Мы сидели вокруг обеденного стола и пили кто чай, кто — кофе. Ральф высказал свое недовольство:

— Эти ненужные убийства действуют мне на нервы. Те двое, в лесу, в последнюю смену.

— Да, мерзость, — согласилась Сара.

— Слушай, эти ублюдки сами виноваты, — буркнул Мэл, хмуро уставившись в свою чашку с кофе. — Мы бы, может, их и не заметили, если б они сами на нас не бросились.

— Это ты из-за того, что они были совсем дети? — спросил я Ральфа.

— Ну, да. А тебе что, все равно? — Ральф поскреб подбородок, поросший густой щетиной. — Маленькие девочки…

— Ага, маленькие девочки. С пулеметами, — хмыкнула Карин. Клод кивнул, полностью с ней соглашаясь. Они пришли в группу вместе, около года назад, и были любовниками.

— Я тоже об этом думал, — признался я. — Что было бы если б мы знали, что они — маленькие девочки?

Им обеим было лет по десять. Они прятались в хижине, устроенной в кроне дерева.

— До или после того, как эти малышки начали стрелять? — поинтересовался Мэл.

— Даже если после — ну что они могли нам сделать со своими пулеметами? — вмешалась Канди.

— Меня, к примеру, они покалечили весьма ощутимо — изрек Мэл. Он потерял тогда один глаз и обонятельные рецепторы. — Эти маленькие крысючки точно знали, куда целить.

— Не такая уж большая потеря, — заметила Канди. — Тебе все заменили новыми модулями.

— Не скажи. Для меня-то это все было по-настоящему.

— Да знаю я! Я тоже была там, — продолжала упорствовать Канди. Мы не чувствуем боли как таковой, когда лишаемся органов чувств. Но ощущение такое же сильное, как боль, хоть и нельзя подобрать верного слова, чтоб его описать.

— Я не думаю, что нам надо было их убивать, — если бы они вышли на открытое пространство, — сказал Клод. — Если бы мы увидели, что это всего лишь дети, притом с легким оружием. Но, черт возьми, мы все знаем и то, что они были вражескими солдатами, и могли вызвать подмогу, и направить на нас ядерный удар.

— Это в Коста-Рике-то? — недоверчиво спросила Канди.

— Такое случалось, — сказала Карин.

Да, и Сковилл, и она были правы. И все-таки за три года такое случилось лишь один раз. Никто не знает, откуда у повстанцев взялось ядерное оружие. Эта бомба стоила нам двух городов — того, в котором находились боевые машины, когда она взорвалась, и еще одного — который мы в отместку разнесли в клочья.

— Ну да, ну да… — проговорила Канди, но я услышал в этих четырех словах все, что осталось невысказанным: конечно, если бы там, где мы были, взорвалась ядерная бомба, мы потеряли бы десяток солдатиков… А так — Мэл сжег три дома на деревьях, и в них сгорели живьем две маленькие девчонки, слишком маленькие, чтобы как следует понимать, что они делают.

Когда мы подключаемся к боевым машинам, у Канди в глубине сознания всегда копошатся такие вот мысли. Она прекрасно справляется с работой механика, но я всякий раз задумываюсь — почему ей не дали какое-нибудь другое назначение? Она слишком глубоко все переживает и наверняка сломается раньше срока.

А может, ее направили в группу, чтобы Канди олицетворяла нашу общую на всех совесть? Никто из механиков нашего ранга не знал, почему того или иного из нас избрали для этой работы, и мы могли лишь смутно догадываться, по каким соображениям нас соединили в группу именно в таком составе. Среди нас были люди с самым разным уровнем агрессивности от Канди до Мэла. Впрочем, в нашей группе не было никого вроде Сковилла — из тех парней, которые испытывают мрачное удовольствие от убийства. Группе Сковилла обычно доводилось убивать гораздо чаще, чем нам, и это не случайное совпадение. Охотники и убийцы — они определенно гораздо лучше подходили для того, чтобы убивать и калечить. Так что когда Главный Компьютер на Небесах решал, кому какое задание достанется, он обычно поручал убийства группе Сковилла, а разведку на местности — моей.

