И тогда с жаром заговорил Маринин, уловивший в ответе маршала что-то подкреплявшее его мысли.

- Очень верно вы подметили, товарищ маршал. Мне приходилось много бывать на войне, и я убедился, что страх можно подавить в себе. Каждый юноша или девушка может стать героем и совершить подвиг. Вы помните, до войны была такая песенка: "Когда страна быть прикажет героем, у нас героем становится любой"? Война подтвердила справедливость этой песни.

Климов снисходительно улыбнулся: его рассмешила эта нелепая фраза: "Приходилось много бывать на войне" - таким манером когда-то изъяснялся чеховский Епиходов. Но его размышления перебил голос поэта.

- Совершенно верно, - заговорил Воздвиженский, признательно взглянув на Маринина. - Я уверен, что те ребята, которых кое-кто величает стилягами, если потребуется, будут действовать не хуже, а, может, даже лучше правоверных мальчиков, которые регулярно платят комсомольские взносы и могут без запинки продекламировать статьи Устава ВЛКСМ.

- А вы, молодой человек, между прочим, комсомолец? - спросил маршал, устало посмотрев на Воздвиженского.

- Нет, но это в данном случае не имеет никакого значения. - И, натянуто улыбнувшись, Воздвиженский добавил: - Маяковский, как известно, не имел партийного билета, но это не мешало ему писать хорошие стихи.

Емельяна подмывало сказать, что Воздвиженский исключен из комсомола, но его опередил Климов:

- Между прочим, я тоже регулярно плачу партийные взносы и знаю Устав партии. А что касается тех субъектов, которые якобы способны на подвиг, то, во-первых, позвольте вам не поверить, уважаемый Артур. Я знаком с вашими стихами, знаю, что вы и некоторые ваши собратья по перу давно носитесь с этой не такой уж невинной идеей.

А в чем ее порочность? - спросила Капарулина. - В неправде, - резко ответил Климов. - К вашему сведению, и Зоя Космодемьянская, и Александр Матросов, и молодогвардейцы, и тысячи других героев прошлых войн не принадлежали к тому сорту молодых людей, которых вы воспеваете и, так сказать, берете под свою защиту. Верно я говорю?

Петр Васильевич обвел взглядом присутствующих. Константин Сергеевич Лугов, маленький, плотный, вскочил со стула, шагнул вперед к Климову:

- Совершенно правильно! Дорогой Петр Васильевич, вы бы посмотрели на этих некоторых. Срам и стыд, до чего доходят…

- Вашу "идею", - Глебов поднялся и заговорил, прищурив глаза, - придумали те, кому почему-то уж больно хочется развращать молодежь, поощрять в ней все плохое и высмеивать все здоровое. Те, кто в своих стихах рифмует "отцы - подлецы, отцы - мертвецы".

Глебов перевел взгляд на Воздвиженского, будто напоминая ему о вечере в студенческой аудитории. Глебову, как работнику райкома партии, пришлось тогда вмешаться и напомнить распоясавшимся стихотворцам, что они находятся не в Гайд-парке и не в каком-нибудь модерн-клубе Парижа, Рима или -Нью-Йорка. Молодые пииты призывали покончить с наследием отцов, выбросить на свалку истории как ненужный хлам и начать строить жизнь по схемам, завезенным туристами. Недозревшие "старики" и "старухи" в экстазе хлопали в ладоши, бессмысленно выпучив круглые, пластмассовые глаза. Слушая их, Глебов подумал: "А нет ли тут субъективного элемента?" Помнится, когда Глебов поинтересовался деталями биографии Воздвиженского, то оказалось, что у поэта, собственно, и биографии не было, как не было отца. Вернее, был, но с матерью не жил, ушел от семьи, когда Воздвиженский только собирался пойти в первый класс. Его мать служила в научно-исследовательском институте. Отец, юрист, вначале состоял членом коллегии адвокатов, потом за взятки сам попал на скамью подсудимых. Пришлось расстаться с юриспруденцией и заняться музыкальной критикой. "Но при чем же тут миллионы других отцов, честных советских граждан и патриотов?" - думал Емельян.

Неожиданно поднялся маршал. Его опередил Маринин, напомнил, как бы спохватившись:

- Мы не засиделись, друзья? Не утомили хозяев? Как говорится, пора и честь знать. Хорошего понемножку.

