После обеда снова принимаюсь читать, а в десять часов набираю номер Жанны. К телефону подходит она.

— Натали дома?

— Нет… Ты хотел поговорить с ней?— Нет…

— Значит со мной? — удивляется Жанна. Она почти сразу все поняла.

— Натали к тебе приходила?

— Да…

— Сказала тебе?

— Она мне все рассказала… Ты действительно не советуешь ей оставить ребенка?

— Но ведь это единственный выход, не так ли? Представь себе, в шестнадцать лет она свяжет себя ребенком… И еще неизвестно, как пройдут роды… Какой совет ты ей дал?.

— Противоположный твоему…

У нее перехватило дыхание. Она замолчала.

— Ты хорошо подумал?

— Я еще не нашел выхода, но найду…

— Вот почему сегодня за ужином она ела с таким аппетитом… Не понимаю, почему она решила обратиться к тебе?.. Прежде всего следовало бы сказать отцу…

— Постарайся, чтобы она не нервничала эти дни…

— Нам с тобой надо серьезно поговорить…

— Охотно… Только не будем торопиться… Мне требуется какое-то время…

Мои слова заинтересовали ее.

— Ты что-то придумал…

— Возможно… Прости, я должен положить трубку… Кто-то пришел… До скорого свидания…

Я не лгал. В кабинет входит Кандиль, протягивает мне руку. Не зная, зачем он мне нужен, он на всякий случай взял с собой свой чемоданчик.

Этот человек, вероятно, лучше всех на свете знает меня, и как врач, и как друг. Я убежден, что он с первого взгляда понимает, в каком я настроении, и благодарен ему за то, что наблюдает он за мной незаметно.

— Вы как будто в форме, — говорит он, садясь, как обычно, в кресло.

С давних пор у каждого из нас есть свое место в кабинете, и я не забыл поставить коробку с сигарами поближе к нему.

Он замечает, что я немного возбужден, будто во мне вдруг снова пробудился вкус к жизни. Я и вправду чувствую себя моложе, увереннее в себе, освободился от мрачных мыслей, которые временами меня угнетают.

Обязан этим я Хильде и Натали. Они заставили меня поверить, что я еще могу на что-то пригодиться, и квартира моя сразу стала не такой огромной, не такой холодной, не такой пустой.

— Вы знаете мою внучку?

— Никогда ее не видел. Я лечил ее отца, когда он был мальчишкой и жил здесь. Ведь вы говорите о дочери Жака? Если не ошибаюсь, жена у него умерла…

— Через четыре года после свадьбы… Их дочь воспитывала Жанна, моя бывшая жена. Натали и сейчас живет с ней на бульваре Распай.

— У него картинная галерея? Я, кажется, видел его фамилию где-то на вывеске…

— Теперь вы будете видеть ее чаще. Жак скоро переедет на улицу Гранз-Огюстен…

Я жонглирую новостями, как фокусник. Знаю, что сейчас удивлю моего друга Кандиля, и оттягиваю этот момент, чтобы продлить удовольствие.

— Он женится во второй раз… На восемнадцатилетней немке.

— Но ему, кажется, скоро сорок?

— Да… Моя внучка обожает свою будущую мачеху… Вы забыли зажечь сигару…

После недолгих колебаний Кандиль дает себя уговорить. Он недоумевает, неужели я пригласил его, чтобы рассказать о своих семейных делах, но спросить не решается.

— Натали в марте будет шестнадцать… Или в конце февраля… Я всегда путаю, когда кто родился…

Он молчит, затягивается сигарой.

— Сегодня она пришла и объявила мне, что беременна…

Кандиль не вздрогнул. И все же я чувствую, что новость его поразила.

— Я пригласил вас, чтобы поговорить о ней…

— Что она намерена делать?

— Сохранить ребенка, разумеется… В сущности, она им очень гордится…

— Она была у врача?

— Да, где-то на бульваре Сен-Жермен. Я не догадался спросить его фамилию.

— А вообще у нее хорошее здоровье?

— Она худа, как стрекоза, и делает все для того, чтобы расстроить свои нервы…

А  все-таки он немного удивлен, что я говорю о таких вещах шутливым тоном.

