— Ведь это удовольствие, кайф, — добавил Сережка, — если бы тебе это не нравилось, ты не стал бы вчера пить.
— Кто тебе такое сказал? — невесело усмехнулся я. — Нету от водки никакого кайфа. Есть просто ощущение легкости и безнаказанности, состояние «моря по колено», уход от проблем и плохих мыслей. Эффект задаром состоявшейся мечты, понимаешь?.. Если человек абсолютно счастлив, он не заметит этого эффекта. Опьянеет, но ему не будет от этого лучше… А алкоголь — это виртуальное счастье. И чем оно ближе, тем дальше уходит счастье настоящее. Поверь!
Вряд ли Сережка понял, что я имел в виду, но мне все равно было сейчас важно высказаться. Может быть потом, когда он подрастет, мои слова всплывут из глубин его подсознания и помогут ему в жизни…
Всплыли… Помогли… Господи, как нелепо и страшно теперь звучат глаголы в будущем времени…
— С другой стороны, пить все-таки вредно, — наконец согласился со мной Сережка.
— Да не во вредности дело, — отмахнулся я, — то есть в ней тоже, конечно, но важнее другое… Человек ведь в животное превращается. Доброе, злое, но все равно животное… Блин, как бы тебе получше объяснить… Ну взять хотя бы меня вчерашнего…
Я почувствовал, как щеки снова наливаются огнем.
— Ты вчера был нормальным, — опустил глаза мой братишка.
Я оторопел.
— Ты просто попросил сделать уроки, — продолжил он тихо, — ты даже не кричал. А я обиделся. Хотел сделать тебе неприятно… Прости меня, Вить… Пожалуйста… Я хотел, чтоб ты пришел побыстрей и мы успели сходить на футбол… А ты никак не шел, и я рассердился. Я просто завидовал, что ты развлекаешься, а мне тут скучно одному. Я только о себе думаю… Извини меня, а?
Меня аж скрутило всего… Ну конечно же, футбол. Вот я кретин! Сережка так давно ждал этого матча, а я даже и не вспомнил о нем. Вот урод!.. И после этого он еще оправдывает меня?! Не ради лести и не ради того, чтоб помириться. Я видел, что мой брат действительно считает себя виноватым, считает, что я прав, а он нет, абсолютно искренне извиняется и мучается, страдает… Из-за меня!
Господи, лучше бы я подох, а Сережка бы пусть жил! Насколько это было бы справедливей!
Управлять мыслями Дани оказалось гораздо проще, чем я думал вначале. Мой проводник говорил правду — достаточно было просто сосредоточиться, и реальность вокруг покорно повиновалась моим желаниям. Причем то ли Даня просто начал засыпать, то ли ему было сложнее справиться с чужими «декорациями», но мне удавалось задерживать его мысли на чем-то одном все дольше и дольше.
На этот раз я решил действовать хитрее. Не стал сразу переть в лоб, а пытался выстраивать наши общие воспоминания. Даня уже не стремился убрать меня в первую же секунду, ведь я находился на своем месте — там, где должен был находиться. Я даже говорить старался то, что он хотел услышать, лишь немного изменяя смысл, медленно, но верно подводя его к нужным мыслям. Наконец, Даня начал думать обо мне сам, и мне уже не приходилось прикладывать никаких усилий, чтобы остаться перед его внутренним взором.
Удивительно, но мой лютый враг относился ко мне гораздо лучше, чем я мог предположить. Как ни странно, но во мне проснулось определенное уважение к Данилову… Нет, конечно, он был скотом и ублюдком по жизни, но он хотя бы это понимал. Не делал подлости только потому, что ему это нравилось, а именно осознавал, что поступает мерзко, при этом считая, что ничего уже нельзя поделать и во всем виновата злая судьба и… я.
Да, именно меня он считал главным разрушителем своей жизни. Только я еще не успел понять, почему…
На самом деле, единственный, кого ему стоило винить, кроме себя самого, — это его отец. Я, конечно, всегда знал, что у него был тот еще папаша, но чтоб настолько! Сам Даня хоть козел, но хотя бы с головой у него все в порядке, а родич его — шизоид откровенный, причем буйный. А если учесть, что мать у него сбежала много лет назад, немудрено, что Данилов вырос тем, кем вырос. Надо иметь стальной характер и ангельскую душу, чтоб не сломаться в таких условиях. И он был обречен.
