Извилистая тропа повторяла изгибы реки, по которой дух Айламунды стремился к месту рождения. Назад к смерти ей предстояло отправиться с Таураном Громовым Быком.

Трижды шествие замирало в мертвой тишине, лодка касалась земли, жрец в маске, возглавлявший процессию, оборачивался лицом к плакальщикам. В небе клубились серебряные лунные облака, тревожно ржали кони, ведомые за людьми, трава переливалась и шуршала под ветром.

И снова звон колокольчика, удар барабанов, и лодка поднимается. Глухо и горестно вскрикивают рога, и шествие движется дальше.

Так мы приблизились к откосу холма, к Бычьим воротам, отмечавшим границу укреплений.

Смотрели на нас со стен Тени Героев? Лишь знамена, черные с серебром в ночном небе, отмечали их присутствие.

Все звуки замерли. Коней прогнали вперед. За ними волочились изломанные тотемы Страны Призраков. Темные резные поленья свалили грудой. На поверженные святыни Мертвых мягко опустили ладью – вызов врагу. Урта мягко снял с «тела» разрубленную лунулу. Под поленья подсунули факелы. Занялось быстро, и пламя взметнулось высоко. Когда загорелась ладья и огненные языки лизнули травяные снопы, снова зазвучали рога и барабаны.

Урта стоял перед костром. Он был в боевом снаряжении. Огонь блестел на шлеме и нагруднике, на узком наконечнике тяжелого осинового копья, зажатого в правой руке. Он неподвижно смотрел в огонь, а мне чудилось – сквозь огонь, на темные гребни стен своей крепости.

Он закричал: крик перешел в напев, но слова терялись в вое рогов, и я расслышал только повторявшийся призыв к Таурану. Правитель взывал к великому Донну.

Я ждал, что бык появится из леса, оставшегося у нас за спиной, пройдет неспешно по равнине, и несколько раз я оглядывался туда, любопытствуя, каким явится он в земном мире. Но он поднялся прямо из холма. Следовало ожидать, памятуя имя крепости.

Земля под ногами содрогнулась, и груда горящих бревен рассыпалась в искрящемся вихре, взметнувшемся в ночное небо. Сама луна загорелась, казалось, ярче, и облака над крепостью свились в грозовую тучу.

В голосе Урты нарастали мощь и угроза. Я теперь разобрал слова и вздрогнул, узнав наречие, много старше напевного говора этих гипербореев. Это были слова языка моего времени, роковые и жизненосные, несущие чары и заклятия, напев, восславляющий, смиряющий, зовущий первую жизнь на земле.

«Ка-скарагат, раа-дауроч, Куум Каулауд, Нуат-Райдунфрай, Одонн Тауран…»

Рыскающий в ночи Волк, зеленоликий Охотник дикого леса, старейшая из Сов, среброногий Олень с бархатными рогами, буро-пегий, одетый солнцем Бык…

И Тауран ответил на зов.

Над крепостью вставало солнце. Два широких изогнутых рога поднимались из-за самых высоких башен. Солнце сияло меж ними. Смрадное дыхание наполнило воздух. Ворота распахнулись, и воинство Царства Теней Героев вырвалось в страхе и смятении из-за стен, захваченных ими коварством и удерживаемых доселе доблестью. Они промчались в ворота и растеклись по равнине в обе стороны – более сотни воинов. И снова дрогнула земля: Великий Бык над ними ударил копытами, его широкая темная морда вытянулась над равниной, солнечный диск между рогами кружился огненным вихрем.

Войско Мертвых и Нерожденных склонило копья, обнажило мечи, строясь против нас. Урта вскочил в высокое седло рванувшегося к нему жеребца, перенял у Манандуна поводья. Катабах, еще кто-то скакали к костру, огонь блестел на клинках, лица горели предвкушением битвы. Кимон, в доспехах и шлеме, был с ними.

Но нас было слишком мало!

Тут земля отозвалась новым рокотом. Я успел, обернувшись, увидеть, как конное войско вырывается из леса на равнину, в грохоте копыт и кличах вооруженных всадников с непокрытыми головами. Они смыкали кольцо вокруг подножия холма. Золотая колесница Конана подкатила ко мне.

– Прыгай! Хватай копье! – прокричал возничий. Пот стекал по его лицу. – Живее!

Я повиновался. Дротики рассекали воздух, мечи врубились в плетеные борта колесницы и застряли там. Конан гнал коней прямо в схватку. Копье вырвали у меня из руки и метнули в меня же, но я в прыжке уклонился от удара и снова поймал древко.

– Хорошо сделано! – восторженно выкрикнул возничий. – Скоро братцу придется искать себе другого копьеносца. Мне нравится, как ты прыгаешь!

– Откуда эти всадники?

– Из рукава Урты, – был единственный ответ, какого я дождался. Разве что он добавил еще: – Коритани! Мы встретились на обратном пути!

Кони вскачь вынесли нас из боя. Конан развернул колесницу и, завывая, подобно фурии, промчал по краю схватки. Манандун с Уртой пустили коней вслед, за ними Катабах, за ним Уланна со своим пополнением. Мы сужали круги, забирая влево, перелетая через тела павших людей и коней. Всадники из леса вливались в сутолоку рукопашной, кое-кто спрыгивал с коней, чтобы драться пешим. Конан орал, хохотал, подстегивал коней, отпустив поводья. Длинные золотые волосы летели за ним по ветру. Выпуклые мускулы блестели от пота. Одержимый!

Я ждал, что наш маленький отряд, выбрав время, вернется в бой, но Конан вдруг рывком свернул к Бычьим воротам. Правитель со своими людьми скакали рядом, сговорившись заранее, и короткая скачка по вьющейся между стенами частокола дороге перенесла нас в ворота прямо к сердцу Тауровинды.

Победный клич, крики радости приветствовали возвратившегося домой Урту. И вдруг наступила тишина.

У дальней дороги стены крепости высилась сияющая туша Быка Таурана. Ноги широко расставлены, солнечный диск померк, вращаясь между рогами, как блестящее звездным светом колесо. Дыхание застывало паром у его ноздрей в остывшем вдруг воздухе. Его огромные глаза были обращены к нам, но с места бык не сходил. Прямо между его передними ногами, опираясь на сияющий овальный щит, стоял и смотрел на нас высокий человек с желтыми волосами и желтой бородой.

Кони в колеснице Конана пугливо попятились, но испуганы были не они – возничий.

Отчаянный веселый юнец вдруг стал пепельно-белым и застыл в ужасе.

– Мерлин, – тихо сказал он, – слезай.

Я помедлил, и он ладонью столкнул меня с колесницы, не сводя глаз со спокойного золотого человека на дальнем краю крепости.

До меня еще доносились вопли людей и коней, звон железа. Урта победно кричал. Новые всадники, окровавленные, взмыленные, въезжали в крепостные ворота, спешивались и взбегали на стены, чтобы сорвать знамена павших царей Страны Призраков. Кто-то крикнул, что призраки бегут по болотам к реке.

В ворота въехал Гвирион. Мунда, сидевшая у него за спиной, держалась за его локоть. И его конь вздыбился при виде Быка и его златовласого хозяина. Девочка не удержалась в седле, Гвирион соскочил и, рассыпавшись в извинениях, помог ей подняться.

Среди этого гомона и сутолоки Катабах и мудрый Манандун молча смотрели на нас, чувствуя, что молодые кимбры попали в беду.

Конан, чуть не плача, обернулся ко мне.

– Ну, Мерлин, – сказал он, – путь был долгий, и мы славно повеселились. Жаль, не было времени познакомиться получше.

– Что происходит? – спросил я его.

Но он только улыбнулся и пожал плечами:

– Кажется, пора.

Воин перед грудью Быка поднял копье и взмахнул им, подзывая к себе парней. Я начал понимать то, что должен был понять с первого взгляда.

– Мы украли его колесницу, – безнадежно сказал Конан. – Помнишь? Золотые украшения ковал тот греческий бог Гефест, и он вплел в борта железо, так что они стали крепче каменной стены. Он очень гордился своей колесницей. И страшно рассердился, когда мы ее украли, хотя он и сам ее тоже украл прежде. Жаль, но мы разбили ее в гонке. Они победили нечестно, приделали мечи к ступицам колес, ублюдки! Боюсь, эта меднобокая плетенка его не годится, даже с золотыми колесами.

– Кто он?

– Мой божественный отец, – вздохнул Конан, – кто же еще? Сам великий бог Ллеу. Это его солнечный бык. Он всегда появляется, когда скотина выходит из темноты. Легко нам не отделаться. Мы же не единственные его сыновья, есть другие, более послушные, – маленькие подлизы! – так что не сносить нам голов. До свидания, Мерлин.