Они взяли оба парусника и, спустив их на воду, оттолкнули от берега. Теперь, если прищурить глаза так, чтобы не было видно бетонной кромки, они казались настоящими яхтами в сверкающем на солнце море. И неторопливо шли рядом, будто отражая друг друга. Только один был чуть меньше, а другой чуть больше.

– Забавно было у этого Дьябло, – сказала Мари.

– Место интересное… Я еще когда поднимался, почувствовал себя, как на лестнице Эшера. Знаешь, той, где кто-то идет вверх, а кто-то, неотличимо похожий, спускается ему навстречу. И понятно, что это – он же, просто на разных ступеньках. Где причина, а где следствие…

– Французская грамматика…

– Что?

– Прошлое и будущее – в одном мгновении. На одной ступени. Очень французское время – будущее в прошедшем. Futur dans le passé. Такая логика наизнанку. Когда стюардесса разносит кофе, всегда начинается турбулентность. Значит, стюардесса и создает эту турбулентность… Понять невозможно, можно только привыкнуть.

– А я привык. Идешь по такой лестнице навстречу своей копии. Себе самому. И чувствуешь… что можешь рехнуться. Иллюзия движения… Как ты пела – «из Авиньона в Авиньон».

– А по-моему, мило. Такая коллекция Я. Единственных и… заменимых. Потому что в любой момент можешь оказаться на любой ступеньке. Квантовая физика – множественность миров… Прошлое и будущее в разных вариантах – на одной полке. Бюро проката разных Я.

– А смысл? Все – одинаковые. И – по кругу.

Она оторвала взгляд от корабликов и посмотрела на него.

– И на черта тебе такая лестница? Если даже не знаешь, поднимаешься или опускаешься?

– А она просто дана. В условии задачи. А знаю я или не знаю – не существенно. Незнание не освобождает… Закон круговращения. Бесконечная восьмерка Мебиуса. С законами мироздания бороться бессмысленно.

– Так себе законы в твоем мироздании… Ты их перепиши. Ну, или мироздание смени. В Бутан поезжай. Там, говорят, все поголовно в венках из орхидей и беспробудно счастливые… – она опять следила взглядом за корабликами. Тот, что поменьше, свернул в сторону, и они шли теперь разными курсами.

– Предлагаешь купить у Пабло другой мир?

– Знаешь… Ты отличный парень. И я не знаю, чем ты на самом деле занимался до Парижа. Но, если фотографией, то, скорее продажей фотооборудования. Есть в тебе что-то от внезапно разбогатевшего лавочника, ты извини. Такая практичная напористость… Купить мир. Ну, купи. Каждому – по вере его… Правда, за новый придется заплатить нынешним. А это ты вчера сделать испугался. И правильно, потому что дьябло его знает, есть в этом дивном новом мире Люксембургский сад или нет…

Солнце зашло, и вода потускнела и покрылась рябью.

Мари раскрыла свою сумку, достала из нее апельсин, и, размахнувшись, бросила его в воду, поближе к белым маленьким парусам. Оранжевый шар на миг ушел под воду, потом всплыл и закачался между двумя игрушечными суденышками.

– Пусть у них будет свое маленькое солнце. Ты знаешь, есть еще вариант… Эта твоя жутковатая восьмерка Мебиуса… Знаешь, как называется основное движение в танго? Мне Чучо вчера рассказал. «Очо». Восьмерка… И никакой безысходности. Не нравится бегать в колесе? Танцуй. У тебя получается, я помню. Догадайся, что будет с твоим чертовым Мебиусом?

Она опять посмотрела ему в глаза и тихо сказала:

– Удар его хватит. Карачун. Ты этого боишься? Негде бегать будет?

Он помолчал, а потом сказал:

– Просто у тебя пока этого еще не было.

Она откликнулась мгновенно:

– Или, наоборот, уже было. Да еще как… Кстати, у меня тут подружка написала фантастический рассказ. Там мир устроен так, что люди первую половину жизни взрослеют, а потом доходят до какой-то точки, и начинают жить в противоположном направлении – к детству. И вот однажды встречаются Он и Она, и обоим, скажем, по двадцать пять. Или по тридцать пять, не важно. И влюбляются друг в друга… Только он живет еще туда, а она – уже оттуда… Такая история.

– Дай почитать.

