Кожа на моих руках резко полопалась, острые, как лезвия, когти вырвались из уродливых крючковатых пальцев вместе с кровавыми клочьями плоти. Тело задергалось в страшных спазмах, наливаясь мышцами и мерзкой зеленой жидкостью, заменявшей мою кровь. Искажаясь и подергиваясь, моя тень медленно поползла вперед, закрывая собой и без того бледный холодный свет. Колени с хрустом изогнулись назад. Но боли не было…

Окружающая меня реальность вообще не знала, что такое боль. А точнее, не могла ее причинить. Да я и сам не мог создать тут боль. Это было бы слишком легко. Здесь жила только память о ней, и он ее боялся… Ох, как же он ее боялся! Я ощущал это каждой клеточкой своего чудовищного организма, медленно приближающегося к его дрожащей фигуре.

Мои лапы протянулись к его телу и резким движением притянули к себе. Рывок был такой силы, что ворот его рубашки должен был разорваться в клочья, а пуговицы — разлететься в разные стороны. Но ничего не произошло. Такие вещи тут никогда не случаются. Я думаю, он даже не видел эти пуговицы. Он даже рубашку не ощущал, не знал, какого она цвета. Вся его сущность была поглощена одним единственным чувством — чувством неописуемого страха.

— Кто это сделал? — прохрипел я. Мое зловонное дыхание ударило в его бледное лицо, растрепав взъерошенные волосы.

Его рот несколько раз беззвучно открылся и закрылся.

— Кто это сделал? — медленно повторил я. — Отвечай!

Его тело дернулось в очередном приступе ужаса. Расширенные, подрагивающие глаза устремились в одну точку. Но не на меня.

— Отвечай! — взревел я.

Бесполезно. Его сводящий с ума взгляд буравил меня насквозь, притягивая к себе хрупкую фигуру ссутулившегося мальчика лет девяти.

Созданные мной черные деревья начали плавно исчезать. Могильные плиты мгновенно провалились под землю, затянувшись мокрым песком. Вокруг стали проявляться обычные деревья, кусты, трава, камыши… Камышей было особенно много.

И только придуманные моим воображением черные, как смерть, облака продолжали нестись по красному небу с какой-то нереальной, пугающей скоростью.

— Ты? — прошептал Суслик, уставившись на мальчика.

Сусликом называли того, чье дрожащее тело я только что держал за шкирку.

Мое ставшее полупрозрачным тело отбросило назад. Я еще кое-как удерживался на краю реальности, но меня неумолимо тащило за грань. Суслик был тут сильней. Это была его реальность.

— Я не хотел, — шевельнулись его губы. — Я не хотел. Я думал…

Выступавшие на шее мальчика бугорки позвоночника плавно растворились, он медленно приподнял голову. Но его глаза оставались закрытыми.

— Почему? Почему ты меня погубил? — спросил он. И в голосе его была такая отчаянная тоска, что даже мне стало сильно не по себе.

— Я… — слова застряли в горле Суслика.

— Мне было так больно, — устало пролепетал мальчик.

Из глаз Суслика вдруг полились слезы, и я окончательно понял, что весь мой план потерпел полный крах. Он действительно боялся, но только не меня. Каким бы кошмарным демоном я ни обратился, насколько бы уродливым мраком ни подернулся мир вокруг, — ничего, кроме легкой неприязни, я вызвать не смог…

— Так больно!!! — что есть силы вдруг закричал мальчик. Его глаза резко распахнулись, поражая жертву могильным страхом.

Суслик задергался. Что-то во взгляде ребенка напугало его настолько, что он был не в силах даже закричать. Это показалось мне очень странным. Вместо глаз мальчика не зияло два черных провала, из них не текла кровь, они не вращались вокруг собственных орбит. Наоборот! Столько в них было жизни, столько доброты и печали!.. Столько обиды!

И тут я, наконец, понял, чего боится мой враг, но было уже поздно.

Вмиг посиневшее тело мальчика покрылось страшными язвами, руки обмякли, лицо расплылось в страшной гримасе. Это был предел.