Все вдруг пришли в движение и стали прощаться с хозяином, а Петр Васильевич выразил недоумение:

- Да куда же все сразу? Сегодня выходной. Товарищи поэты нам стихи прочтут. Мы послушаем. - Климов посмотрел на Воздвиженского. Тот отрицательно покачал головой: в этой аудитории он не решился читать стихи, знал - не примут, не поймут, не оценят. И Климов, обладая тактом, понял это и не настаивал, лишь заметил: - И разговор не закончили…

- У этого разговора нет конца, - ухмыльнулся Посадов.

- Будет. Непременно будет, Алексей Васильевич, - твердо сказал маршал. - Не вешайте нос.

- Вы оптимист, я вижу, - улыбнулся Посадов.

- Военные всегда были оптимистами, - бросил Климов. - В этом их сила.

На дворе лениво падал невесомый снег. До улицы Горького шли гурьбой. Там простились.

Пастухов, Ключанский и Белкина, отделившись от группы, сразу начали спорить. Молчавшие в мастерской, они тут спешили выговориться. Юрий Пастухов был поражен увиденным в мастерской Климова: работами, самим ваятелем и, конечно, маршалом. Он искренне радовался и открыто выражал свои чувства:

- Вот за такое искусство голосую и я, без всяких ярлыков. Это, старики, впечатляет! За душу берет.

- А ты знаешь, что о тебе говорил покойный Бисмарк? - брезгливо скривил толстую отвисшую губу Ключанский. Он шел, сутулый и длинный, приподняв плечо, засунув руки в карманы. - Не знаешь? Он говорил: "Глупость - дар божий, но не следует им злоупотреблять". - И глухо рассмеялся.

- А знаешь, что сказал Карел Чапек о тебе? - парировал Юрий. - Он сказал, что одно из величайших бедствий цивилизации - ученый дурак. А ты последняя модель цивилизованного осла, у которого конструкторы убрали две ноги, хвост, совесть и половину мозгов. Своего рода, облегченная модель.

В конце концов они поругались. Белкина, поддержавшая Юру, вначале пыталась примирить их взгляды. Ей это не удалось. И вдруг Ключанский остановился и, презрительно глядя на Белкину, спросил:

- У вас что, любовь или физиологическая потребность? - И, не дожидаясь ответа, удалился.

Воздвиженский, Капарулина, Вероника и Маринин решили вместе поужинать. Возле ресторана "Астория" на улице очередь.

- Воскресенье - везде так, - разочарованно сказала Вероника.

Воздвиженский предложил ресторан Центрального Дома литераторов. Маринин сделал встречное предложение - ресторан ВТО. Последнее было принято. Шли вверх по улице Горького и ругали Климова, Посадова, а заодно и маршала. Маринин был недоволен: идеологическое сражение не состоялось. Он чувствовал себя неловко перед поэтами. А Воздвиженский с упреком брюзжал:

- Ваши заводские слюнтяи молчали, как караси, уткнувшиеся мордой в ил.

- Оробели, увидев маршала, - оправдывался Маринин за Ключанского, Пастухова, Белкину и Веронику.

- Тоже мне авангард! - укоризненно добавила Новелла и, увлекая за собой Воздвиженского, прошла вперед.

Александр Александрович, подхватив Веронику под руку, допытывался:

- Ты чем-то расстроена? Недовольна, что побывала в доме будущего свекра? Он тебе не понравился?

- Оставьте, Александр Александрович, какой он мне свекор. Без мужа свекра не бывает… А на ребят, по-моему, обижаться незачем. Действительно, первый раз попали в мастерскую скульптора, столько всего интересного увидели.

- Тебе понравились его работы?

- Очень. Особенно портрет Лугова, - с восхищением ответила Вероника.

В ее голосе зазвучал такой непосредственный восторг, что Маринин не решился разубеждать ее.

- Да, как портретист Климов, несомненно, талантлив. А его памятники скучны, традиционны. Понимаешь, не нужно ему браться за монументальные вещи, это не его стезя.

В ресторане ВТО Александр Александрович был свой человек. Метрдотель услужливо "организовал" для них свободный столик. Когда официант принял заказ, Вероника вдруг заговорщицки сообщила, глядя в арку другого зала:

- Мальчики, а здесь наши… Посадов с Юлькой и Глебов. Лакают коньяк.