Я ощутил внезапный прилив неудовлетворенности и страстного желания — отчасти из-за Амелии, с которой мы были вынуждены не видеться целую неделю, отчасти — из-за своего потерянного навсегда прошлого. Никогда больше не будет второй Каролин. И не только потому, что она умерла. Вместе с ней умерла и часть меня самого.

Разговор переключился на более безопасную тему — на кинофильмы, которые почти все мы, за исключением Франклина, терпеть не могли. Тем не менее я героически попытался поддержать беседу, хотя мысли мои то и дело возвращались к теме самоубийства.

Когда я был в подключении, эти мысли никогда не всплывали на поверхность. Может быть, в армии об этом известно абсолютно все и найден способ с этим бороться. Для себя я точно знал, что могу бороться с подобными мыслями. Даже Канди до сих пор почти ничего не заподозрила.

Но вряд ли я смогу справляться с этим еще лет пять, непрестанно убивая и умирая. А войне конца и края не видно.

Когда у меня появлялись такие мысли, мне даже не было грустно. Я относился к этому не как к утрате, а как к освобождению — и вопрос состоял не в том, случится это или нет, а в том, когда и как это случится.

Наверное, когда Амелия меня оставит — это и будет «когда». А «как» — пока я определенно представлял себе только то, что это должно случиться в подключении. Может, прихвачу с собой пару генералов. Продумывание подробностей можно отложить до того времени, когда вопрос встанет ребром. Но я уже узнал, где в Портобелло живут наши генералы — в здании номер 31. И за те годы, пока я служил механиком, мне ничего не стоило наладить контакты с солдатиками, которые охраняют это здание. Есть способы, которые позволят отключить их за долю секунды. Только надо будет постараться по пути туда не убить никого из «бутсов».

— Эге-гей, Джулиаан! Есть кто-нибудь дома? — голос Ризы, сидевшего за другим столиком, вывел меня из задумчивости.

— Прости, задумался.

— Ну ладно, тогда иди думать к нам. У нас возник вопрос из области физики, на который Амелия ответить не может.

Я взял свой стакан и перешел за их столик.

— Значит, этот вопрос не из физики элементарных частиц.

— Нет, все гораздо примитивнее. Почему вода, вытекающая через трубу, закручивается водоворотом в Северном полушарии в одну сторону, а в Южном — в другую?

Я глянул на Амелию — она кивнула с самым серьезным видом. Она, несомненно, знала ответ, да и Риза тоже. Это они просто пытались отвлечь меня от разговоров о войне.

— Элементарно. Молекулы воды намагничены И всегда ориентируются на север и юг.

— Ерунда какая! — заметила Белда. — Если бы вода была намагничена — это знала бы даже я.

— На самом деле это просто такая старинная байка. Бред сивой кобылы — прости, Белда.

— Ничего, Джулиан. Седина мне к лицу, — ответила Белда.

— Водоворот закручивается в том или ином направлении в зависимости от размеров и формы выходного отверстия, а также от характеристик поверхности, прилегающей к отверстию. Люди почему-то слепо верят в эту байку про полушария, невзирая на то что в их собственном доме могут встречаться доказательства обратного.

— Сейчас пойду домой и проверю, — сказала Белда. Она допила свое вино и медленно встала со стула. — Детки, ведите себя хорошо, — и пошла прощаться с остальными.

Риза, улыбаясь, проводил ее взглядом.

— Ей показалось, что ты был там таким одиноким и заброшенным…

— И грустным, — добавила Амелия. — Мне тоже так показалось. Ты столько пережил — а мы здесь снова и снова бередим твои раны.

— От нас не скрывали, что подобное может произойти. Я имею в виду, нас ведь даже готовили к этому еще на тренировках — как могли. Подключали к записям умиравших людей — сначала при неглубоком контакте, потом при полном.

— Кое-кто из маньяков с имплантатами прокручивает такие записи ради удовольствия, — заметил Риза.

— Ага. Их бы на мою работу…

— Я как-то посмотрела их каталоги с расценками, — Амелия обхватила себя руками. — Записи людей, умерших в несчастных случаях во время гонок. Записи казней.

