- Вы меня в приемной подождете. Пококетничайте с Людой, - сказал ребятам Роман.
- Ты только недолго, - бросил ему вдогонку Саша.
- А-а, Роман! Входи, входи, - дружески пригласил Глебов. Он слышал реплику Саши. Спросил: - А это кто там тебя напутствует?
- Ребята: Климов и Лугов.
- Давай их сюда, не помешают.
Роман вернулся в приемную, кивнул ребятам - дескать, пошли.
- Постараюсь вас долго не задерживать: народ вы занятой, молодой, времени в обрез, - улыбаясь в сторону Климова, проговорил Глебов. Он был в хорошем настроении, и это располагало к доверительной и откровенной беседе.
Вначале Глебов поинтересовался, какое впечатление оставила встреча с маршалом. Ребята рассказали о Ключанском, Пастухове, о Белкиной и Веронике. Глебов оживился. Он вспомнил свой прежний разговор с Архиповым о "неподдающихся". Сказал Роману:
- Теперь ты понял, что неисправимых нет? Надо только уметь подобрать к каждому ключи. Ключи к сердцу. Помнится, у кого-то из поэтов есть строки, что-то вроде того, что "в дни психических атак сердца, не занятые нами, немедленно займет наш враг". Уступать нельзя ни одного человека. - Затем поднял книгу в красном переплете с надписью золотыми буквами "История завода "Богатырь". Спросил всех троих: - Знаете эту книгу?
Те пожали плечами. За всех ответил Роман.
- Слышал, что есть такая. Читать - не читал.
- Читать ее так же трудно, как передовую статью плохой стенгазеты. Сочинитель ее - бывший заведующий парткабинетом - не очень заботился о будущих читателях. Содержание вполне соответствует стилю. А рассказать нам есть о чем. Более чем полувековая история завода вобрала в себя судьбы сотен интереснейших людей. Эта книга должна читаться, как хороший роман. Она - живая эстафета поколений. Словом, друзья, нам с вами нужно заново написать настоящую историю нашего завода. Поднять ветеранов, разыскать материалы, документы, записать воспоминания. Последовательно, раздел за разделом. Завод в первые годы основания. Затем завод в огненном 1905 году. Завод в семнадцатом году. В советское время - годы гражданской войны, реконструкции и первых пятилеток. Завод в годы Великой Отечественной войны. И так далее. В центре должны быть люди. Их судьбы и дела. Изобретатели, ударники, мастера, герои-фронтовики. Одному этот труд не под силу. Мы рассчитываем на помощь комсомола.
Разговор получился горячий. Забыли о времени, не заметили, как пролетел добрый час. Уже выйдя на улицу, озабоченный, но довольный Роман сказал без особого сожаления:
- О вечере так и не поговорили.
- Да что говорить, - подхватил Саша. - Вот тебе главная тема вечера - история завода. Распределим обязанности. Может получиться увлекательная книга.
Предлагая комсомольцам эту идею, Глебов имел в виду дальний прицел: он рассчитывал одним выстрелом двух зайцев убить. Конечно, хорошо иметь настоящую, интересную книгу о своем заводе.. Это одна сторона дела. Но не менее важно, чтобы молодежь, так сказать, "собственноручно" прикоснулась к волнующим страницам этой истории.
Лада пришла на вечер к Архиповым с Колей. Внешне она не проявляла особого интереса к этому вечеру, и Коле пришлось ее даже уговаривать.
- Я никого там не знаю, - капризничала она.
- Ерунда и неправда - ты всех отлично знаешь. С Романом и Сашей лично знакома. С Юлей тоже. Остальных знаешь заочно.
Собственно говоря, так оно и было: всех остальных ребят и девушек, собравшихся в этот субботний вечер на квартире у Архиповых, Лада знала по рассказам брата. В кухне верховодила Юля. Ладу она встретила как старую знакомую, с дружеским покровительством и сразу включила ее в бригаду. Бригада пока что состояла из Юли и Саши - Лада была третьей, и совсем не лишней, поскольку Саша, как специалист по сервировке стола, взял на себя обязанности консультанта.
