— Я войду? — приказным тоном спросил я.

Бегающий из стороны в сторону, словно сумасшедший, глаз старухи еще раз измерил меня с ног до головы.

— Кто ты? — прохрипела она. — Я тебя не знаю.

— Я войду, — еще раз повторил я без вопросительной интонации.

Дверь перед моим носом резко захлопнулась, послышался лязг цепочки.

— Входи, — недовольно сказала хозяйка квартиры.

Удивительно, какие результаты порой приносит наглость. В обычной ситуации я бы полчаса мялся на пороге, подбирая нужные слова, и в результате был бы послан к черту. Человек вообще способен на многое, когда ему нечего терять. И я был как раз таким человеком… Нет, конечно, у меня еще оставались родители, Катюшка, друзья… Но все, благодаря чему я еще мог двигаться и дышать, а не биться в агонии, забившись в угол, словно загнанный зверь, заключалось в одном единственном ощущении — в горьком чувстве мести. Большинство людей считает месть великой глупостью. Да, это глупо. Но это единственное, что еще сдерживает мой разум от страшной мысли. Последний шаткий заслон между попыткой жить и безумием…

— Зачем ты пришел? — Хозяйка раздвинула седые пряди волос в стороны, открывая мне свое лицо. Господи, до чего же она была стара!

— Ты мне поможешь! — отрезал я, пройдя мимо нее в комнату.

Старуха неприятно засмеялась.

— Ты так в этом уверен? — прошипела она, улыбаясь. — Ты точно хочешь помощи?

— Я хочу возмездия, — ответил я со сталью в голосе, — и ты мне в этом поможешь!

— И какова цена?

— Твоя жизнь!

Я резко повернулся к старой хозяйке, и что-то в моем взгляде стало ей явно не по вкусу. Издевательская улыбка плавно исчезла с испещренного глубокими морщинами лица.

— Пытаешься напугать меня, мальчик? — сощурилась она. — Ты думаешь, я боюсь смерти?

— Я думаю, ты боишься боли.

— И ты действительно сможешь причинить вред старой женщине? — В глазах хозяйки снова загорелась искорка иронии.

— Никогда в жизни не обижал женщин. — Я показательно хрустнул пальцами. — Но к тебе это не относится. Ты — не женщина. Я бы лично придушил тебя вот этими руками, знай я тебя раньше. Ты — чудовище. Единственное, почему ты еще стоишь передо мной, а не валяешься на полу со сломанной шеей, это твое страшное умение. И ты мне поможешь.

— А ты знаешь, какова цена моей помощи? — злорадно усмехнулась старуха.

— Я уже ее назвал.

— Нет, ты не понял. — Пальцы хозяйка квартиры сжались в кулаки. — Я говорю не о плате для меня. Все, что мне дорого, я потеряла так давно, что уже не помню, когда это случилось. Все, что мне нужно, доступно мне и так. А то, что хочу, уже никогда не свершится. Я помогу тебе задаром. Вот только Он всегда берет плату, и цена одинакова.

— Душа?

— Да.

— Я согласен.

— Я знала, что ты так ответишь. — Старуха снова неприятно засмеялась и тут же получила от меня хорошую пощечину.

— Нет, ты не поняла, старая ведьма! Тот, кому ты служишь, получит душу. Но не мою!

— Может быть, — прохрипела старая хозяйка, вытирая кровь с разбитой губы. — Твоя душа сейчас настолько изувечена, что почти умерла. Кто теперь ее возьмет?.. Впрочем, месть за брата сделает ее черной, словно ночь. Хозяин как раз любит именно такие.

Я вздрогнул. Откуда ей было известно о Сережке?.. В моей груди все закипело. Только сейчас я окончательно поверил, что старуха и вправду может мне помочь. До этого просто действовал как зомби — по инерции.

— С собственной душой я как-нибудь сам разберусь, — приглушенно ответил я. — Тебя это не должно волновать. Просто делай то, что умеешь.

— А что, если твой брат жив? — как колоколом ударили по мне слова старухи.

«Жив, жив, жив, жив», — срикошетило в моем разуме. Я обхватил голову руками и упал на колени, изо всех сил пытаясь не пускать эту мысль за границы сознания. Об этом нельзя думать, нельзя!