Так кто же все-таки виноват? Сам Даня, его отец, отец его отца или кто-то еще, с кого все началось? Как далеко тянется эта цепочка, и кому теперь за все отвечать?.. И почему я должен платить за их грехи своим горем?..
— Так может быть, все-таки винить папу? — спросил я у него его же собственным голосом. Мне удалось найти этот способ всего несколько минут назад, а результат уже был налицо. Дане казалось, что это его собственные мысли, и он совсем не торопился отбрасывать их в сторону.
— Даже раньше у меня не хватало смелости его придушить, — продолжил Даня сам, — а уж теперь… какой смысл?.. Да и не виноват он. Такие вот люди, как ты, сделали из него монстра.
Ну вот, опять!.. При чем тут я? Что-то мне пока не удавалось этого понять.
— Ну хорошо, — решил воспользоваться моментом я, уже переключившись на свою личность, — возможно, я действительно испортил тебе жизнь. Но Сережку-то за что?
— Сережку? — Даня бросил в мою сторону угрюмый взгляд. В его глазах читалось явное непонимание.
— За что ты, Паша, брата моего убил? — тихо спросил я, уничтожая реальность вокруг, чтоб ничего не мешало ему сосредоточиться и дать мне, наконец, такой долгожданный ответ.
— Да не убивал я твоего брата, — отмахнулся он. — Это Суслик со Спицыным… случайно. Я просто хотел, чтоб ты хоть раз почувствовал то, что чувствовал я в течение всей своей жизни…
Даня продолжал еще чего-то говорить, но я его уже не слышал, быстро удаляясь в черную пустоту. Он не убивал Сережку, и не знал точно, кто именно из его дружков это сделал, а больше мне от него ничего не было нужно.
Не теряя времени, я моментально представил себе Суслика, но, открыв глаза, обнаружил перед собой лишь стену собственной комнаты. А как насчет Спицы?.. Тоже пусто. Еще раз, и еще… Ничего.
— Не получится, — прозвучал в моей голове голос демона. — Они спят.
Я посмотрел на будильник. Три часа ночи… Черт!
Воодушевление победой над разумом Данилова никак не давало мне покоя. Я снова закрыл глаза и попытался представить себе лицо своей следующей цели, но встретил лишь недовольную физиономию моего проводника.
— Ты зря расходуешь мои силы, — проворчал он. — Они давно спят… Да и ты уже с трудом соображаешь. Тебе надо отдохнуть.
«Я все равно не могу заснуть», — подумалось мне.
— На это моих полномочий хватит, — сощурился демон. — И я тебе, пожалуй, помогу.
Спасительное забвенье наконец-то окутало мой измученный разум, и я провалился в сон без сновидений.
Все утро следующего дня я провел вместе с семьей, прилежно делая вид, что ничего не произошло, и успокаивая маму фразами типа «да брось ты, в этом возрасте у них бывает, постоянно из дома убегают», «завтра обратно прибежит как миленький». Я знал, что нельзя дарить человеку иллюзорную надежду, но просто не мог смотреть на то, как мучаются родители, и, главное, не мог позволить им заразить меня хандрой и унынием.
Убедившись, что они держатся, я все-таки позволил себе оставить их наедине и отправился к Катюшке.
Удивительно, я сейчас совсем не ощущал к ней прежней любви, но почему-то, как только ее увидел, на душе настолько сразу легче стало, что взлететь захотелось. Как будто бы гигантский камень с плеч долой. Наверно, любовь и горе нейтрализовали друг друга. Я ощущал себя бездушным бесчувственным роботом, понимал все умом, но почти ничего не чувствовал. Если вдуматься, со мной случилось самое страшное, что вообще может случиться с человеком в моральном плане, но я совсем не переживал по этому поводу. Во-первых, потому что не мог, во-вторых, потому что надеялся, что это не навсегда, и в-третьих, мне сейчас очень была нужна передышка, иначе я просто мог бы сломаться на полпути к цели.
В конце дня, под вечер я понял, что одно чувство во мне все-таки сохранилось — чувство страха. Я боялся отойти от Катюшки, боялся, что, расслабившись, смогу не удержаться под напором вновь проснувшихся горьких чувств, и спасительные заслоны в моем разуме расколются на части.