Суслик пронзительно завизжал, и мир вокруг разлетелся на мелкие осколки, обволакивая меня непроглядной тьмой. Несколько секунд уже ставшего для меня привычным полета — и тишина…

Минуту я неподвижно лежал на гладком полу Черной Комнаты, зачем-то уставившись на собственные, вновь ставшие человеческими руки, а потом неторопливо поднялся и бросил обреченный взгляд в самый темный угол.

Два желтых глаза величиной с яблоко каждое, как всегда, были на месте.

— Ну как? — неприятно захихикал мой спутник. — Отдашь его мне?

Я показательно отвернулся, ничего не ответив.

Суслик боялся не меня. И даже не превратившегося в утопленника мальчика… Он боялся себя. Себя того, когда он сам бегал в коротких шортиках со старенькой бамбуковой удочкой в руках, когда солнце светило ярче, а каждый день открывал новые горизонты и приключения. И то, что он сделал, тоже было просто приключением, просто мелкой забавой, ничего не значащей шуткой, забравшей сразу две жизни. Навсегда изуродовавшей тело его светлого друга и душу самого Суслика, сделав его подобием человека. Уже никогда не будет он счастлив. И это его плата. Он уже наказан! А значит, мне нужен другой.

— Он не твой, — все-таки ответил я. — Но теперь я знаю, как найти виновного.

Я стоял спиной к моему спутнику, но точно знал, что его мерзкие губы сейчас растягивались в злобную улыбку предвкушения.

По телу пробежал неприятный холодок…

Трудно сказать, когда именно началась эта история. Возможно, несколькими днями ранее, когда запыхавшийся от быстрого бега Макс стоял передо мной, не зная, то ли говорить всю правду, то ли плакать. Возможно, шесть лет назад, когда я, будучи пятнадцатилетним пацаном, впервые попал под влияние компании. Возможно, еще раньше, когда пятилетний Сережка сильно порезал ногу, и я нес его на руках до самого дома. Помню, как вначале сильно вздрагивало его хрупкое тело от плача, и как быстро он присмирел, поняв, что я с ним, что я рядом и я никогда его не брошу и не дам в обиду.

А может быть, все началось вообще тринадцать лет назад. Когда я впервые узнал, что у меня будет он, мой брат. Сережка…

— Я давно хотела тебя спросить… — Мама на мгновение замялась, подбирая нужные слова. — Как бы ты отнесся к тому, если бы у тебя появился маленький братик или сестренка?

Можно подумать, от моего ответа что-нибудь зависело. Тоже мне!.. Я и так все видел, ведь я же не дурак.

— Ну, собаку или новый компьютер, конечно, было бы лучше, — дурашливо сморщился я, — но младший брат тоже сойдет.

Было хорошо заметно, как с мамы спадает напряжение. А потом она меня так жестоко защекотала, что я чуть не умер от смеха.

Разумеется, я потом много раз говорил, что проклинаю тот день, когда озвучил эту фразу, — мол, лучше бы с пеной у рта требовал собаку. В конце концов, надо же было хоть как-то поддерживать статус старшего брата, вечно пинающего и унижающего это безмозглое, все время ноющее существо. Так уж сложилось в нашем обществе — никуда не денешься.

На самом деле я был не таким. Думаю, я — добрый брат… А с другой стороны, как вспомню, сколько я на самом деле его колошматил и ругал, задумываться начинаю, таким ли уж я был белым и пушистым рядом с Сережкой?

Одно я знаю точно — я любил его всегда, с самого начала, еще до того, как он появился на свет. И буду любить всегда, до самой смерти… Моей смерти, потому что…

Но только какое это теперь имеет значение?..

Я не отпускал кнопку дверного звонка вот уже минуты три. Знаю, что людей это сильно нервирует, но сейчас мне было наплевать. Я и так-то с трудом сдерживал себя, чтобы не выбить шаткую дверь хорошим ударом ноги. Тем более едва ли того, кто жил в этой квартире, можно было назвать человеком. Продавший душу носит какое угодно имя, но только не человек.

Наконец с другой стороны послышались шаркающие шаги, и дверь приоткрылась. Сквозь узкую щель меня изучал мутный глаз старухи. Конечно, я мог выбить цепочку легким ударом плеча, но что-то все-таки удержало меня от этого поступка.