— Вам ни к чему так поступать, мисс Кемпбелл.

— Вы не можете нас покинуть, — взмолился Тедди. Она посмотрела на обоих.

— Прекрасно, но тогда, Тедди, вы должны обещать, что не будете за мной ухаживать и будете просто моим другом.

— Хорошо, — нехотя кивнул он.

— А вы… — Холли потрясла перед Джоном полотенцем. — Вы должны попытаться обуздать свой характер. Я понимаю, что сейчас у вас много неприятностей, но вы все равно не имеете права швырять своего брата через всю комнату. Если уж кто имеет, так только я. — Она погрозила Тедди пальцем. — Не думайте, что я этого не сделаю, если вы попытаетесь снова приставать ко мне с поцелуями.

— Я запомню! — Губы Тедди приподнялись в усмешке.

— Вот и ладно. А теперь не пообедать ли нам, пока не остыло? Тедди, скажите, пожалуйста, Данну, что обед готов.

Тедди кивнул, посмотрел на Джона и вышел. После ухода брата Джон шагнул к ней.

— Лучшего проявления негодования у женщины я еще не видывал.

— Благодарю вас, милорд. — Она не поняла, в его словах заключался упрек или насмешка. — На самом деле я не очень рассердилась, — пояснила она. — Вот когда я рассержусь всерьез, видеть меня никому не стоит.

— Вы действительно можете швырнуть его в другой конец комнаты?

— Может, и нет, но я попыталась бы.

— Не сомневаюсь. — Что-то вроде улыбки появилось на его губах, но быстро исчезло. — Теперь моя очередь сердиться. С какой стати вы взяли на себя задачу украсить мой дом к Рождеству? Почему вы находитесь на кухне и занимаетесь стряпней, когда я сказал вам, что в моем доме гости не работают?

Выражение его золотистых глаз не понравилось Холли. Она отступила.

— Я попробовала то, что Данн подал ко второму завтраку. Я не люблю, когда портят хорошие продукты, и поэтому решила попробовать приготовить обед. Что же до украшений, то к дверям подошел разносчик, торгующий гирляндами и лентами. Цены предложил такие разумные, что я не смогла отказать. Я подумала, будет лучше, если ваш дом немного повеселеет к празднику. И в голову не пришло, что вы будете против.

— Если бы мне хотелось украсить свой дом, я бы его украсил.

— Ну что ж, прошу прощения.

— Ваши извинения звучат неубедительно. — Он сделал к ней еще шаг, его квадратный подборок выражал решимость, золотистые глаза, устремленные на Холли, пылали.

— При данных обстоятельствах я только могу извиниться. — Она опять отступила. Как странно. Она совершенно не боится Тедди, но вся ее стойкость растаяла от одного взгляда Джона.

— Мало того. Вы на каждом шагу бросаете мне вызов. Вы зашли так далеко, что занялись уборкой в моем доме.

— Я просто не могла видеть, что красивый дом находится в такой грязи. Данн здесь один. Он не может поддерживать чистоту в большом доме и прислуживать вам. Вот я и решила помочь ему. Мы взялись за дело вместе. Времени на уборку ушло немного. — Холли не сказала Джону, сколько грязи она выгребла и что Данн не очень-то охотно помогал ей, когда дело дошло до кухни.

— Мое дело — заботиться о том, что должен и чего не должен делать Данн. — И он сделал к ней еще шаг.

— Я понимаю, но нельзя же ожидать от него так много. — Она отступила назад и наткнулась на стол.

Он подошел совсем близко и положил руки на стол, так что поймал ее в ловушку. — Не учите меня управляться с прислугой.

— Кто-то же должен это сделать.

Он уставился на ее губы, и сердце у нее забилось.

— Но не вы. — Он нагнулся к ней.

Холли поняла, что сейчас он ее поцелует. Он был совсем рядом, так что она ощущала пряный запах его одеколона. Холли сжала губы, опасаясь, что поцелуй взволнует ее, но вдруг испугалась, что он передумает и не поцелует ее и она так и не узнает, каково это.

Джон замолчал; губы его находились совсем рядом с ее губами. Вдруг он принюхался.

— Что-то горит?

— Мой хлеб! — Холли бросилась к плите и распахнула дверцу. Ее обдало дымом.

Она закашлялась и, отмахиваясь от дыма, вытащила из духовки четыре буханки. Положила их на стол, подбоченилась и посмотрела на сгоревшие верхние корки. Обед погиб окончательно.