— В общем, это подросток, который изо всех сил старается походить на взрослую женщину… За два года она два или три раза сменила прическу… Часами сидит перед зеркалом… Иногда веки у нее зеленые, иногда коричневые или перламутровые…

Спать означает для нее терять время, и она идет на это, только если валится с ног… Ее исключили из лицея, а потом из школы, которая известна своим не очень строгим режимом… Она ждет, чтобы ей исполнилось шестнадцать лет, тогда она уйдет из третьей школы и займется изучением изящных искусств…

Можно подумать, что все это восхищает меня и что я первый этому удивляюсь.

— Она сидит до поздней ночи в погребках и кабачках Сен-Жермен-де-Пре…

— А бабушка?

— Бабушка ничего не может поделать… Если бы мы ей мешали поступать, как она хочет, я думаю, Натали ушла бы из дома, и бог знает, где бы мы ее разыскали…

— И она выдерживает такую жизнь?

— Потому-то я и думаю, что она крепче, чем кажется…

— Прежде всего ее надо показать хорошему гинекологу…

— Вам не кажется, что она слишком молода?

— Я не придаю значения возрасту… Я знал тринадцатилетних девчонок, даже одну двенадцатилетнюю, которые рожали вполне нормальных детей…

Подумав, он вытаскивает из кармана записную книжку, обычную записную книжку в черном клеенчатом переплете, похожую на те, которыми пользуются кухарки.

— Я ищу его телефон… Это мой старый товарищ, Пьер Жориссан, один из лучших гинекологов в  Париже… Он живет на бульваре Османн… Вот!.. Номер 112… Он так занят, что лучше я сам ему позвоню… Вы позволите? Вряд ли он лег спать…

Кандиль набирает номер и стоит, приложив трубку к уху, — Алло, Пьер?.. Говорит Аллан… Ты сейчас очень замотался?.. Конечно, как всегда… Слушай… Я звоню тебе от своего друга… Его внучка, которой еще нет шестнадцати, призналась что беременна… Не знаю… Нет… Она не хочет избавляться от ребенка… Все будет зависеть от того, что ты решишь, когда ее осмотришь… Как можно скорее, да… В таких случаях ждать не очень приятно… В двенадцать?.. — Он оборачивается ко мне. — Если завтра в двенадцать?

— Конечно…

— Договорились… Ее зовут Натали… Лучше, чтобы ее фамилия не фигурировала в твоей картотеке… Это внучка Перре-Латура… Да, банкира… Спасибо, старина… Поцелуй от меня жену… — Он снова садится в кресло. — Завтра мы узнаем, как обстоит депо… А что отец ребенка?

— Она и слышать не хочет о нем… Насколько я знаю, он оставил о себе дурные воспоминания, и она решила, что этот ребенок будет принадлежать ей, только ей одной…

Кандиль курит, что-то соображая.

— В связи с этим возникают некоторые вопросы, не так ли?

— Завтра утром у меня свидание с Полем Терраном, мы с ним обсудим юридическую сторону дела…

— Тут не может быть нескольких решений… Либо отец признает ребенка и даст ему свое имя, женившись или не женившись на твоей внучке, либо надо согласиться с тем, что отец ребенка неизвестен…

— Я думал сделать иначе…

— То есть?

— Не будем пока говорить об этом… Я хотел только знать, в чем состоит долг врача, присутствующего при родах, по отношению к властям… Обычно ведь отец является, в мэрию, чтобы объявить о рождении ребенка?

— Врач заполняет удостоверение и посылает его в мэрию.

— Это обязательно?

— Совершенно обязательно… В родильных домах, клиниках и больницах этим занимается администрация, а врач только подписывает…

— А если он не подпишет?

— Это очень серьезно. Настолько серьезно, что и думать об этом нечего… — Мои вопросы тревожат доктора: его густые брови хмурятся. — Я, например, не знаю ни одного врача, который согласился бы поставить себя в такое положение…

Я не настаиваю. Сначала мне нужно посоветоваться с Терраном.

— А ваша бывшая жена, что она говорит по этому поводу?

— Для нее само собой разумеется, что Натали должна избавиться от ребенка… Она считает, что будущее нашей внучки под угрозой…

— Понимаю…

Он тоже взвешивает все «за» и «против».

— А ваш сын, Жак? В конце концов, он отец…

— Он пока ничего не знает… Натали не хочет расстраивать его накануне свадьбы и переезда на улицу Гранз-Огюстен… Послушайте… Завтра около часа я позвоню Жориссану и потом сразу же вам, чтобы поставить вас в известность…