— Надеюсь, мне не придется марать руки лично? — спросил Ленин.

— Марать руки? — переспросил Дзержинский. — Вы не считаете уничтожение предателя святым делом? Подвигом чести?

— Полно, полно, — дрогнувшим голосом проговорил Ленин. — В нашей среде, знаете... в среде коммерсантов... убийство традиционно вызывает сильнейшее отвращение. Мы признаем, конечно, легкие нарушения закона... тем более что правительство само есть первейший жулик в России... но убийство отвратительно даже тем, кто проиграл в притонах последнее.

«Экая у него воровская гордость», — усмехнулся Феликс. На каторге он видывал воров, похвалявшихся тем, что они сроду не пролили крови — работали на чистой сообразительности да на ловкости рук.

— Разумеется, я дам вам человека, — кивнул он. — И помните, завтра в это же время... вы получите от меня записку. Ее принесет тот самый, кого я направлю в ваше распоряжение. В записке будет фамилия и адрес пациента. Остальное организуете вы. Это партийное поручение, — добавил он с особенным ударением. Ленин уже знал, что такое «партийное поручение» в лексиконе Дзержинского. Так называлось предложение, от которого нельзя отказаться: отказ карался смертью, куда бы ни укрылся отступник. До сих пор Ленин не получал партийных поручений — вся его работа строилась на полудобровольных началах. Но, видимо, кандидатский его стаж и впрямь кончился.

Можно было, конечно, послать к чорту всю эту партию и ее сумасшедшего вождя. Да, но как без них завладеть кольцом и престолом? И в этот момент Ленина осенила великолепная, без преувеличения, мысль. Мысль эта была столь очевидна и в то же время забавна, что оставалось только дивиться — как это она не явилась ему сразу; он хитро прищурился и испытующе посмотрел на Дзержинского — вдруг прочтет? Но тот, похоже, ни о чем не догадывался.

— Хорошо, Эдмундович. Я знаю, что такое партийное поручение.

— Вот и отлично, — сказал Дзержинский и быстрой тенью вышагнул из комнаты, не допив чаю. Эта его манера стремительно исчезать ужасно раздражала Ленина — сам он, по русскому обычаю, любил поговорить на пороге, а то и махнуть последнюю на посошок.

— Недурно, — вслух сказал Ленин, разгрызая баранку. — Очень недурно. Можно будет раскрутить неплохую комбинашку... Будем немножко смотреть, дружок, какой ты есть железный.

Он сделал несколько визитов, два телефонных звонка, а обедать отправился на Петровку, в «Уютный домик». Это был любимый трактир Московского художественного театра и бесчисленных артистов-любителей, заходивших сюда поглазеть, как будут накачиваться водкой их раскатисто хохочущие кумиры.

Ранним утром четвертого октября в его дверь осторожно постучали. Ленин был уже одет, набрызгался одеколоном и выпил первый стакан чаю. Он желал встретить посетителя во всеоружии. С утра его слегка лихорадило, но это была приятная лихорадка азарта. Разумеется, в помощь ему Дзержинский пришлет отвратительного громилу из числа тех, какие охраняют его иногда на сходках, — вообще озаботится приставить к Ленину человека, который бы все о нем докладывал и при этом был максимально неудобен в совместной работе; что ж, дело привычное. Ленин выдумал уже и тактику на случай такого подлого подвоха, он вообще замечательно ладил с грубыми и простыми парнями, умея мгновенно располагать их к себе, — но, когда он открыл, в дверь вошел невысокий юноша в кургузом пальтеце, совсем мальчишка, с чистыми телячьими глазами.

— От товарища Железного Феликса, — сказал он ломающимся голосом, глядя на Ленина с немым обожанием. — Здравствуйте, товарищ Ленин. Я товарищ Яков. Записочка вам.

Ленин развернул записку. Там было единственное слово: «Грач». Ни обещанного адреса, ни пояснений.

В первый момент Ленин ничего не понял.

— Твоя как фамилия? — спросил он строго.

— Лепешкин, — застеснялся товарищ Яков.

— А Грач кто?

— Товарищ Грач? — переспросил новый знакомый. — Это наш, это знаменитый... Вы не знаете разве? Да слыхали наверняка, его еще Послом кличут!