— А подпольные записи еще круче, — Ральф просмотрел пару таких штук, так что я знал, каково это — от него. — Наверное, записи наших сменщиков, тех, что погибли, уже продаются где-нибудь из-под полы…

— Но правительство не может…

— Да нет, правительству это даже нравится, — перебил Риза. — У них, наверное, есть специальное секретное агентство, которое следит за тем, чтобы в подпольных магазинах не ощущалось недостатка в ворованных записях.

— Не знаю, — сказал я. — Армия не особенно в восторге от людей, которые сами ставят себе имплантаты.

— Как Ральф? — напомнила Амелия.

— У него были иные достоинства. А начальство предпочитает, чтобы постановка имплантата четко ассоциировалась у людей с военной службой.

— Да, звучит и вправду немного странно… — сказал Риза. — Когда кто-то умирает, ты чувствуешь его боль? Да я бы скорее…

— Ты не совсем понял, Риза. Когда кто-нибудь умирает, ты в каком-то смысле становишься больше. Ты разделяешь с ним смерть, и… — на меня снова, с внезапной силой, нахлынули воспоминания о Карелии, — и твоя собственная смерть после этого кажется не такой уж страшной. Как-нибудь возьми такую запись. Потрясающая штука.

— Ты остаешься жить? Я имею в виду — они остаются жить в твоем сознании?

— Кто-то — да, кто-то — нет. Встречаются люди, которых ни за что не захочешь все время таскать в своей голове. И эти парни действительно умирают в тот миг, когда умирают.

— Но Карелии останется с тобой навсегда, — сказала Амелия.

Я помолчал — может быть, слишком долго.

— Да, конечно. И когда я умру, люди, которые будут подключены ко мне, вспомнят и о ней тоже и забудут о ней вместе со мной.

— Я не хочу, чтобы ты так говорил! — вздохнула Амелия. Риза, который много лет знал о наших отношениях, кивнул, соглашаясь с нею. — А то мне кажется, что ты как будто готов умереть в любое мгновение.

Я чуть не сорвался. Но сумел медленно просчитать в уме до десяти. Риза открыл рот, собираясь что-то сказать, но я перебил его:

— А что, по-твоему, я должен спокойно смотреть, как люди умирают, переживать вместе с ними их смерти, чувствуя все, что чувствуют они, — а потом приходить домой и спокойно спрашивать, что сегодня на ужин? — мой голос упал до шепота. — Что бы ты обо мне подумала, если бы мне не было от этого больно?

— Прости…

— Нет. Мне жаль, что ты потеряла ребенка. Но ребенок — это не ты сама. А мы все переживаем вместе, и более или менее принимаем это все в себя, и становимся тем, чем мы становимся.

— Джулиан, — произнес Риза натянутым тоном. — Может быть, лучше поговорить об этом как-нибудь позже?

— Хорошая мысль, — подхватила Амелия, поднимаясь со стула. — Мне все равно пора домой.

Она подала знак официанту, и тот принес ее пальто и сумочку.

— Заказать тебе такси?

— Не нужно, — ровным голосом отозвалась она. — Уже конец месяца, — а значит, Амелия вполне могла потратить остаток положенных кредиток на поездку в такси.

У других уже не осталось свободных кредиток, так что я заказал несчетное количество вина и пива и напился гораздо сильнее тех, кого угощал. Риза тоже порядком назюзюкался, и его машина не позволила ему водить. Так что мы вместе с ним и моими двумя «бутсами»-тел охранителями пошли пешком.

Я расстался с Ризой, отпустил телохранителей у ворот университетского городка и один прошел еще пару километров до дома Амелии. Накрапывал противный мелкий дождь. Никаких репортеров я не заметил.

Было уже почти два часа ночи. Свет нигде не горел. Я прошел к Амелии через заднюю дверь и только тогда подумал, что сперва следовало бы позвонить. Вдруг она не одна?

Я пробрался на кухню и добыл из холодильника сыр и виноградный сок. Амелия услышала, что на кухне кто-то есть, и вышла, протирая глаза.

— Никаких репортеров? — спросил я.

— Ага, прячутся под кроватью.

Она встала у меня за спиной и положила руки мне на плечи.