал в знакомые ворота. Послышалось злое щёлканье скорпионовых клешней.

Боб постучал ещё раз, ещё. Ворота не отворялись. Тогда он принялся барабанить в них тростью. И вот тяжёлые створки ворот медленно, со скрипом распахнулись.

Но едва Боб Бобыч вошёл во двор, как на него набросилась целая свора скорпионов. Тыква стояла на крыльце и подзадоривала их: — Жальте его! Пусть знает, как чужие сладости лапать! Как бедных женщин обманывать!

Разъярённые скорпионы уже нацелили свои ядовитые жала. Боб ткнул тростью в одного скорпиона, кинул портфель в другого, а сам подпрыгнул, схватился за ветку и повис, болтая ногами.

Сучок, на котором болтался Боб Бобыч, затрещал. Боб изо всех сил качнулся, кувырком перелетел через забор и ну улепётывать.

С тех пор он не бывал в особняке Тыквы. Да ещё пришлось ему заводить новые портфель и трость,

А Тыква по-прежнему выращивала у себя в саду и на огороде леденцы, монпансье, лимонные дольки и другие сладости.

Каждое утро Тыква собирала поспевшие сладости в корзины. Жан Баклажан относил корзины в тележку и вёз её на базар.

Тыква проверяла замки на дверях дома, подвала, сарая, погреба… Да разве перечислишь все замки во владениях Тыквы! Там всё запиралось. Затем она привязывала к поясу связку ключей и вслед за Жаном Баклажаном шла на базар продавать сладости.

Огромный рот Тыквы растягивался в улыбке, и она пела: Мой Скорпион, не подпускай К воротам никого. Прохожего клешнёй хватай И жаль скорей его. Охо-хо-хо-хо! Охо-хо-хо-хо! Скорее жаль его! Я всем умею торговать — Могу продать Луну. Смогу любого обсчитать, Любого обману. Охо-хо-хо-хо! Охо-хо-хо-хо! Любого обману! Друзья мне вовсе не нужны, Ну что от них за прок? Лишь были б сундуки полны Да полон кошелёк.

Седоголовый учитель Одуванчик одиноко сидел на скамеечке возле школы. Он был стар и потому любил погреться на солнышке. Разморённый ласковым солнечным теплом, старый Одуванчик закрыл глаза и, слегка покачиваясь из стороны в сторону, тихонько напевал:

Стар я стал, Стар и сед. Повидал Много бед. Много горя Пережил. Будто море Переплыл!.. Только сроду Не хандрил. В непогоду Не хандрил. От невзгоды Не хандрил И не буду…

Одуванчик допел песню; его белая голова бессильно поникла, и он уснул.

— Тише, — шёпотом предостерегали друг друга прохожие, — нашучитель спит.

А находчивый Перчик тут же написал и вывесил на обоих концах улицы большущий плакат-объявление:

И все соблюдали тишину. Потому что очень уважали старого Одуванчика.

Вдруг над тихой улочкой пронёсся крик:

— Пожар!

Улица моментально наполнилась горожанами. В эту пару Тыква возвращалась с базара. Заслышав шум, она остановилась. Стёрла пот с пухлых щёк и устало спросила пробегавшего мимо Водяного Ослика:

Горит, что ли?

Горит, — ответил тот на бегу.

Далеко?

Далеко.

Что горит-то?

Тыквин особняк.

Что? Тыквин особняк? Так это же мой особняк! Я горю! Ой, горю! Спасите! — И затрусила к своему дому.

У ворот Тыквиного особняка — целый полк травинок и огромная толпа горожан. Перчик и Пахтачок изо всех сил колотили по замкам, но никак не могли их сбить.

— Стойте! — закричала, подбегая, Тыква. — Не ломай. Я отопру. Трясущимися руками она долго выбирала нужный ключ. Сунула его в замок, а он не лезет.

Не тот, — буркнула Тыква и опять принялась за поиски ключа. Из толпы кричали:

Ломай ворота!

Дом сгорит!

— Ишь вы, умники, «ломай»! — ворчала Тыква. — За всё денеж-ки плачены.

Она вставила ключ, да снова не тот, и он завяз в замочной скважине.

Над крышей особняка взметнулось яркое оранжевое пламя, а Тыква всё ещё возилась с ключами. Наконец замки были отперты, и ворота распахнулись. Травинки кинулись к колодцу. Но на крышке колодца тоже висел большущий замок. А тут ещё сорвавшиеся с цепи скорпионы как ошалелые метались по двору, кидаясь на всех.

Пока травинки ломали замки да разгоняли скорпионов, пока уговаривали Тыкву срубить несколько деревьев, чтобы легче было тушить, пожар разгорелся вовсю.

И хотя травинки и горожане работали на славу, а водяные ослики сбились с ног, поднося воду, дом всё-таки сгорел…

Когда ночью двор погорельцев опустел и хозяева остались одни, Тыква приказала Баклажану: