Как только получите мое письмо, хватайте ноги в руки – и бегом в лагерь номер один. Повторяю – бегом, а не шагом. Мы задержим «Паникер», но вы прекрасно знаете, как относится к соблюдению графика наша дорогая тетушка Хэтти. И если вы опоздаете, ей это очень не понравится.

Как только увидимся, я намерен как следует надрать вам уши.

Удачи,

П. дю М.

Постскриптум для Доктора Бурды: о твоем аккордеоне я позаботился.

Когда мы закончили читать, Сергей сказал:

– Мне хотелось бы услышать больше о том, что вы нашли, раз этак в десять. Но не сейчас – нужно стремглав мчаться в лагерь номер один. Хэнк, думаешь, Билл не сможет идти?

Я ответил сам решительным «нет». Возбуждение постепенно проходило, и мне снова стало хуже.

– Гм… Хэнк, как считаешь, эта движущаяся куча хлама сможет нас туда доставить?

– Полагаю, она сможет доставить нас куда угодно. – Хэнк похлопал машину по боку.

– Как быстро? «Паникер» уже приземлился.

– Уверен? – спросил Хэнк.

– Я видел его след в небе по крайней мере три часа назад.

– Тогда вперед!

О поездке я почти ничего не помню. Один раз мы остановились, и мне снова наложили ледяной компресс, а потом меня привел в чувство крик Сергея:

– «Паникер»! Я его вижу!

– Да, «Паникер». Пришли, – ответил Хэнк.

Я сел и посмотрел вперед.

Мы спускались по склону, когда из хвоста корабля, до которого оставалось меньше пяти миль, вырвалось пламя, и он взмыл в небо.

Хэнк застонал. Я снова лег и закрыл глаза.

Машина остановилась в очередной раз, и я снова очнулся. Перед нами стоял Поль, уперев руки в бока и не сводя с нас яростного взгляда.

– Вовремя вернулись, пташки, – заявил он. – Но где вы откопали… это?

– Поль, – взволнованно проговорил Хэнк, – Билл серьезно болен.

– Ох ты!

Поль, подтянувшись, взобрался в машину и больше вопросов не задавал. Мгновение спустя он обнажил мой живот и ткнул большим пальцем между пупком и тазовой костью.

– Больно? – спросил он.

Я был слишком слаб, чтобы его стукнуть. Он дал мне таблетку.

В дальнейших событиях я участия не принимал, но случилось следующее: капитан Хэтти по настоянию Поля ждала пару часов, а потом объявила, что вынуждена стартовать. Как она сказала, ее график был согласован с «Крытым фургоном», и она не собиралась заставлять восемь тысяч человек ждать ради нас двоих. Мы с Хэнком могли сколько угодно играть в индейцев, если нам так хотелось, но ее график был далеко не игрушкой.

Поль ничего не мог поделать, и он остался ждать нас, отправив остальных.

Но тогда я обо всем этом не знал. Я едва осознавал, что еду в шагающей повозке, и дважды приходил в себя, когда мне меняли лед, но все остальное выглядело словно в тумане.

Мы ехали на восток – Хэнк управлял машиной, а Поль прокладывал путь по наитию. Спустя долгое время, которое я провел в полубреду, они добрались до лагеря первопроходцев, проводивших разведку в ста с лишним милях от нас, и Поль вызвал оттуда по радио помощь.

Затем прилетел «Паникер» и забрал нас. Единственное, что я помню, – посадку в Леде, когда кто-то сказал:

– Быстрее! У парня приступ аппендицита.

Наша находка вызвала немалый ажиотаж, который продолжается и поныне, но я ничего этого не видел. Я был слишком занят, пребывая в преддверии райских врат. Вероятно, за то, что я остался жив, я должен благодарить доктора Арчибальда, а также Хэнка, Сергея, Поля и капитана Хэтти. И еще – живших давным-давно представителей неизвестной расы. Как они выглядели, я не знаю до сих пор, но именно они создали идеальную машину для наземных путешествий по пересеченной местности.