Перед глазами потемнело, и страшное воспоминание, от которого я так интенсивно скрывался все это время, снова возникло в голове во всех своих цветах и звуках — будто только что! Вот прям сейчас! Минуту назад!.. Еще раз пережить кошмар…

Катюшка, моя девушка, с самого детства ходила на курсы актерского мастерства. Сначала как ученица, потом как прогульщица, а теперь все чаще и чаще заменяя постоянно болевшую старенькую Людмилу Павловну, преподавательницу. «Курсы», конечно, было громко сказано. Драмкружок он и в Африке драмкружок — никто тут звезд с неба не хватал и в ГИТИС не поступал. Просто хороший способ научиться быть немного более раскованным да поболтать с друзьями.

Не так уж часто меня тут можно было найти. Как-то не привык я быть в центре внимания кучи детей, которые каждый раз в один миг придумывали мне какую-нибудь постыдную роль, будто я был заглянувшим с мастер-классом великим актером, а не растрепанным парнем с серьгой в ухе, зашедшим за своей девчонкой.

Вот и в этот раз я исполнял роль не то царского коня, не то шута для одного из наглых, не знающих меры мальчишек, когда в небольшой уютный зал, где мы занимались, влетел Макс.

Само по себе его появление здесь уже шокировало меня. Мой старый добрый друган Макс, пропитый и прокуренный насквозь Макс… и драмкружок — какая тут связь? Как он дорогу-то сюда отыскал?

— Витька… — произнес он мое имя.

Это было единственное, что он сумел сказать. Остальные слова застряли у него в горле. Макс всегда был трусоватым пацаном… Впрочем, можно ли было судить его в тот момент?..

Его лицо вдруг как-то побелело. Глаза забегали, покраснели. Руки дрожали, словно с бодуна.

— Ты бухой, что ли? — неуклюже пошутил я. — Ма-а-акс?

Но мой приятель ничего не ответил. И в этот момент я понял — случилось что-то страшное… Только еще не знал, насколько…

— Макс!!! — Я отвесил ему легкую пощечину.

Его ноги стали подкашиваться, и мне пришлось ухватить его за шиворот.

— Что-то случилось? Макс?! — еще раз громко повторил я.

И снова тишина.

Господи, хоть бы кто-нибудь заговорил или засмеялся, что ли! Нет, встали, как истуканы, молчат. Взгляды настороженны. Смотрят, как рушится чужая жизнь.

— Сережка твой… брат, — наконец невнятно промямлил Макс, сглотнув.

Появилось такое ощущение, будто в грудь мне вогнали ледяной кол, и кровь в сосудах стала застывать. Даже дышать больно сделалось.

Несколько секунд я стоял в оцепенении, боясь пошевелиться, а потом отшвырнул Макса в сторону и бросился к выходу.

— Ты куда, Вить? Поздно! — крикнул он.

Его голос звучал небывало чисто. Обычно Макс говорил очень коряво, с запинками, как будто прикалывался или играл роль обкуренного клоуна, а тут… так внятно, без всякой иронии и фальши.

Этот голос заставил меня резко остановиться и замереть. Я обернулся назад.

Сидящий на ковре бледный Макс, замершие дети на заднем плане, и Катюшка, зажавшая ладонями рот.

И в тот момент я понял, что действительно — поздно. И что жизнь закончилась… счастливая жизнь.

Многое в жизни я сделал неправильно. Я часто дрался, хамил взрослым, пил и курил… В общем, я был обычным мальчишкой, подростком, парнем. Но я всегда знал меру. Если уж махаться, то по-честному — один на один; если прогуливать уроки, то неважные — так, чтобы потом перед родителями за двойки не краснеть; если бухать, то так, чтоб было хорошо, а не валяться под забором, как свинья. Я всегда знал свою норму, всегда знал, когда остановиться. Наверно, поэтому я и ушел из нашей компании раньше всех. И как потом выяснилось, сделал это очень вовремя, потому что одно дело играть вместе в футбол, пить пиво и дурачиться, и совсем другое — заниматься гоп-стопом и шмалять дурь.

Впрочем, дурь — это тоже дела прошлые и хорошо забытые. Сейчас Данилов (Даня, как его все называли) и компания занимались гораздо более серьезными делами, а именно — крышевали над половиной местных магазинчиков и ларьков. А ведь всего какие-то пять лет назад это были нормальные люди, мои приятели. Просто удивительно, как за такой срок можно так деградировать. Из людей превратиться в кучу ублюдков, не знающих ни жалости, ни меры отморозков. Кто-то успел спиться, кто-то угас от наркотиков, половина уже сидела… Не так уж много их осталось. Но чтобы оборвать человеческую жизнь, ведь достаточно всего одного.