О После Ленин был наслышан изрядно. Грач был лучшим из курьеров Дзержинского, привозившим из-за границы и нелегальные материалы, и достаточно серьезные деньги. Репутация у него была безупречная, и Ленин в первый момент не поверил, что Феликс Эдмундович собирается пожертвовать любимым агентом. Впрочем, вероятно, тут не без подвоха — Железный явно заподозрил его; очень может быть, что беспрецедентная удачливость Грача действительно объяснялась, как бы сказать, его двойной игрой, — но это многократно осложняло задачу. Не просто убить, но и вычислить агента с таким опытом было непросто.

— Как его найти — знаешь?

— А как же! — радостно шмыгнул носом товарищ Яков. — Товарищ Феликс все как есть обсказал. Бауман его фамилия. Ох и хитер, говорят, — страсть! В гриме. Никогда не узнаешь, каков он из себя есть.

— Надо бы мне с ним поговорить, — задумчиво произнес Ленин. — Кстати, тебе товарищ Железный объяснил, зачем ты ко мне прикомандирован?

— Никак нет, он сказал, что в полное ваше распоряжение на две недели. Товарищ Железный мне заместо отца родного, я не то что ослушаться, я и переспросить никогда...

— Стало быть, лично с товарищем Грачем сможешь меня свести?

— Как возвернется, так тут же и сведу. Он завтра возвернется, с грузом, — Лепешкин счастливо улыбнулся собственной причастности к тайне. — Тогда и разыщу его, в лучшем виде. Я знаю, где его завсегда найти можно... кабинет егойный... с утра лучше.

«Мальчик непрост, — понял Владимир Ильич. — Совсем непрост. Ну, так ведь и я не лыком шит...»

— Иди-ка ты, товарищ Лепешкин, в лавку напротив и принеси мне портеру. Две бутылки, по две гривны. Понял? — и Ленин отсыпал ему мелочи.

— Письмо писать будете? — догадался товарищ Лепешкин. — Для конспирации?

— Какое письмо? — не понял Ленин.

— Ну а как жа! — радостно осклабился Лепешкин. — Товарищ Железный завсегда... Ежели портером написать, да потом смочить и зубным порошком «Дункан» засыпать, — сразу проступит!

— Смотри ты, — удивился Ленин. — Открою тебе, Лепешкин, ужасную тайну. Никому не выдашь?

— Как Бог свят, честное партийное! — перекрестился Яша.

— Портер, Яша, для того, чтобы его пить, — веско сказал Владимир Ильич. — Дуй, душа моя. Одна нога здесь, другая в лавке.

За стаканом портера Ленин крепко задумался. Портер всегда будил мысль. Товарища Яшу Владимир Ильич послал с запиской к репортеру «Московских ведомостей» Пронькину, а сам принялся продумывать комбинацию. Собственно, главное было ему ясно. Ему нужен был конкретный человек из числа постоянных посетителей «Уютного домика», требовалась небольшая сумма денег — в пределах двадцати пяти рублей, больше такая операция не стоила, нечего развращать статистов, — плюс желательны два репортера, из которых один бы собирал, а второй распускал слухи; подобные люди были у него на примете в любом из крупных городов России. Как провернуть дельце и не замараться — он уже представлял абсолютно четко; неясно было одно.

— Почему Грач? — спросил Ленин вслух и сделал большой глоток.

Ленинский стиль всегда был прост и эффектен — Ильич привык разрубать любые узлы; самым надежным было бы, конечно, явиться к Грачу и открыться ему, но тут возможна была самая подлая обманка: Феликс в сговоре со своим любимцем (Грач считался его фаворитом номер один: образцовый конспиратор!). Ленин приходит к Грачу, излагает ситуацию — а тот бежит к Феликсу и... Тогда Грач, несомненно, предупрежден и о попытке убийства, и вся эта грандиозная мистерия ставится только для того, чтобы Ленина в момент убийства поймать за руку. Ленин готов был ждать от Феликса чего угодно, тут пределов не было, — люди представлялись Железному пешками, а с пешками не церемонятся. Но если даже предположить, что Железный ни в чем не врал, — говорить с провокатором напрямую было опасно. Никогда не знаешь, на что способны двойные игроки.

Так ничего и не придумав, на следующий день Ленин пинком разбудил Лепешкина, спавшего в прихожей на Надином сундучке (саму Надю в порядке исключения пришлось уложить с собою — она всю ночь, не шелохнувшись, пролежала спиной к Ильичу, ужасно смущенная).