Я поблагодарил каждого, кроме них. Все пришли навестить меня в больнице, даже капитан Хэтти, которая сперва пыталась на меня рычать, а потом, уходя, наклонилась и поцеловала меня в щеку. Я настолько удивился, что едва ее не укусил.

Приходили, естественно, и Шульцы; мама Шульц рыдала надо мной, папа дал мне яблоко, а Гретхен почти все время молчала, что на нее не похоже. А Молли принесла близнецов повидать меня и наоборот.

«Планета», выходившая в Леде ежедневная газета, взяла у меня интервью. Им хотелось знать, являются ли наши находки творением человеческих рук.

Сложный вопрос, над которым с тех пор бьются люди намного умнее меня. Ибо – что есть человек?

То, что нашли в той пещере мы с Хэнком, а затем пришедшие туда позже ученые из проекта «Юпитер», не могло быть создано людьми, по крайней мере подобными нам. Шагающая повозка оказалась самой простой из находок, предназначения же для большей части остального пока даже не удалось понять. Выяснить, как выглядели загадочные существа, ученые тоже не смогли ввиду отсутствия каких-либо их изображений.

Может показаться удивительным, но ученые пришли к выводу, что у этих существ не было глаз – по крайней мере, таких, как у нас. Потому они и не пользовались изображениями.

Если подумать, само понятие «изображение» кажется достаточно эзотерическим. Им не пользуются ни венериане, ни марсиане. Возможно, мы единственная раса во вселенной, которая изобрела подобный способ фиксировать предметы и события.

А значит, «людьми» в нашем понимании они не являлись.

Но они были людьми в истинном смысле этого слова, хотя я наверняка с воплем кинулся бы бежать, встретив одного из них в темном переулке. Как сказал бы мистер Сеймур, они владели самым важным умением – управлять окружающей средой. Они не были животными, вынужденными подчиняться законам природы и принимать то, что она им дает, – они подчиняли природу своей воле.

Полагаю, они все-таки были людьми.

Самым странным из всего этого были кристаллы, и я даже не знал, что по их поводу думать. Каким-то образом кристаллы были связаны с пещерой, или ангаром для космического корабля, или еще чем. Но внутрь пещеры они проникнуть не могли, или им просто не полагалось.

Последовавшая за нами команда проекта «Юпитер» отметила еще один факт: большая неуклюжая ходячая повозка прошла по узкому каньону, не наступив ни на один кристалл. Вероятно, Хэнк оказался не таким уж плохим водителем, что он, впрочем, отрицает:

– Не спрашивайте меня. Я не в силах понять всего происходящего во Вселенной – слишком уж она велика.

Я располагал немалым временем для размышлений, пока меня не выписали из больницы, а подумать было о чем, в частности о моем предстоящем путешествии на Землю, чтобы продолжить обучение. «Крытый фургон» я, естественно, пропустил, но это ничего не значило – я мог улететь на «Мэйфлауэре» через три недели. Но хотелось ли мне лететь? Трудный вопрос.

В одном я был уверен точно: я намеревался сдать зачеты на нашивки, как только встану с больничной койки. Я и так уже слишком долго откладывал. Когда оказываешься на волосок от смерти, начинаешь понимать, что вечности впереди у тебя нет.

Но вернуться к учебе – совсем другое дело. Прежде всего, как сказал отец, совет проиграл тяжбу с комитетом, и отец не мог воспользоваться своими средствами на Земле.

И еще мне вспомнились слова Поля в ту ночь, когда у него развязался язык, – о надвигающейся войне.

Верил ли Поль в то, что говорил? И если да – мог ли я поддаться страху? Если честно, то вряд ли – Поль утверждал, что война начнется не раньше чем через сорок лет. Вряд ли я пробыл бы на Земле больше четырех или пяти лет, к тому же какой смысл бояться далекого будущего?

Я пережил землетрясение и последовавшее за ним восстановление и полагал, что вряд ли теперь что-то может всерьез меня напугать.

В душе я подозревал, что, если война все-таки случится, я пойду воевать, а не стану пытаться от нее сбежать. Может, и глупо.

Нет, я не боялся войны, но она все равно занимала мои мысли. Почему? Наконец до меня дошло, и когда меня навестил Поль, я задал ему мучивший меня вопрос: