– Вот этого хотела Кей, да? Я ее понимаю, Джулия! Господи! Я чувствую... чувствую себя ею! Хочу коснуться тебя, Джулия. Хочу коснуться тебя, как она...

Джулия отстранилась. Нашла руку Хелен и сдернула с нее перчатку, позволив ей упасть. Расстегнула свои брюки и почти грубо сунула в них руку Хелен.

– Так сделай это, – сказала она.

Когда начинали выть сирены, дежурная бегала с этажа на этаж, неслась по коридорам и стучала в каждую дверь: «Налет, девочки! Воздушная тревога!» Далее всем жилицам полагалось спокойно и организованно спуститься в подвал, где, как в любом убежище, было слишком промозгло, душно и сумрачно. В подвале разудалые обитательницы общаги, с кем Вив почти не зналась и для кого подобная жизнь была лишь разновидностью пребывания в пансионе, иногда пытались затеять игры или хоровое исполнение развеселых песенок. Теперь Вив еще боялась, что ее затошнит от разнообразных запахов подвала.

В последние недели она привыкла пережидать тревогу в своей комнате, которую делила с Бетти и еще одной девушкой по имени Анна. Те спали как убитые – Анна накачивалась верамоном, Бетти надевала наглазники, а в уши вставляла розовые восковые затычки. И только Вив беспокойно ворочалась в кровати, вздрагивая от разрывов бомб и залпов зенитного огня; она думала о Реджи, Дункане, отце и сестре; обхватив руками живот, размышляла, как же быть со штуковиной, что росла в ней и от которой нужно избавиться.

Она пробовала таблетки, которые принимала Фелисити Уитерз, но те лишь одарили ее желудочными коликами и почти на неделю жутким поносом, не возымев иного эффекта. Дни проходили в тревожном ступоре: Вив постоянно ошибалась в работе, не могла ни есть, ни курить, ни сосредоточиться на чем-то ином, кроме необходимости сглатывать тошноту, которая поднималась в ней черной горькой волной и мучила часами. А сегодня утром она еще с ужасом обнаружила, что юбка не сходится в поясе; пришлось заколоть ее булавкой.

– Что же мне делать? – спрашивала она Бетти, а та всегда повторяла уже сказанное:

– Сообщи Реджи. Господи ты боже мой, Вив, если ты этого не сделаешь, я сама ему напишу!

Вив не хотела писать из-за цензуры. До следующей побывки Реджи оставалось еще две недели. Она не могла ждать так долго, толстея и мучаясь от тошноты и страха. Вив понимала, что должна ему сообщить. Единственный способ – позвонить по телефону. Сейчас она застыла в постели, уговаривая себя встать и сойти вниз, чтобы сделать звонок.

Вив надеялась, что налет скоро закончится, однако бомбежка только усиливалась. Через пару минут, услышав, как во сне забормотала Анна, она откинула одеяло. Если бомбы начнут падать ближе, соседка может проснуться. Это все усложнит. Звонить надо сейчас, думала Вив, или никогда...

Она встала, надела халат, тапочки и взяла фонарик.

Вив вышла в коридор и осторожно спустилась на один этаж, нащупывая ногой ступеньки, ибо лестницу тускло освещала лишь одна синяя лампочка. Она двигалась почти бесшумно и чуть не до смерти напугала девушку, которая с тарелкой в руке поднималась навстречу.

– Вив! – выдохнула девица. – О господи! Я уж подумала – это призрак Старой машинистки.

– Извини, Милли.

– Ты куда? В подвал? Ну дуй вместо меня. Как раз поспеешь на второй кон «Мальчик-Девочка-Цветочек-Зверечек»... Или ты положила глаз на крекеры, что завалялись в комнате отдыха? Облом. Я их уже хапнула для нас с Жаклин Найт и Каролиной Грэм.

Вив замотала головой:

– Ешьте на здоровье. Я только попить хочу.

– Гляди, там мыши, – сказала Милли, поднимаясь по лестнице. – И помни: если кто спросит про крекеры, ты меня не видела. В долгу не останусь.

Голос ее стих. Вив дождалась, пока Милли пройдет по площадке, и стала спускаться дальше. Чем ниже, тем лестница становилась шире – старый дом был построен с претензией на роскошь. Потолки украшали огромные лепные розетки, на стенах остались крючки, где некогда висели жирандоли. Балясины перил обладали изящными формами и узкой талией. Красивые малиновые дорожки в коридорах были застланы холстиной, сильно пострадавшей от каблуков-шпилек. Глянцевые стены, выкрашенные в унылые тона – зеленый, кремовый и серый, – в тусклом синем свете выглядели еще более удручающе.

