– Временное явление. Кризис пройдет, и все восстановится.

– Не уверена. Мне кажется, после этого кризиса мир станет иным. Не знаю, как в России, но в Штатах это очень чувствуется. Даже в мелочах. На Уолл-стрит перестали проводить корпоративные вечеринки. Для них это нечто вроде революции – не праздновать по случаю Рождества. Неудобно веселиться, когда идут массовые увольнения.

– Я не знал, что в Штатах ты работала.

– А ты думал, я буду висеть на шее у мужа? – помрачнела Марина.

– Кстати, как поживает твой муж?

– Он еще сильнее расстроился, когда дела пошли вразнос. Надо признать, русские мужчины более стойкие к трудностям. Или им на все наплевать.

– Ты хорошо держишься.

– Неплохо, но на душе противновато. На бывшей работе расстались как-то неряшливо, некрасиво. Даже попрощаться по-человечески не умеют, козлы. Осадок остался.

– У меня было такое же ощущение, когда сокращали министерство и мне пришлось свернуть кипучую деятельность.

– Но тебе же предлагали остаться.

– Это было скорее извинением – остаться и заниматься совершенно другими делами. Я предпочел уйти.

– С гордо поднятой головой. Ты всегда так уходишь.

– Кстати, от меня ушла ты.

– Забудем. В Нью-Йорке художники выстроили изо льда скульптуру. Символ кризиса. И она на глазах у всех растаяла. Считай, моя прошлая жизнь тоже растаяла. Нет ее.

Марина говорила возбужденно, даже взбудораженно. Но продолжала улыбаться. Правда, в глубине глаз появилась жесткость, словно она чувствовала боль, но не хотела ее показать.

Когда Игорь и Марина вышли из ресторана, в городе опять заморосил холодный дождь со снегом.

– Поедем ко мне, – предложил Игорь.

– Нет, сейчас мы простимся.

– Может, все же погуляем по переулкам?

– Это нас далеко заведет. Прости, я спешу, – сказала Марина и растаяла в толпе. Как ледяная фигура в центре Нью-Йорка.

Вокруг чадили автомобили и брели пешеходы. Каждый по своим делам.

Уже поздно вечером Игорь не удержался и позвонил. Марина ответила сразу. Будто ждала звонка.

– Почему ты уехала?

– Я боюсь. Мне страшно... опять влюбиться в тебя.

– Кстати, ты была не права.

– Я всегда не права.

– Когда мы прощались, ты сказала, что прогулка по переулкам может далеко нас завести. Я посмотрел карту этого района. По переулкам-закоулкам далеко не уйдешь. Все перегорожено, много тупиков, улицы и переулки идут по кругу.

– Вот в этом все дело. – Марина вздохнула и выключила телефон.

Президент был озабочен и посмотрел на Ратова с плохо скрытым недовольством.

«Отвлекаю занятых людей от дела, даже неудобно», – не удержался от мысли Ратов.

– Давайте познакомимся поближе, – уже с доброжелательной улыбкой, но весьма строго предложил президент.

Ратов гордо кивнул, давая понять, что это предложение полностью отвечает его тайным желаниям.

– Что вы думаете по поводу мирового кризиса? В чем его главные причины? – сумрачно поинтересовался президент.

– Если рассматривать только мировой кризис и не затрагивать нашу специфику... – дипломатично начал Ратов и невольно замялся.

Президент бросил на него быстрый взгляд и саркастически улыбнулся.

«Видимо, думает – вот еще один зануда. Зря я про нашу специфику. Он о ней и не спрашивал».

– Основной источник кризиса, – быстро продолжил Игорь, – дестабилизация финансовой системы. Надули финансовый пузырь, и он в конечном итоге лопнул.

– Вы это о ком?

– О финансовой системе США, – быстро ответил Ратов.

– Продолжайте.

– Если говорить научным языком, американцы искусственно стимулировали спрос путем эмиссии. Накопленные долги стали превышать объемы новых кредитов. Естественно, это вызвало кризис всей системы.

– Говорить можете и научным, и любым другим языком. Лишь бы понятно. Реальный кризис перепроизводства, как нас учили в свое время, – уточнил президент. Он уже не отрываясь пристально разглядывал Ратова, словно пытался разгадать его мысли и понять, насколько парень убежден в том, что говорит.

