Есть множество свидетельств погромов, организован­ных и самими красными, а уж тем более самыми разными «батьками» всех различных направлений. Ну вот хотя бы такой факт: 9-я дивизия Красной армии разграбила и частично сожгла город Бахмут (ныне — Артемовск) под лозунгами «Бей жидов и коммунистов!».

О погромах 1918-1921 годов можно уверенно ска­зать: они стали по-настоящему страшными. Теперь русские и украинцы не грабят евреев, не уничтожают их имущество, а стремятся убить их как можно боль­ше. По разным данным, убито было от 50 до 120 тысяч человек. Цифры расходятся, но не очень сильно, это вызывает доверие.

Евреев не просто убивают; совершаются чудовищные жестокости, кажущиеся порой совершенно неправдо­подобными: людей сжигают живьем, забивают насмерть дубинками, рубят на части топорами, вливают в них вед­рами воду. Остервенелые погромщики убивают младенцев на руках у матерей, целые семьи на глазах кормильцев, топят в сортирах стариков. Порой кажется, что они действительно обезумели, утратили все человеческое, превратились в шайку диких зверей. Что по России ка­тится вал буйнопомешанных, и что единственный способ остановить эту публику — применять напалм и пулеметы.

Наверное, я бы и пришел к такому выводу, если бы... Если бы эта информация не дополнялась кое-какой другой. Гражданская война унесла, по разным данным, от 9 до 13,5 миллиона жизней. То есть погибло примерно 6-9% всего населения, в основном русского — то есть, говоря современным языком, русского, украинского и белорус­ского. После Гражданской войны 1917-1922 годов и по­явилось понятие «беспризорник», а было беспризорников несколько миллионов человек.

Евреев в Российской империи порядка 6 миллионов. Уничтожение даже 120 тысяч (а крайние цифры, как пра­вило, не реальны) дает 2% потерь всего народа. Заметно меньше, чем в целом по России.

Столь нелюбезный Д. Маркишу А.И. Солженицын весьма справедливо указывает — и в 1905 году были ведь вовсе не только еврейские погромы, были еще и помещи­чьи. Назвать их «дворянскими» не совсем точно, потому что к тому времени покупали землю самые различные люди, включая и выходцев из рабочих и крестьян. Причем помещиков точно так же грабили и убивали, проявляя чудовищную жестокость. Точно так же рубили топорами на части, сжигали живьем, топили в уборных, истязали с изобретательностью профессиональных палачей. Опи­сано это во многих книгах, малую толику которых я могу предложить вниманию читателя:

Бунин И.А. Под серпом и молотом. Лондон: Заря, 1982.

Зуров Л. Древний путь. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1985.

Ильин И.А. О большевизме и коммунизме // Ильин И. А. Собр. соч.: В 10 т. М.: Русская книга, 1998. Т. 7.

Ильин И.А. Мученичество. Церковь в советском го­сударстве // Ильин И.А. Собр. соч.: В 10 т. М.: Русская книга, 1998. Т. 7.

Кончаловский Д.П. Пути России. Размышления о рус­ском народе, большевизме и современной цивилизации. Париж: YMCA-Press, 1969.

Регельсон Л. Трагедия русской церкви. 1917-1945. Париж: YMCA-Press, 1977.

Pap Г. Плененная церковь. Очерк развития взаимоот­ношений между церковью и властью в СССР. Франкфурт: Посев, 1954.

Розанов В.В. Апокалипсис нашего времени. М.: Центр прикладных исследований, 1990.

Романов Е.Р. В борьбе за Россию. М.: Голос, 1999.

Скрябина Е. Это было в России. Los Angeles: Almanac, 1980.

Но предупреждаю — эти книги даже сейчас, по про­шествии почти столетия, страшно читать.