Мэл и Клод вечно ворчали из-за этого. Убийства по заданию — самый верный путь к повышению по службе, если не в звании, то, по крайней мере, в оплате — даже невзирая на общую оценку качества выполнения миссий.

Ребятам Сковилла приходится много убивать, так что они получают зарплату на двадцать пять процентов выше, чем наши. Только на что потом тратить эти деньги? Складывать в копилку и беречь до тех времен, когда уволишься из армии?

— Значит, будем заниматься грузовиками, — сказал Мэл. — Грузовиками и вообще машинами.

— Короче, транспортом, — подытожил я. — Может, тебе попадется танк, если будешь хорошо искать.

Со спутников засекли какие-то инфракрасные следы, которые, вероятно, означали, что повстанцы где-то раздобыли небольшие бронированные грузовички, возможно, автоматические, вроде роботов, или еще чего-нибудь в этом духе. Одно из тех вливаний новых технологий, благодаря которым война перестает быть обычной резней более слабых более сильными.

Я думаю, если эта война затянется надолго, у врагов в конце концов могут появиться и боевые машины, вроде наших. И все это превратится вот во что: механические солдатики — стоимостью по десять миллионов долларов каждый — будут рвать друг друга на ошметки, пока их операторы сидят за много миль от зоны боевых действий, в хорошо укрепленных, уютных бункерах с кондиционерами.

Об этом многие писали — современные принципы ведения войны сводятся в основном к истощению материальных ресурсов противника, а не к уничтожению живой силы. Ну, так было всегда — нарожать новых солдат гораздо проще, чем накопить богатства. А экономические баталии имеют свои традиции, освященные временем, — и политические, и другие — это справедливо и для своих, и для чужих.

Только что может об этом знать обычный физик? В моей науке есть свои правила и законы, которые, по всей видимости, соответствуют реальности. А экономика хорошо объясняет реальные события только после того, как эти события свершились. В предсказаниях экономика не сильна. Но изобретения нанофоров не смог предвидеть никто.

Из громкоговорителя раздался приказ: «По коням!»

Впереди девять дней охоты за грузовиками.

У всех десяти из группы Джулиана Класса было одинаковое базовое вооружение — боевые машины типа «Боевой пехотинец с дистанционным управлением», массивная броня, напичканная оружием, внутри которой сидел призрак. Больше половины веса такого механического солдата составляло вооружение. Машина могла стрелять со снайперской меткостью в любом направлении и на любой дистанции, до самого горизонта. В ней было две унции распавшегося урана, и на близком расстоянии в противника выплескивался плотный поток ультразвукового излучения. Еще боевая машина располагала достаточным количеством самонаводящихся разрывных и зажигательных ракет, скорострельным автоматическим гранатометом и мощной лазерной пушкой. Специализированные модели оснащались химическим, биологическим и ядерным оружием, но такие машины применяли лишь в качестве ответных мер на соответствующие действия противника.

За все двенадцать лет, пока шла война, было использовано только двенадцать небольших ядерных зарядов. Одна бомба покрупней разрушила Атланту, и, хотя нгуми отрицали свою причастность к этому, Альянс, предупредив за сутки о своих намерениях, уничтожил Манделлавиль и Сан-Паоло. Нгуми заявили, что Альянс цинично принес в жертву один собственный город, не имевший никакого стратегического значения, ради того, чтоб стереть с лица земли два важных города противника. Джулиан подозревал, что это вполне могло соответствовать действительности.

Были еще летающие и мореходные боевые машины, к которым прочно прилепились прозвища «морячки» и «летуны» — не «летуньи», несмотря на то что большинство управляемых боевых вертолетов пилотировали женщины.

Все в группе Джулиана были оснащены и вооружены одинаково, но у каждого были свои обязанности. Джулиан, командир группы, поддерживал прямую связь — предполагалось, что постоянно — с координатором блока, а через него — с командованием бригады. Во время работы в поле Джулиан принимал постоянные шифрованные сигналы со спутников и с командной космической станции, которая вращалась на геосинхронной орбите. Каждый приказ поступал из этих двух источников одновременно, но по разным каналам и с разной системой шифровки, так что для противника было практически невозможно послать поддельный приказ.