П.Картер и Р.Хайфилд, описывая эпизод отказа Адлера от профессорской должности в пользу Эйнштейна, отмечают, что будущие факультетские коллеги отметили свойственные Эйнштейну «.неприятные качества», столь распространенные среди евреев. По их мнению, к таким свойствам относились «назойливость, наглость и торгашеское отношение к академическим должностям». К счастью для него, сотрудники факультета все же сочли «недостойным превращать бытовой антисемитизм в кадровую политику» (выделено мной. - В.Б.).
В период работы Эйнштейна в Праге его биографы отмечают, что антисемитизм был давно распространен среди чехов и он с Милевой не мог вписаться в общество этого многонационального города. В действительности же Милева «не имела желания «вписываться» в круг профессорских жен… потому, что они не скрывали своего пренебрежительного отношения к славянским народам (а Милева была сербиянкой)…».
«Пребывание в Праге оказалось полезным для Эйнштейна… Группа горожан иудейского происхождения оказывала здесь поддержку развитию искусства, лигературы, философии. Они были близки международному сионизму - своего рода иудейскому национализму.
И хотя в то время их вождю Хуго Бергману, несмотря на то, что он вел с Эйнштейном продолжительные беседы, не удалось привлечь его к сионизму, позднее Эйнштейн страстно вступился за своих еврейских собратьев».
«Первые впечатления Эйнштейна о чехах сводились к тому, что у них очень хорошая кухня и они достаточно обходительны. Однако уже через несколько месяцев он сетует, что они враждебно настроены по отношению к окружающим и лишены гуманизма. Они «бездушны и недоброжелательны к своим собратьям», - писал Эйнштейн».
Эйнштейн шутил: «Чем грязнее нация, тем она выносливее».
Интересно, что абсолютно все биографы отмечают, мягко говоря, крайнюю неряшливость гения всех времен и одного народа, поэтому здесь следовало бы сказать: «Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала». Вот одно из свидетельств: «В общем, он выглядел примерно так же, как и его комната - очень неопрятный джентльмен, у которого волосы торчали во все стороны. На нем был галстук, но одетый лицевой стороной вниз. Огромная копна седых волос, а вся одежда спереди усеяна крошками и пятнами от еды. С виду он показался мне похожим на неопрятного Марка Твена. Он был в высшей степени необычным, не похожим ни на одного из тех, кого я раньше встречала, и с очень высоким голосом, почти как у женщины - ну совсем необычным»[4].
Эйнштейн всегда одевался так небрежно, что, когда однажды он прибыл в роскошный отель, швейцар принял его за монтера, вызванного для ремонта электропроводки. Любимым же анекдотом его пражского периода был:
«Двое немецких профессоров видят, что уличная вывеска над тротуаром покосилась и вот-вот упадет. «Ну, это ничего, - говорит один из них. - Надо надеяться, свалится на голову какому-нибудь чеху».
В пражский период описывается такой пример «проявления антисемитизма» в отношении к нему: официальные лица в Праге отнеслись к Эйнштейну подозрительно, когда он сказал, что не исповедует никакой религии, и сразу же успокоились, когда он «с подобающей торжественностью объявил себя иудеем» (выделено мной. - В.В.).
С началом Первой мировой войны Эйнштейн проявил себя как активный пацифист, готовый идти наперекор общественному мнению, войну поддерживающему. Он и несколько его единомышленников подписали «Манифест к европейцам», содержавший призывы к международному сотрудничеству, он вступил в партию пацифистов. Но и здесь проявилась его замечательная привычка - умение заметать следы: публично осуждая войну и милитаризм, он продолжал получать финансовую поддержку от самых настоящих милитаристов, он не прерывал и дружеских отношений с коллегами, в том числе с Габером и Нернстом, разрабатывавшими химическое оружие.
Война оставалась для него делом далеким. Весной 1915 года, когда Германия впервые применила отравляющие газы и на Восточном фронте погибли тысячи людей, пацифист Эйнштейн похвалялся своей «сознательной невовлеченностью» в войну и говорил, что и в этот мрачный период истории можно жить в довольстве и уюте, глядя на остальное человечество, как служитель сумасшедшего дома смотрит на душевнобольных.
