Фанфан сказал им:
- Думаю, с полдня он нас погоняет как следует, но если справимся, я спасен. Вы за?
- Мы за! - в один голос заявили Жюль Брак, Альберт Драйн, Скакун и Пердун. Все знали - у полковника одна слабость - видеть, как потеют настоящие крепкие ребята. Они такими и были. И так утрут полковнику нос, что на нем лица не будет! Так, что весь полк будет им завидовать! Дружба вещь святая!
И вот хроника дня их славы.
Восемь утра. Все стоят смирно перед полковничьим шатром. Из шатра выходит Фанфан, который ходил доложить о прибытии, за ним идет полковник. Скакун, Пердун, Альберт Драйн, Жюль Брак и Фанфан стоят в строю, на плече десятифунтовое ружье, в карманах - десять фунтов амуниции, на спине тридцать килограммов снаряжения. Ординарец подводит полковнику коня. И полковник садится в седло.
Льет как из ведра! Кучки солдат высовывают носы из палаток. Лейтенант де Шаманс выглядит озабоченным.
Восемь тридцать. На равнине Ля Жирондин у реки, в которой плещут грозные волны, все ещё льет как из ведра. Де Шаманс следит из лагеря в подзорную трубу, видит стоящего коня, на нем полковника, и пять солдат с полной выкладкой, марширующих вокруг коня.
В десять часов дождя уже нет. Скакун, Драйн, Брак, Пердун и Фанфан все ещё двигаются вокруг коня, только теперь бегом. Скакун падает в грязь, снова встает и догоняет остальных.
В двух лье от Ля Жирондин - высокий холм, а на его вершине - рощица. В одиннадцать у холма стоят пятеро. Снова начинается дождь. Сапоги с грязью тянут на десять фунтов! Форма и снаряжение потяжелели от впитанной дождевой воды. По склону нужно взбежать без остановки и атаковать рощицу, изображающую укрепление, занятое англичанами. Укрепление они взяли в 11. 20 - Фанфан, Драйн, Пердун и Скакун, но не Брак, который остался лежать на середине склона лицом в грязи! Фанфан спускается вниз, поднимает Брака, уговаривает его, потом тащит в укрепление, где полковнику, сидящему на коне, сдается английский генерал. Теперь нужно сбежать по противоположному склону и наголову разбить бегущего неприятеля, отряд Фанфана должен неприятеля преследовать и непрестанно стрелять. Бежать, стать на колено, выстрелить, бежать, стать на колено, выстрелить...
12. 15. Англичане исчезли. У наших только небольшие потери: Скакун в обмороке, из носа его течет кровь. Дождя уже нет. Для марта солнце греет вполне прилично.
Преступную халатность допустило интендантство (или виноват в этом неприятель?): обед не доставлен! И патрулю Фанфана приходится продолжать на пустой желудок.
- Продолжаем, мсье, - командует полковник, обгладывая куриную ножку.
Два часа. Отряд Фанфана марширует берегом реки. Фанфан с Пердуном подпирают Скакуна, у которого кровь уже не течет, но который словно спит. Выбывает Альберт Драйн: медленно оседает на землю и просит воды! Полковник отвечает, что воды здесь нет и допивает остаток из своей фляжки. Пердун подходит к плачущему Альберту Драйну и ставит того на ноги. Полковник командует: "- Вольно!". Драйн, Фанфан и все остальные кидаются к реке, погружают в неё лица и жадно пьют холодную воду.
Теперь опять пора в поход. Нас преследует большой отряд ирокезов. Так в бой! Уже три часа, потом четыре, потом пять!
- Возвращаются! - сообщил де Шаманс, глядя в трубу. Вокруг него стоят четыре офицера, которые молча удивленно переглядываются. Уже видно, как двое несут третьего, держа его под мышки и за ноги. Двое других повисли друг на друге, как старые усталые супруги.
Полковник выдержал. Его конь - тоже.
И Драйн. И Пердун. Жюль Брак и Фанфан тоже.
Теперь вдали им уже виден лагерь. Как будто на конце света! Похоже, не они идут к лагерю, а он со своими палатками, солдатами и лошадьми близится к ним во сне, в облаке крови и пота.
- Стой!
Но Фанфан и его друзья не останавливаются, не видят, не слышат. Им кажется, что идут сто лет, тысячу лет!