С Юлей Лада чувствовала себя хорошо и была благодарна ей за то, что та ни одним словом не напомнила о турбазе. В Юле ей нравилась уверенность и какая-то непосредственная независимость во всем, от малейшего жеста и слова до поступка, которая постигается житейским опытом. Этот опыт сквозил во всем, и, должно быть, в нем и таилась та притягательная сила, которая внушала таким, как Лада, уважение к себе. Ладе казалось, что Юля все обо всех здесь присутствующих доподлинно знает и всех видит насквозь. И она старалась также наблюдать, изучать людей. Прежде всего внимание ее привлек Вадим Ключанский. Его угловатая, в белом свитере, фигура непрерывно металась по всей квартире. Казалось, он больше двух минут нигде не может задержаться. То потрогает фарфоровую статуэточку, то постучит по хрустальной вазе, то в позе ценителя остановится перед картиной и, кисло поморщившись, отойдет. Ходит расслабленной походкой и все время что-то насвистывает, нащелкивает костлявыми пальцами, улыбается и что-то говорит, должно быть, нескромное, в лицо то Белкиной, то Веронике, от чего они краснеют и отпускают в его сторону резкие слова. Он и на Ладу посмотрел до неприличия игриво, подмигнул чему-то и показал большие белые зубы. Ладу это разозлило, и она ответила Ключанскому холодным презрением. Он чем-то напоминал ей Мусу Мухтасипова: походочкой и циничными взглядами. "В отношении Ключанского Коля не ошибся", - решила Лада. Таким она и представляла его по рассказам брата. А вот Пастухов Юра кажется совсем не таким. Коля говорил, что это развязный шалопай, оруженосец Ключанского (куда иголка - туда и нитка), во всем подражает своему кумиру и преданной собачонкой смотрит ему в рот. И ничего подобного: Пастухов даже не разговаривает с Ключанским и держится скромно. Внешне он, конечно, неинтересный: невысокого роста, широкий в плечах, и руки грубые, красные, пальцы - коротышки. И белобрысый, как Роман. Но Роман другое дело. Роман подтянут, строен и строг. Даже, пожалуй, слишком строг, слишком серьезен и резковат. У себя дома, а пиджак стесняется снять. Девушек стесняется. Вернее, одну - Юлю. Ладе забавно - она знает тайну, которую, может, другие не знают: Роман влюблен в Юлю. Об этом Коля говорил. Да она и сама видит. А Вероника влюблена в Сашу Климова. Она такая милая, симпатичная. Голосок у нее такой тихий и нежный, а глаза круглые, всегда чему-то удивляются и блестят таким добрым блеском, точно говорят: "Вы все здесь славные, и я всех вас уважаю, а Сашу люблю".
А вот Лада никого теперь не любит. И ее никто не любит. Да тут и нет, кого бы она могла полюбить. Впрочем, есть еще один человек, образ которого не совпал с описанием Коли. Это Олег Архипов. Она представляла его этаким взлохмаченным, угрюмым, нелюдимым, а перед ней стоял стройный, гибкий юноша с голубыми глазами и гладко причесанными на сторону темно-каштановыми волосами. Он был без пиджака, в васильковой шерстяной рубахе с накладными карманами и в темных щегольских брюках. В глазах его постоянно дежурит незлая насмешка, скорее хитринка, а на усталом застенчивом лице - печаль гордой самоуверенности. "Интересный", - заключила Лада.
Вечер был в разгаре. Уже после того как поговорили о том, как будут работать над историей завода, после магнитофонов, после выпитого вина и кофе, после бутербродов с колбасой, ветчиной и селедкой был погашен свет и выключен телевизор. "Плацкартные" места на диване, креслах и стульях заняли девушки, а у их ног на полу расположились парни. На сервант наброшена белая скатерть. Это экран. У проекционного аппарата колдует Вадим Ключанский. Он суетлив, самоуверен и развязен. Он не желает признать, что в магнитофонном состязании победил Саша Климов оригинальной музыкальной композицией "Слово о песне". Пошленькие салонные песенки Ключанского успеха не имели. Это удивило даже Юру Пастухова.
- Не та аудитория, - то ли с сожалением, то ли с подначкой по адресу Вадима обронил он как бы мимоходом.
И вот теперь Ключанский крутит свой фильм, "документальный, неподцензурный, оригинальный", как гласит один из титров. Снимал фильм не сам Вадим. Он получил его у своего приятеля напрокат. Автор сценария Никита Незнамов, режиссер-постановщик Видь Неизвестный. Это, конечно, псевдонимы. И разумеется, не излишняя скромность не позволила авторам назвать свои подлинные имена. Фильм получился уж слишком нецензурным. Оператор бесцеремонно раздевал девушек и парней на пляжах, в ваннах и спальнях. Лада Лугова смущенно прятала глаза и отворачивалась от экрана. В момент самого бесстыжего кадра Юля Законникова резко сказала:
