Маринин пришел в восторг от своего монолога. Ему казалось, что мысли, которые он выстрелил с таким азартом, находились на грани гениальных. Для него Посадов был ненавистней Глебова. Гризул отлично понял его "идею" и не собирался ее преувеличивать и даже целиком разделять, но и не хотел гасить его пыл: напротив, чем больше накала, гнева и мести, умноженных на трезвый расчет и хладнокровие, тем лучше для дела. А расчета и хладнокровия у Николая Григорьевича больше чем достаточно.
И он сказал, не столько оспаривая или опровергая Маринина, сколько дополняя его:
- Дело не в нынешнем Глебове, каким он есть сегодня, а в потенциальном, так сказать, в перспективном. Глебов как секретарь парткома завода действительно ничто. Но Глебов может оказаться на месте Чернова, который, между прочим, кажется, должен в сентябре, что ли, уйти на пенсию. Получит орден за безупречную службу, и все. Глебов может оказаться и выше Чернова. Он, несомненно, талантлив, умен, эрудирован. Это надо иметь в виду для объективных оценок. Для себя. Вслух можно и нужно говорить, что он бездарен, невежда, дурак и все прочее. Одно другому не мешает. Так вот, ситуация может измениться. Тогда нам будет худо. А Посадов что? Старый гриб. Он бесперспективен, как солнце на закате. Вот почему я считаю, что Матвей прав. Глебов должен быть дискредитирован на всю жизнь, навсегда.
Подчеркнутая ссылка на Златова как на авторитет непререкаемый исключала резкие возражения или спор: Матвей - умница, он знает, как лучше, необдуманного совета не подаст. Вот почему после слов Гризула наступила серьезная, вдумчивая и долгая пауза, которую каждый из них должен был использовать для того, чтобы найти конкретные предложения. И в этой напряженной тишине резко скрипнули пружины под Поповиным, и слабый сиплый голосок пропищал:
- Суд над Братишкой и Мусой состоялся вчера. - Все молча повернули головы в сторону Поповина. - Братишке дали два года и на пять лет лишили Москвы. Это хорошо. Но вот Муса…
Поповин озадаченно закивал головой, и щелочки глаз его совсем сузились.
- Что Муса? - не утерпел Маринин.
- Непонятный фокус. И опять Глебов. Он выступал на суде в качестве пострадавшего, осуждал Братишку и вообще так называемых стиляг и тунеядцев, а потом вдруг зачитал завещание политрука заставы Мухтасипова своему сыну, написанное в первый день войны, и там, в суде, передал Мусе это завещание-подлинник, который он держал при себе двадцать с лишним лет. Это произвело эффект. Больше того, он взял Мусу на поруки и собирается устраивать его к себе на завод. Хочет из жулика сделать трудящегося человека. - Поповин оттянул руку в сторону и, не глядя, стряхнул пепел мимо пепельницы, на ковер.
- Вы мне устроите пожар, - недовольно сказал Озеров.
- Извиняюсь. - Снова скрипнули пружины под Поповиным.
- Но политрук, отец Мусы, погиб действительно? Ты его знал? - спросил Маринин.
- А то нет, - живо вздернул голову Поповин и добавил с улыбочкой: - Три года он учил меня марксизму-ленинизму…
- И что в завещании? - перебил его Гризул, не желая выслушивать не очень остроумную иронию Поповина.
- Ничего особенного: обычные патриотические наставления политрука. Ни одно из них его сын не выполнил.
- Так он не знал об этом завещании? - сказал Озеров.
- На суде впервые услышал.
- А ты знал? - ненужно поинтересовался Маринин.
- Откуда? И зачем мне? Там творилось такое, что не до того было: каждый думал о своей шкуре.
- И Мусу оправдали? - насторожился Гризул.
- К сожалению, - грустно обронил Поповин.
- Почему - к сожалению? Ведь это твой человек, - сказал Маринин и спросил напрямую: - Ты ревнуешь его к Наталке?
Поповин недовольно поморщился, давая понять, что "романчик" Мусы с его женой - сущая мелочь, о которой не стоило вспоминать. Тут вопрос гораздо серьезней, и он поспешил пояснить:
- В данной ситуации пребывание Мусы в Москве, тем более под крылышком Глебова - факт крайне нежелательный.
- Он что-нибудь знает? - снова спросил Гризул.