- Стой! - ревет полковник.
У коня его лопнула подпруга и он не может дальше.
Но Фанфан с друзьями все идут вперед, и лагерь, и кони, и палатки, и солдаты все ближе к ним, уже видно, как на них все смотрят, уже слышны их крики! И чей-то голос хрипит:
- Вперед, ребята, скоро будем там!
И другой отчаянный голос говорит:
- Фанфан, спой что-нибудь, а то мы сдохнем!
И в тишину сельского пейзажа, неба и лагеря ворвался голос, вначале отчаянно, тонко и хрипло, но потом все набирал силу и наконец взорвался так, что навсегда стал голосом мужчины! Настоящего мужчины! Это голос Фанфана, который поет:
- Вперед, Фанфан, вперед,
Тюльпан, труба зовет!
И весь лагерь ошеломленно вслушивается в эти отчаянные голоса, которые становились все сильнее, непобедимее и неукротимее - голоса Альберта Драйна, Жюля Брака, Пердуна и Скакуна, которые вместе с Фанфаном поют:
- Вперед, Фанфан, вперед,
Тюльпан, труба зовет!
- Разрази меня гром, они бегут! - кричит лейтенант де Шаманс.
Бегут.
Бегут и поют. И сотни солдат смотрят, как они приближаются, как бегут и поют, бледные, грязные, чуть живые, окровавленные...
А когда они дошли, вдруг произошло вот что: сотни голосов громоподобно запели:
- Вперед, Фанфан, вперед!
Тюльпан, труба зовет! [4]
Все выбежали им навстречу и повели в лазарет. Полковник прошел через лагерь к себе в мертвой тишине.
И с того дня Фанфан для всего полка, для всех и для себя самого стал Фанфаном-Тюльпаном - и навсегда!
Отважился ли кто-то - какой-то бывалый вояка, ветеран наполеоновской гвардии - потребовать себе этот титул?
Никто! Нет, после Фанфана этот титул уже не достижим. И нерасторжим с именем Фанфана. Тюльпан... он и есть Тюльпан, единственный и неповторимый! [5]
Часть четвертая.
Когда Наполеону было пять лет.
1.
Кто такие корсиканцы? Шантрапа, банда оборванцев, которые питаются каштанами, режут друг друга из-за всякой ерунды вроде чести и кровной мести и которые с тех пор, как генуэзская республика по Версальскому миру в 1768 году уступила этот остров Франции, не думают ни о чем ином, как перерезать горло французам! Бандиты! Все до одного! Уже пять лет назад, в 1769 году, они восстали против французской оккупации, но были разгромлены. Разбиты в битве у Понт-Ново. Но эти дикари вновь поднимают голову! Поэтому графу де Марбо пришлось в 1770 году отменить обычную судебную процедуру и установить, что террористы, захваченные с оружием в руках, должны быть повешены на ближайшем дереве - без всяких проволочек! Решено было выжечь по всему острову густой кустарник - маки - где они скрывались. Пришлось ещё и запретить ношение какого бы то ни было оружия, даже палок, обязать пастухов перейти на оседлый образ жизни - под угрозой трехлетнего заключения, и начать сносить дома людей, подозреваемых в симпатиях к бандитам. Но несмотря на это все корсиканцы снова взялись за оружие! Теперь королевской армии предстоит навести на острове порядок при этом совершенно безжалостным образом!
Примерно такого содержания речь произнес полковник Рампоно перед своим полком в день их отплытия из Тулона.
Мнение лейтенанта де Шаманса было не столь воинственным. Де Шаманс считал корсиканцев гордым народом, чтущим свою честь, в непобедимой отваге которого он убедился в битве при Понт-Ново. И ещё народ этот скромен, и нрава скорее меланхолического - что, по его мнению, было следствием долгих столетий унижения, ибо - даже не углубляясь во времена сарацинов и готов они страдали под властью Пизы, а потом Генуи - и это с 1347 года! Власть Генуи, бывшая особенно жестокой, вызвала столько бунтов и восстаний, что генуэзцы были сыты ими по горло и продали остров Людовику XY! По мнению лейтенанта де Шаманса, французской армии там предстояла не славная военная кампания, а карательная экспедиция при перевесе в десять солдат на одного корсиканца, - разумеется, по воле Его величества и в интересах Франции!
