– Это тебе подарок, жалкое никчемное создание.

Текс, казалось, был тронут этим жестом, а это был не более чем жест, поскольку конфеты и тому подобные элементы роскоши по древней традиции считались общей собственностью соседей по комнате.

– А теперь быстренько одевайся. Скутер отправляется через тридцать две минуты.

За семь минут до отлета одетые в скафандры друзья были уже в помещении шлюза. Текс прижимал локтем коробку с конфетами.

Перелет к «Рэндольфу» прошел без приключений, если не считать маленького происшествия: Мэтт не догадался спросить в магазине конфеты в герметичной упаковке. Еще перед тем как Текс пристегнулся к ферме скутера, коробка раздулась. К тому моменту, когда катер состыковался с «Рэндольфом», вся передняя и левая сторона его скафандра оказалась покрыта пенящейся липкой массой: вишневый сок, сахарный сироп и коричневый шоколад.

Полужидкая начинка конфет закипела и расширилась в вакууме. Текс собрался было выбросить ставшую бесполезной коробку, но старший кадет, пристегнутый к ферме рядом, напомнил ему, как сурово наказывают любого, кто засоряет мусором транспортные пути.

Кадет, отвечающий за порядок в ангаре «Рэндольфа», брезгливо посмотрел на испачканный скафандр Текса.

– Почему вы не сунули коробку внутрь скафандра? – недоуменно спросил он.

– Э-э… Я просто не подумал, сэр.

– Хм! Надеюсь, в следующий раз вы как следует подумаете. Зайдите к вахтенному офицеру и сообщите о моем замечании за «вопиющую неопрятность при ношении формы». И не забудьте как следует вычистить скафандр.

– Есть, сэр.

Когда они вернулись в каюту, Пит их уже ждал. Он вышел навстречу из своей комнатушки.

– Ну, как повеселились? Жалко, что я был на дежурстве и с вами не полетел.

– Не расстраивайся, ты мало что потерял, – успокоил его Оскар.

Текс посмотрел на друзей виноватым взглядом.

– Ребята, простите. Мне жаль, что я все испортил. Первое увольнение, и так все вышло.

– Не бери в голову, – успокоил его Оскар. – Станция «Терра» и через месяц никуда не денется.

– Это точно, – согласился Мэтт. – Слушай, Текс, только честно. В твоей жизни это был первый коктейль, да?

– Да, – покраснел Текс. – Все родные у меня трезвенники, если не считать дяди Боди.

– Забудь ты про дядю Боди. Если я еще раз увижу тебя с коктейлем, тут же бутылкой и ухлопаю.

– Мэтт, может, хватит?

Оскар с сомнением посмотрел на Мэтта:

– Ты уж полегче с такими заявочками, парень. Может, однажды такое случится и с тобой.

– Может и так. Может, когда-нибудь вам придется тащить меня под руки, и я узнаю, как чувствуют себя пьяные. Но только не на публике.

– Заметано.

– Слушайте, – спросил Пит, – а что вообще происходит? О чем это вы?

Жизнь на борту «Рэндольфа» носила странный отпечаток «вневременности»: здесь ничто не отмечало течения дней. На борту учебного корабля не менялась погода, да и время года постоянно казалось одним и тем же. Даже деление суток на ночь и день было произвольным и постоянно нарушалось ночными вахтами и занятиями в лабораториях: они проводились в любое время, чтобы до предела использовать ограниченные возможности. Кормили кадетов через каждые шесть часов круглые сутки, и в час «ночи» столовая была обычно наполнена не меньше, чем в семь «утра».

Мэтт научился спать всякий раз, когда выдавалась возможность; дни для него пролетали незаметно. Ему казалось, что никогда не хватает времени на то, что необходимо сделать. Математика и связанные с ней предметы, особенно астронавигация и ядерная физика, превратились для Мэтта в настоящее пугало; он обнаружил, что его заставляют заниматься прикладной математикой еще до того, как он овладел основами ее теории.

До того как стать кадетом, Мэтт считал, что довольно хорошо разбирается в математике, да так, наверное, оно и было, если судить обычными мерками. До этого он никогда не задумывался, что значит оказаться одним из членов группы молодых людей, где каждый необычайно хорошо понимает язык науки. Мэтт записался на дополнительные индивидуальные занятия и работал теперь больше, чем когда-либо в жизни. Но дополнительные усилия помогли ему лишь избегать провалов, не больше.