В вестибюле громоздилась куча дамских пальто, шляпок и зонтиков. На столике лежала кипа газет и неразобранных писем. Фрамуга над дверью, естественно, была заколочена досками, но небьющееся стекло двери, что вела в подвал, набухало светом. Снизу донесся женский голос, подхваченный другими: «Первоцвет... Анютины глазки... Примула...»

Вив включила фонарик. Телефон располагался чрезвычайно публично – в нише перед комнатой отдыха, но со временем девушки отодрали скобки, крепившие провод к стене, и при желании можно было протянуть аппарат через коридор в чулан, где, сидя на газомере среди веников, ведер и швабер, в темноте сделать приватный звонок. Вив так и поступила, плотно притворив дверь чулана и приспособив фонарик на полку; в страхе перед мышами и пауками она опасливо косилась на щели и углы. Табличка на аппарате предупреждала: «Думай, прежде чем говорить».

Телефонный номер части, записанный на истертом клочке бумаги, лежал в кармане халата; Реджи дал его сто лет назад на самый крайний случай, и Вив никогда им не пользовалась. Но разве сейчас не крайний случай? – думала она. Вив достала бумажку. Сняла трубку, набрала «О» для выхода на коммутатор и отпустила медленно крутящийся диск, стараясь заглушить его стрекот носовым платком.

Голос телефонистки был прозрачен, как стекло. На соединение уйдет несколько минут, сказала она.

– Спасибо, – ответила Вив.

Аппарат она держала на коленях, готовя себя к его звонку. Замигал фонарик, и Вив, подумав о батарейке, выключила его. Она чуть-чуть приотворила дверь, чтобы из коридора через щель проникал тусклый синий свет. Кроме этого лучика, в чулане было абсолютно темно. Из подвала доносились раскаты смеха и рокот голосов. Когда падали бомбы, стены вздрагивали, источая ручейки пыли.

Наконец телефон на коленях Вив дернулся и зазвонил, насмерть ее перепугав. Трясущимися руками она схватила и чуть не выронила трубку. Стеклянная барышня сказала: «Секунду», после чего вновь наступило ожидание, затем прошла серия щелчков, пока выполнялось соединение.

На линии возник мужской голос – телефониста части. Вив назвала фамилию Реджи.

– Вы не знаете, в какой он казарме? – спросил телефонист. Вив не знала. Связист набрал центральный корпус. Шли гудки... – Не отвечают.

– Пожалуйста, подождите еще, – взмолилась Вив. – Это очень срочно.

– Алло? – наконец возник другой голос. – Это мой разговор с Саутгемптоном? Алло?

– К сожалению, это внутренний вызов, – любезно пояснил телефонист.

– Твою мать-то!

– Не стоит благодарности.

Затем ответил кто-то еще и хотя бы сообщил номер казармы Реджи. На сей раз прошло только два гудка, и в трубку ворвался оглушающий шум: крики, смех, музыка из радио либо патефона.

– Аллоу? – промычал мужской голос.

– Алло, – тихо ответила Вив.

– Да? Кто это?

Вив сказала, что ей нужен Реджи.

– Реджи? Что? – орал человек.

– Кто там? – донесся еще один мужской голос.

– Какая-то девица, называющая себя Реджи.

– Она не себя называет Реджи, олух! Она хочет поговорить с Реджи! – Трубка зашуршала, переходя в другие руки. – Мои искренние извинения, мисс... Или мадам?

– Будьте любезны... – Сквозь щель чуть открытой двери Вив нервно глянула в коридор и приложила ко рту руку, чтобы заглушить голос. – Можно Реджи?

– Можно ли Реджи? Насколько я знаю Реджа, это будет зависеть от того, кто его спрашивает. Он задолжал вам денежку?

– А ей точно нужен Редж? – спросил первый голос.

– Мой приятель интересуется, – транслировал второй, – уверены ли вы, что вам нужен Редж, а не он. Вот сейчас мой друг руками обрисовывает формы, которые, вероятно, передают цвет ваших прекрасных глаз, изумительную кудрявость ваших волос и потрясающую выпуклость... вашего голоса.