Еще много позже «знающие люди» искали в деревнях награбленное у помещиков — произведения искусства, скрипки работы Страдивари, одежду, мебель — и скупа­ли у погромщиков за совершенно сказочный бесценок. С некоторыми из этих людей можно было пообщаться еще в 1970-е годы, причем они довольно охотно рас­сказывали, что и по какой цене «приобрели». Один (по фамилии Ландау) показывал мне чудесные картины. Их он выменял на наган и патроны к нему в 1933 году. Другой (по фамилии Рабинович) в 1935 году выменял на хлеб и мешок картошки прекрасные бронзовые безде­лушки и серебряную посуду XVIII века. Причем продавцы не особенно скрывали, откуда у них это все. Мародер пользовался тем, что он — главный врач санатория или научный работник в большом городе, у него есть оружие, паек, возможность получать продовольствие. Он поль­зовался этим, чтобы купить что-то от другого мародера, более раннего. Есть ли между этими мародерами такая уж большая разница?

В 1917-1919 годах грабили и кулаков — то есть вы­шедших на отруба, порвавших с общиной крестьян. Жестокость, беспощадность — те же самые.

В Петербурге, потом и в других городах, истребляли дворян, а очень часто вместе с ними — интеллигенцию и чиновников. Степень жестокости — та же самая. В ноябре 1917 года на Перинной линии, в самом сердце Санкт-Петербурга, балтийские матросы насадили на шты­ки двух девочек — примерно трех и пяти лет. Насадили и довольно долго носили еще живых, страшно кричащих детей. А их маму, жену офицера («золотопогонника» — так они это называли), долго кололи штыками, резали ножами и в конце концов оставили на снегу, перерезав сухожилия на руках и ногах — чтобы не могла уползти, чтобы наверняка замерзла. Она и умерла — от потери крови, от холода, от ужаса и отчаяния. Часто приходится слышать рассуждения о необходимости «национального примирения», и что «должны же были дворяне понимать правду народа». Перейдем же от общего к частному: пусть мне объяснят, какую такую «народную правду» должен был постигнуть муж этой женщины, папа убитых девочек, и каким конкретно способом он должен был бы примиряться с этими матросами.

Или вот, пожалуйста: «А в ранний утренний час, в пус­тынном парке на Крестовском острове, возле дворца, я видел, как матросы охотились на человека. Как на дичь... Человек в разорванной морской тужурке, с непокрытой головой и залитым кровью лицом, задыхаясь, бежал рыв­ками, из последних сил»24.

Чем эта сцена отличается от классической: «...человека в разорванном пальто с лицом синим и красным в потеках крови волокли по снегу два хлопца, а пан куренной бежал с ними рядом и бил его шомполом по голове»?25

В ходе Гражданской войны шел погром священников. Шутовское «венчание» «попа» с кобылой — вовсе не выдум­ка «врагов народной власти». Истребление священников и их семей шло даже в большем масштабе, чем истребление дворян — среди дворянства было много советских или разного рода «попутчиков», ценных специалистов. Все они имели шансы уцелеть. А «попы» практически поголовно были «реакционерами» или нейтральными, аполитичными людьми; резали их последовательно, крайне жестоко, и до 1922 года истребили порядка полумиллиона священников и монахов — то есть 80%, а может быть, и 90% всего со­словия. Сегодня намного легче найти потомка дворянина, чем потомка священника.

Потомки убийц бешено сопротивляются, когда эти действия называют «погромом» и «геноцидом». Мол, это все — народное сопротивление, проявление народного возмущения теми, кто «эксплуатировал» народ. С тем же успехом я могу отнести эти слова и к еврейскому погрому.

Геноцид, заявляют мне,— это истребление по генети­ческому принципу. Человек не выбирает, к какому народу принадлежать, и его убийство — это бить лежачего, бить того, кто не имеет возможностей выбора.

Но ведь и в каком сословии или классе общества родиться, человек тоже не выбирает. Поменять класс и сословие можно — но лишь в той же мере, что и народ. Можно сделаться крестьянином, можно накопить денег на землю и стать помещиком; можно служить в армии, как старший Трумпельдор, и сделаться офицером, по­лучить потомственное дворянство. Можно постричься в монахи.

Но точно так же можно принять гиюр, можно выкрес­титься, выучить язык, сменить гражданство. Почему помещики не приняли гиюр?! Почему евреи поголовно не выкрестились и не стали все помещиками?!