Вот истинное проявление еврейской честности и принципиальности, когда для поддержания собственного авторитета на людях делается одно, а в жизни - совершенно противоположное!
Но, видимо, шила в мешке не утаишь, и в 1920 году, по замечанию его биографов, Эйнштейна «начали травить, против него объединились антисемиты, научные противники и люди, не принимающие его пацифизма» (выделено мной. - В.Б.).
Утрату лидирующего положения в науке Эйнштейн компенсировал все более активным участием в общественной жизни, в сионистском движении, которое в это время в Берлине возглавлял Курт Блюменфельд. Познакомившись с ним, Эйнштейн неоднократно выступал как сторонник сионизма.
Немецким профессорам как иудейского, так и неиудейского происхождения такое поведение было непонятно. «В научных кругах считалось аксиомой, что наука и политика должны быть разделены, а потому согласно правилам хорошего тона там предпочитали не обсуждать «повседневные вопросы…»[8].
Однако вся жизнь и деятельность Эйнштейна явились свидетельством того, что, если заниматься «повседневными вопросами» под покровительством такого мощного движения, каким является сионистское, можно достичь чрезвычайно высоких результатов. В 1921 году Эйнштейн вместе с Хаимом Вейцманом, будущим первым президентом Израиля, отправился в лекционное турне по Америке с целью сбора средств для еврейского университета в Палестине, который стал бы культурным центром еврейского народа. Двумя годами позже он посетил Палестину и стал первым почетным гражданином Тель-Авива.
«Когда Эйнштейн… официально приветствовал исполнительный совет сионистской организации Палестины, он принес извинения за неумение говорить на иврите, сказав, что его мозг не приспособлен для этого языка»[4].
Вот что сказал Эйнштейн о Палестине: «Палестина - это прежде всего не место сбора для евреев Восточной Европы, но воплощение возрождающегося духовного единения всей еврейской нации». Эйнштейну же принадлежат и слова о роли евреев в развитии человечества: «Сегодня каждый еврей сознает, что быть евреем - значит нести серьезную ответственность не только за свою общину, но также за все человечество»[13].
Вот еще одно его высказывание о роли евреев: «Тяга к знаниям ради знаний, чуть ли не фанатическая любовь к справедливости, стремление к личной независимости - вот черты еврейской традиции, которая вынуждает меня благодарить Господа за принадлежность к этому народу». Но в то же время он считал, что «воображение важнее знаний»[4].
На приеме в еврейской школе городка Лемель Эйнштейн сказал: «Сегодня - величайший день в моей жизни. Наступила великая эпоха, эпоха освобождения еврейской души; это было достигнуто сионистским движением, так что теперь никто в мире не способен уничтожить достигнутое». И, наконец, кульминационным моментом двенадцатидневного пребывания в Палестине стала речь на горе Скопус в Иерусалиме - месте, где в будущем открылся Еврейский университет.
«Наши братья по расе в Палестине заворожили меня как фермеры, рабочие и граждане», - написал он Соловину, который по-прежнему жил в Париже. В Палестине же Эйнштейн сказал, что смотрит с оптимизмом на будущее евреев именно здесь, но присоединяться к ним не хочет, так как это отрезало бы все его связи с Европой, где он был свободен. «В Палестине же ему всегда пришлось бы оставаться узником - эдакой гордостью и декоративным украшением»[4].
Посадив дерево на горе Кармель, Эйнштейн посетил среднюю школу и технический колледж Хайфы. Его высказывание, относящееся к 1923 году: «Собирайте больше денег». А вот высказывание, адресованное Хаиму Вейцману: «Трудности велики, но настроение уверенное, и работа идет такая, которой можно только поражаться».
Эйнштейн как-то написал Бессо, который собирался посетить Иерусалим: «Наши евреи много делают и, как обычно, все время ссорятся. И это дает мне массу работы, потому что, как ты знаешь, они считают меня чем-то вроде еврейского святого». В то же время Эйнштейн помог основать организацию под названием «Ассоциация друзей новой России». Д. Марьянов пишет, что особенно сильное впечатление на Эйнштейна произвело искоренение в советской России проституции. Сам же Эйнштейн никогда не намеревался посетить Россию.
