Конфликта не было и с Семиным. Потому что мы разговаривали, и откровенно. Он уникальный игрок и классный парень, просто еще до конца недооцененный в НХЛ.

— Может, хорошо, что вы не в первый же год работы со сборной выиграли золото? Когда победы приходят легко, когда они не выстраданы — и уходят так же.

— Знаю одно: на тот момент мы очень хотели победить. Никогда не думаешь, что надо сейчас проиграть, чтобы выигрывать потом.

— Я слышал, что вы используете специальные продуманные методы для сплочения команды. Перед выходам команды на лед все вместе складывают ладони…

— Есть разные методы и наработки. Они существуют во всем мире. В том числе и это.

— А то, что в Москве на разные матчи первыми на площадку выходили разные звенья — из той же серии?

— Да. Мы стараемся реагировать на команду, и у нас на этот счет есть разные задумки.

— Известно, что Федоров не хотел выходить к вам с Захаркиным, когда вы желали поговорить с ним в Вашингтоне после матча его «Кэпиталз». Не было у вас желания плюнуть и уйти, потому что вы себя, грубо говоря, не на помойке нашли и не хотите унижаться до того, чтобы кого-то упрашивать?

— Нет. Мы прекрасно знали, от чего это шло. И в любом случае должны были поговорить с Сергеем и дождались бы его. В конечном счете мы поняли друг друга. Как нормальные цивилизованные люди, дали возможность человеку сделать все свои дела, никуда не спешили. Приехали, чтобы посидеть, поговорить. И сколько бы ему ни нужно было времени для необходимых для профессионала вещей, к примеру массаж, мы без проблем подождали бы и час, и два. Потому что профессиональное отношение человека к себе нельзя не уважать.

— А в чем было дело?

— Атмосферу нагнетал один из журналистов, работающий в Северной Америке. Когда человеку чуть ли не после каждого матча задают каверзные вопросы про сборную, а у него в это время масса других проблем, естественно, это создает нервозность. Все разговоры о национальной команде приобретают в связи с этим какой-то негативный оттенок, вызывают реакцию отторжения.

Когда Сергей все-таки пришел, мы уже разговаривали с остальными ребятами из «Вашингтона». И поначалу чувствовалось, что есть с его стороны какой-то напряг. Но когда он понял, что мы нормальные, адекватные люди, уважающие его и других ребят, все изменилось. Он задал профессиональные вопросы и получил такие же профессиональные ответы. В конце той беседы мы обнялись!

Вот что значит прямое и откровенное общение. Можно долго таить в себе какой-то негатив, и он будет расти, как снежный ком. Потом, когда назад все будет уже не вернуть, начнешь вспоминать, с чего все началось — и не вспомнишь. Потому что не было ничего серьезного! А вот если сразу сесть и поговорить, расставить все точки над i, задать нужные вопросы, всю напряженность можно мигом снять!

— В 90-м году Федоров, как и за год до того Могильный, убежал в Штаты, Тогда это был гораздо более серьезный шаг, чем, допустим, в случае с побегом Малкина из Магнитогорска в Питтсбург. Последний сделал это в условиях открытой страны, а Федоров не мог не понимать, что пути назад нет. Как думаете — такой серьезный поступок наложил отпечаток на его характер?

— Для того, чтобы делать такие выводы, нужно знать человека глубже. Но — наверное. С другой стороны, мы видели, как он менялся буквально на глазах. К концу турнира в Квебеке мы увидели того Сережку, который был в ту эпоху. Улыбчивого, открытого, относящегося к людям с доверием.

— В начале чемпионата мира было не так?

— Сложнее. Все новое, человек в сборной давно не был. Как себя вести, как занять свою нишу в коллективе? А всего-то и нужно, что быть натуральным. Таким, какой ты есть. Все это мы в итоге и увидели. Думаю, он тоже почувствовал искреннее отношение к себе, и ответил взаимностью.