- Так, кое-что из мелочей, - поспешил его успокоить Поповин. - Это естественно, он у меня работал, я его привлекал…
- А по-моему, и не естественно, и не осмотрительно с твоей стороны, - упрекнул Гризул. Он считал положение гораздо серьезней в связи с "альянсом" Муса - Емельян, чем думалось Поповину. О некоторых преступных махинациях Поповина Муса знал со слов Наталки. Следовательно, нельзя ни в коем случае допустить открытого разоблачения Поповина. Надо хотя бы на время изолировать Мусу. Суд был как нельзя кстати, но им, выходит, воспользовался не Поповин, а его противник - Глебов. Конечно, это досадная случайность, а все же ее следовало предусмотреть во избежание излишних осложнений. Необходимо все учесть и предвидеть. Николаю Григорьевичу казалось, что его друзья заболели недугом, который Сталин называл "головокружением от успехов". Эта опасная болезнь ведет к беспечности, потере чувства реальности. Предостережение Матвея Златова о том, как важно не зарываться, видимо, не пошло впрок. История с крахом Ивана Петрова учит…
Маринин с Поповиным ушли одновременно, оставив хозяина дома с Гризулом. Озеров, оставшись с Гризулом, негромко спросил, словно его мог кто-то услышать, хотя он великолепно знал, что в квартире, кроме них, никого нет:
Что с Петровым? Почему он погорел?
- Петров недавно был в Америке, - загадочно обронил Гризул, отойдя к окну.
- Ну и что?.. - Озеров ждал ясного ответа, ибо был уверен в осведомленности Гризула.
- Говорят, якобы имел там встречи с Реймондом Рубиновым.
- Кто такой Реймонд Рубинов?
- Один из руководителей фонда Каплана. Есть такой в США.
- Ну и что? Насколько я понимаю, фонд Каплана - благотворительная организация.
- Не будьте наивны, - Гризул усмехнулся, потрогал очки, будто хотел убедиться, на месте ли они. - Через Вольмана фонд связан с Центральным разведывательным управлением. Думаю, что наши органы об этом отлично знают.
- Это тот Вольман, который возглавлял в Париже "Свободные профсоюзы в изгнании"? Кажется, эта организация носила явно антисоветский характер?
- Именно, - подтвердил Гризул и, с деланным удивлением взглянув на Озерова, добавил: - Вы хорошо информированы в международных вопросах. Теперь Вольман в Штатах. Возглавляет Институт международных исследований.
- И давно?
- С пятьдесят девятого года.
- Мне помнится, институт этот готовит антикоммунистические кадры, - охотно поделился Озеров своей осведомленностью.
Гризул снова усмехнулся, скривив губы и приподняв бровь. Ему нечего было добавить.
В развернувшейся невидимой жестокой борьбе между силами правды и подлости Гризул был одним из опытных бойцов. И в этом он едва ли уступал своему властному тренеру Матвею Златову, который всегда предпочитал оставаться в тени, хотя и находился невдалеке от ринга.
Глебов, знавший повадки и тактику дельцов, подобных Поповину, догадывался о предстоящей с ними битве А вот Муса, он, конечно, не мог и предполагать, что где-то в большой светлой квартире нового дома на Ленинских горах его судьбой интересуются кроме его шефа Поповина еще и такие люди, как Гризул, Озеров и Маринин. Муса пришел на завод и с помощью Глебова был назначен учеником к мастеру Деньщикову, с которым Емельян предварительно поговорил. Деньщиков дружески встретил новичка, показал ему цех, объяснил обязанности, познакомил с ребятами. Шефствовать над новичком он поручил Юре Пастухову.
- Ну как? Для начала все ясно? - спросил Деньщиков у него.
- Для начала - да, - равнодушно ответил Муса.
Они вышли во двор, и Мухтасипов осведомился, когда ему приступать к работе.
- По приказу ты зачислен с сегодняшнего дня, так что можно хоть сейчас. Но приходи лучше завтра с утра, чтобы вместе со всеми начинать. А пока сходи в парикмахерскую и приведи в порядок свою голову. У нас эти лошадиные прически не в моде. Видал, как смотрели на тебя в цехе? Это не потому, что новичок. Они почти ежедневно приходят. Ребят удивили твои бакенбарды и эти, как их, косы.