– Когда допишу. Слушай… Я попробую рассказать, как я это вижу. На понятном тебе языке… В терминах не сильна, но иначе не объясню. Жизнь – это такое венчурное предприятие. На паях с Богом, 50 на 50. Он – пассивный инвестор. В самом начале дает каждому все необходимое. Тебе – тоже… И ты – исполнительный директор. Он вкладывается ресурсами, ты ими распоряжаешься. Каждый, естественно, надеется на дивиденды. Не деньги, это Его, – она взглянула на небо, – не интересует. Это не причина, конечно, чтобы тебе ими не интересоваться. Он ни во что не вмешивается. Ты уезжаешь в отпуск, когда хочешь, или, наоборот, вкалываешь по ночам. Проиграешь – ты банкрот. Второго шанса не будет. А Он переживет, у него ты – не единственный бизнес.

– А если выиграю?

– Он ценит хорошее партнерство. Если сыграешь так, что он офигеет, он, наверное, скажет «Ничего себе… А еще раз слабо?» Мне, во всяком случае, приятно думать так. А ты… сдай кораблики, ладно? А то мне нужно идти.

Она шла по аллее к выходу. Ветер трепал волосы. Что за порода такая странная… Она даже ходит не так, как все… Кто это спрашивал, чем отличается живая англичанка от мертвой русской?

Ничем. Ничем не отличается. А от живой…

А с живой невозможно разговаривать. Или, наоборот, впервые в жизни возможно. Жестко. Как с собой, когда никто не слышит… Как с зеркалом, которое не передразнивает, а просто показывает: «Смотри, это ты».

Мимо проехала на роликах девчушка лет десяти, с такими же развивающимися волосами. Ехала она неумело, с трудом сохраняя равновесие, но на лице был написан такой неподдельный восторг, что он, не успев даже понять, что собирается сказать, а просто поддавшись внезапному импульсу, обернулся и крикнул:

– Мари! – Она остановилась, и он догнал ее. – Слушай, сегодня же пятница. Вечер роликов. Пойдем кататься?

Она некоторое время, не понимая, смотрела на него, а потом глаза вспыхнули, и она улыбнулась.

– Вот это да! Ты всерьез?!

– Сам удивляюсь… Последний раз я это делал лет двадцать назад.

– Тогда точно пойдем, такие возможности упускать нельзя.

Когда она ушла, он выудил из воды кораблики. Пока нес их к лотку, вода, стекая с деревянных днищ, капала на брюки.

В озере апельсиновым солнцем плавал маленький оранжевый шар.

На выходе из парка сидел прямо на траве клоун. Перед ним стоял небольшой пластмассовый таз, в котором покачивалась половинка скорлупы от грецкого ореха.

Он дул на свою скорлупку, смешно раздуваясь и не обращая внимания на то, что происходило вокруг.

Николь была в кафе. С улицы, через стекло, было видно, как она сидела за столиком, рисуя что-то в блокноте. Ни рядом с ней, ни за соседними столиками, никого не было.

Лучше, пожалуй, не заходить, чтобы лишний раз не мозолить глаза…

Он немного отошел от кафе и начал увлеченно лизать витрины в нескольких метрах от своего мотоцикла, стараясь держать дверь кафе в поле зрения.

Она вышла минут через десять и направилась к той же машине, на которой уехала вчера. Очень кстати, значит, был мотоцикл.

Грег надел шлем, очки и отъехал от тротуара одновременно с ней.

Выруливая на улицу, он машинально посмотрел в зеркало заднего вида. Метрах в двадцати ниже по улице тронулся в том же направлении черный «Рендж Ровер» с тонированными стеклами.

Николь повернула в сторону Сен-Жермен. Грег пропустил между ними какое-то такси, чтобы не торчать у нее за спиной. Перестраиваясь за ней на повороте, он снова взглянул в зеркало. Черный джип по-прежнему был сзади.

Как-то даже навязчиво. Что, здесь одна улица, что ли?

Николь включила указатель поворота. Отлично, значит, сейчас направо, а эта машина проедет мимо.

Не проехала, надо же. Просто ему тоже направо. Это такой правый автомобиль. Но не все же так последовательны. Налево.

Надо же, какое совпадение… Но сейчас это ни к чему, эскорт не нужен, спасибо.

Кто бы это мог быть..? Кроме Антуана, вроде бы, некому. Контролирует фотографа-стажера, чтобы, в случае чего, подставить ему рельефное плечо… Как это там… «Пахарь Арепо с трудом крутит колеса»? А так не скажешь, что с трудом. Вполне резво крутит…