— Что заставило вас выпустить Федорова с Ковальчуком в решающий момент овертайма с Канадой?

— Не знаю. Но это решение пришло ко мне сразу, моментально. Для меня оно было очевидным.

— Верно ли представление, что в вашем тандеме с Захаркиным он делает упор на тактику, а вы — на психологию?

— Нет. Думаю, что мы оба занимаемся и тем, и другим. Не нужно разграничивать наши функции. Мы много разговариваем, дискутируем, в какой-то степени спорим. Но всегда находим единое решение. У нас много схожего в менталитете.

— В какой момент вы поняли, что именно с этим человеком будете работать в связке?

— Мы познакомились еще в 86-м году, когда Игорь пришел в научную бригаду к Тихонову в ЦСКА, а я там играл. Много с ним беседовали, было очень интересно, проводили много времени вместе. По возрасту он был близок к нам.

В 93-м он был в штабе уже у Михайлова, и мы вспоминали былые годы. Была симпатия, человеческий контакт. Возникло желание поработать вместе. Он рассказал, что живет и работает в Швеции, мы обменялись телефонами. И договорились, что когда я закончу играть, то найдем друг друга, чтобы, может, трудиться совместно. Потом регулярно созванивались.

А в 2004 году, когда я принял ЦСКА, он как раз был в Москве в отпуске. Мы играли товарищеский матч, на который Игорь зашел. Я ему сразу сказал: «Готов?» Он тут же ответил: «Да».

— Вас можно назвать близкими друзьями?

— Да.

— А с игроками способны дружить?

— Дружба — вещь непростая. С теми, с кем работаешь, такое предположить сложно. Мы можем быть приятелями, но перерасти в дружбу это вряд ли способно. Да и ребята чувствуют не то чтобы субординацию, но хотя бы какую-то дистанцию. Да и мы должны ее держать, хотя за рамки хоккея это не выходит. В ресторане посидеть, поужинать? Пожалуйста! Но дружить — вряд ли.

— Как бы вы охарактеризовали ваши отношения с Владиславом Третьяком?

— И коллеги, и друзья, и люди, относящиеся друг другу с большим уважением. Знаю и его супругу Татьяну, и детей, и внуков. В то же время эти отношения и профессиональные. Словом, весьма объемные.

— Еще со времен, когда играли?

— Да. Тогда для меня это был уникальный человек. Профессионал до мозга костей, с которого во многом хотелось брать пример.

— Сам он сказал мне, что мог бы и до пятидесяти играть…

— Да. Вот он закончил рано. Только из-за сборов, постоянно находиться на которых больше не мог.

— Ожидали, что он, став президентом ФХР, предложит тренерский пост в сборной именно вам?

— Нет. Ну как можно было этого ожидать, если я только два года работал в ЦСКА?

— Третьяк с этим предложением позвонил?

— Да. И Слава Фетисов, знаю, тоже предлагал мою кандидатуру.

— Когда на прошлогодней встрече с Владимирам Путиным вы выступили с инициативой вывести сборную за рамки федерации…

(Прерывает) — …Это было неправильно интерпретировано. За рамки федерации я ее выводить не предлагал. Сборная не может быть без федерации, она всегда находится под ее эгидой. Просто хотелось сделать ее индивидуальной единицей. И вот почему. Нам хотелось, чтобы в сборной работали люди, занимающиеся только ею и ничем другим. Национальная команда отнимает много времени, и важно, чтобы ее сотрудники четко выполняли наши директивы. Сейчас мы видим, что все в порядке. Есть штаб, пусть маленький, но который работает только на первую сборную.

— Но та идея сама по себе не прошла.

— Это очень сложно было осуществить в юридическом плане. Главное, что в конечном итоге мы достигли того, к чему стремились, — наличия штаба, который целенаправленно занимается первой командой страны.

— Третьяк говорил, что идея была не ваша.