– По доступной информации, которой я располагаю, американские лидеры, вне всякого сомнения, понимают глубину кризиса. Однако их ведущие аналитики, финансовые стратеги не могут дать внятных рецептов выхода из него.

– Да ни черта не понимают! Мне Чубайс признался: думал, что все плохо. И ошибся. Все оказалось очень плохо. Из мировых экспертов никто толком ничего объяснить не может. Или не хотят. Я думаю, это вернее. Вот вам и финансовые авторитеты! Показали полную несостоятельность, – четко выговаривая каждое слово, с брезгливой усмешкой сказал президент.

Ратов ответил сочувственным взглядом – как после этого можно верить финансовым «предсказателям»!

Президент помолчал. Ему понравилось сдержанное сочувствие Ратова.

«Верно говорят, что молчание – золото, хотя аналитикам, как известно, платят за формулировки, – подумал Ратов. Атмосфера в кабинете стала спокойной и даже уютной. – Интересно, чаю предложат? С сушками. Или с крендельками».

Президент, видимо, преуспел в разгадывании чужих мыслей и взглядом дал понять, что надежды на чаепитие лишены всяких оснований. Не до чаев, знаете ли!

– Когда можно реально выйти из кризиса и что для этого необходимо предпринять? Я имею в виду самые важные меры. Все перечислять не надо, – жестко сказал он.

«Говорит, конечно, о нашем кризисе, но не уточняет. А зачем уточнять? И так все понятно». Ратов кивнул и почувствовал большое внутреннее облегчение.

– Выйти из кризиса раньше, чем остальной мир, России не удастся, тем более что наша экономика остается сырьевой. Если заметное оживление мировой экономики произойдет примерно через год, то следует ожидать выхода России из кризиса через полтора года.

– Я думаю, вы слишком оптимистичны. Кризис может растянуться года на три. И еще неизвестно, с какими потерями мы из него выйдем.

– Правительством принят пакет антикризисных мер. Их цель – уменьшить потери, – попытался перейти на другую тему Ратов.

Что-то подсказывало ему: этот заход может приоткрыть тайный смысл предложений президента. Пусть не полностью, но хотя бы лучик света. А то идешь, как в темном туннеле, и не знаешь, куда он ведет.

– Антикризисный пакет нормальный, но исполняется неудовлетворительно. Много безответственности, разгильдяйства. Кстати, мне понравились ваши предложения по совершенствованию системы управления. Очень своевременные. – Президент на глазах становился раскованнее.

– Экономики, кроме добычи сырья, практически нет. Финансовые доходы росли, а отечественная промышленность была на голодном пайке, – неутомимо продолжал Ратов.

– Постойте, – спохватился президент. – Нельзя все мазать одной черной краской. Вы даете слишком жесткие оценки. Ничего не поздно, если подойти с умом. И нельзя говорить, что экономики совсем нет. Кое-что сделано. Приоритетные национальные проекты, например.

– Денег для развития выделялось недостаточно.

– Это как посмотреть. Не хочу, чтобы между нами возникло недопонимание. Я исхожу из того, что финансовая политика доказала свою эффективность. Ситуация с финансами у нас стабильная. Этого вы не можете отрицать. Если бы не создали резервы, было бы намного сложнее пережить кризис. Но ладно. Критика полезна. У вас много аргументов. Их тоже нужно учитывать.

– Дело не в моих личных пристрастиях. Просто я пытаюсь объективно оценивать ситуацию, – поскромничал Ратов.

– Не любите легких решений?

Вместо ответа Ратов развел руками, что можно было расценить одновременно как признание и сожаление: «Что делать, если я такой вредный?»

Жест получился убедительным. Игорь действительно не мог понять, как президент может восторгаться финансовой политикой «бухгалтерского образца», которая поставила крест на развитии экономики, и одновременно поддерживать его концепцию, которая эту финансовую политику отрицает.

Он замечал подобные «несогласованности» в позиции президента и раньше. Но одно дело их замечать, а другое – жить с ними, когда они непосредственным образом тебя затрагивают.