Стараясь не расплакаться, Холли пробормотала:

— Наверное, сгоревшие корки можно срезать. — Она остро ощущала, что он не сводит с нее глаз и, наверное, ухмыляется. И прежде чем он успел заметить на ее лице разочарование и боль, она сунула ему блюдо с курицей. — Вот. Отнесите, пожалуйста, в столовую, а я разложу остальное.

Он сердито посмотрел на нее, раскрыв рот и собираясь что-то сказать, потом, очевидно, решил промолчать. Повернувшись, понес блюдо в столовую.

Холли облегченно вздохнула. Она все еще трепетала при мысли о поцелуе. Нечего и отрицать — она хотела, чтобы он ее поцеловал. Не понимала почему — ведь он ни в малейшей степени ей не нравился. И откуда такая досада, что она испортила обед? Почему ей так хотелось произвести впечатление?

В кухню вошел Данн. Лицо у него было серое, руки дрожали.

— Что-нибудь случилось? — спросила Холли.

Данн, казалось, утратил дар речи; потом обрел голос.

— Я видел, как его светлость несет в столовую поднос.

— И что? — спросила Холли, не понимая, в чем дело.

— Мисс, он никогда в жизни такого не делал. Никогда. Так не полагается.

— Не волнуйтесь, я уверена, что он переживет. — Холли улыбнулась, шлепнула на переварившуюся картошку кусок масла, покрошила сверху петрушку, надеясь скрыть, что картошка превратилась в кашу. Потом переложила на блюдо морковь в желе. Зеленый горошек выглядел отлично, и Холли искусно разложила его вокруг моркови. — Ну вот, кажется, все. Давайте позовем его светлость на кухню, чтобы он отнес овощи?

Казалось, Данн вот-вот хлопнется в обморок. У Холли его реакция вызывала улыбку.

Холли сидела за столом рядом с Джоном, и он не мог оторвать от нее взгляда. Ее старое выцветшее синее платье все было в пятнах. Шея с одной стороны была в муке. Свечи отбрасывали отблеск на ее рыжевато-золотистые волосы, вызывая в них красноватые отсветы. Пучок у нее на затылке немного растрепался, и на шее и вокруг лица висели тонкие завитки. Совершенно плебейский вид ее привлекал необъяснимым очарованием.

Что-то в ее прямоте и бесхитростных манерах неумолимо притягивало и волновало Джона. На кухне он чуть не поцеловал ее. И даже теперь ему хотелось слизать языком муку с ее шеи. Он никогда еще не встречал таких девушек. Элис была ее полной противоположностью. Она ни за что не вышла бы к столу с мукой на шее и в таком старом платье, она и пальцем не пошевелила бы, чтобы привести в порядок его дом или чтобы что-то для него приготовить — не важно, подгорело ли приготовленное или нет. Голос Холли отвлек его от размышлений.

— Вы не едите курицу, — выжидательно поглядела она на него. — В Чарлстоне мы едим жареную курицу каждое воскресенье. Считается искусством, когда изнутри курица готова, снаружи не подгорела, а корочка хрустит. Моя бабушка готовила курицу лучше всех в нашем округе. Джон посмотрел на тарелку, где лежала подгоревшая куриная грудка, не зная, съесть ли ее или сунуть под стол.

— А вы всегда жили в Чарлстоне? — спросил Тедди, глядя на кашеобразную картошку у себя в тарелке.

— Да. — В льняной скатерти рядом . о своей тарелкой Холли увидела дырку.

Джон заметил, как она отводит от Тедди глаза — явный признак, что она лжет. Он поднял бокал с вином, сделал глоток, потом окинул Холли взглядом.

— Я слышал, что там красивые места. У меня в колледже есть приятель из Чарлстона. Гарри Ренвик. Вы, может быть, знаете его? — И Тедди с любопытством выгнул бровь.

— Нет, — ответила она, против воли слишком выразительно посмотрев на него.

Джон внимательно следил, как она раскидывает по тарелке недоварившийся горошек, моргая длинными полумесяцами ресниц. Почему она лжет о своей жизни в Чарлстоне? Крайне странно, что она проделала все путешествие без багажа. История о том, что она выбежала из дома, не взяв с собой вещи, — наглая ложь. Возможно даже, что Холли Кемпбелл не настоящее ее имя. Он подумал, что нужно отыскать судно, на котором она прибыла, и поговорить с капитаном.