Невозможно постоянно себя подгонять, заставлять работать и не сорваться. Единственное, что спасало Мэтта, не давая переступить опасную грань, – это его окружение.

Коридор номер пять на палубе «А» – именно здесь находилась каюта, где жили Мэтт и его друзья, – был известен как Свинячий закоулок. Он прославился бесшабашностью своих обитателей еще до того, как здесь поселился Текс Джермэн. А уж у Текса на этот счет способностей было хоть отбавляй.

В настоящее время в мэрах Свинячьего закоулка ходил кадет по имени Билл Аренса, который уже заканчивал Академию. Талантлив он был необыкновенно, усваивал любую учебную кассету после первого же просмотра, и все-таки пребывание его на «Рэндольфе» затянулось намного дольше обычного. Объяснялось это огромным количеством набранных Биллом штрафных очков.

Однажды вечером после ужина Мэтт и Текс заперлись у себя в каюте, чтобы на пару поупражняться в музыке. Мэтт вооружился гребешком и полоской тонкой бумаги, а Текс взялся за губную гармошку. И тут же из коридора донесся вопль:

– Открывайте немедленно! А ну, молодняк, на выход!

Повторного приглашения Текс и Мэтт дожидаться не стали. Мэр Свинячьего закоулка внимательно на них посмотрел.

– Никаких следов крови, – недоуменно сказал он. – А ведь я готов поклясться, что слышал, как кого-то режут. Давайте берите свои дуделки и за мной.

Аренса привел их к себе в каюту, народу там была тьма. Он махнул рукой в их сторону:

– Познакомьтесь с народным форумом Свинячьего закоулка: сенатор Мямля, сенатор Болтун, сенатор Кожаный Мешок, доктор Благодетель и маркиз де Сад[47]. Джентльмены, разрешите представить вам комиссара Злосчастных и профессора Заблудших.

Закончив представление, Аренса скрылся в своей комнатушке.

– Как вас зовут, мистер? – спросил один из кадетов, обращаясь к Тексу.

– Джермэн, сэр.

– А вас? – спросил он у Мэтта.

– Побоку эти мелочи. Ближе к делу, – заявил Аренса, выходя с гитарой в руках. – А ну, джентльмены, номер, над которым вы работали. Давайте-ка еще раз. Приготовились! Начинаем по моему сигналу… Раз, два, три!

Так появился на свет оркестр Свинячьего закоулка. Постепенно он вырос до семи инструментов, и началась работа над репертуаром, с которым не стыдно было бы выступить на корабельном празднике. Но с оркестром Мэтту скоро пришлось расстаться. Он был принят в команду по космополо, а разрываться между этим и тем просто времени не хватало. Его скудные таланты в музыке не стали потерей для оркестра.

И тем не менее Мэтт остался одним из друзей Билла. Аренса принял всех четверых под свое крыло, потребовал, чтобы они время от времени забегали к нему в каюту, и вообще следил за их жизнью. Но он никогда не отправлял их на рапорт к офицеру. Сравнивая свои впечатления с впечатлениями других новичков, Мэтт сделал для себя вывод, что ему и его друзьям повезло. Они посещали частые заседания Форума – сначала их приглашал Аренса, потом – просто из интереса. Обычным развлечением на борту «Рэндольфа», как и везде в школах-интернатах, были споры. Дискуссии охватывали всевозможные темы и всегда были щедро приправлены рассказами Аренсы. В них были оригинальные и, как правило, радикальные идеи.

Однако с чего бы ни начинался разговор, сводился он неизменно к девушкам, а заканчивался неожиданным заключением: нет смысла говорить об этом, на «Рэндольфе» нет девушек; пошли спать».

Не менее интересным был семинар на тему «Сомнение», включенный в учебное расписание. Этот предмет появился на свет по инициативе коммодора, который, основываясь на собственном опыте, пришел к выводу, что все военные организации, в том числе и патруль, страдают одним врожденным пороком. Свойственная им военная иерархия по своей природе консервативна и рассчитана на тупую исполнительность, основывающуюся на законе прецедента[48]; оригинальное и нестандартное мышление считается у военных наказуемым. Коммодор Аркрайт понимал, что подобные тенденции неизбежны и тесно связаны с природой военных формирований; он надеялся немного компенсировать их, введя в программу предмет, сдать который нельзя, не обладая оригинальным мышлением.