Федя почесал затылок:
Но как узнать — что это? Я ничего не понимаю. Ну вот, к примеру, первый рисунок: руки, игла, птица моа, нога…
Хм!.. Руки ли это?.. Не уверен. Может быть, «пальцы»? Но почему на третьем только два пальца? Всего — двенадцать… Может быть, «двенадцать»?.. Моа нарисован так же, как на камне в подземелье…
А что если попробовать так, как Валя сделала там, — предложил Дима, — взять только согласные?
Как Валя сделала там?.. Кстати, друзья, многие народы древнего Востока не имели письменных знаков для передачи гласных звуков, они записывали только согласные.
Не имели?
Видите ли, алфавит создавался, когда от идеографического письма стали переходить к звуковому. Один и тот же рисунок мог означать несколько совсем разных слов, лишь бы совпадал их «скелет» — костяк согласных букв… Скажем, рисунок «рак» мог означать также такие слова как «река», «рука», «рок»…
Но как же читали такие письма?
Рядом с рисунком, костяком слова, ставили значок-подсказку. Рядом с рисунком рака, например, волнистая черточка показывала бы, что читать нужно «река», папирус — читай «урок»… Давайте попробуем. Что у нас получится?
Он написал: ДВНДЦТЬГЛМНГ…
Да! Не совсем ясно…
Валь, ты что колдуешь?
Девочка, постукивая кончиком карандаша по щеке, рассеянно посмотрела на Федю:
Это не двенадцать.
А что?..
Валя карандашом написала что-то в воздухе, пробормотала:
Джн, джнг, джнгл… — ткнула карандашом в рисунок. — Это «дюжина». Д Ж Н. Получается ДЖНГЛ…
Молодец, Валюша!.. Джнгл — джунгли. Это уже что-то значит!
Правильно! На юге от моста начинаются джунгли! — воскликнул Дима.
На юге? Первый рисунок разгадан!
На втором непонятен последний рисунок! Федя удивленно поднял брови:
А разве это не римская волчица?
Эх ты, историк! Римскую сосут двое малышей: Ромул и Рем, а здесь… — Дима смешался, снова взглянул на рисунок. — Конечно, это римская волчица. Кого нет? Рема. Значит…
Интересно, о каких милях идет речь: о морских или уставных?.. Разница, в общем, небольшая, но в данном случае может выразиться примерно в трех четвертях километра. А это не так уж мало…
Остается последний рисунок. Что мы тут видим? Первое — очевидно. Второе — эмблема медицины…
Может быть, это «яд»? Вон капелька вытекает из зуба змеи.
Правильно, может быть и «яд». Даже, пожалуй, наверное — «яд».
Дима указал на предпоследний рисунок:
Что обозначает эта дуга? Солнце, месяц, звезды…
Это «небо». Так изображали его древние.
Тогда, мне кажется, что здесь все понятно.
Кроме одного: с чего высаживаться. И… вопрос с милями становится еще более важным, так как неизвестно — где высаживаться.
Капитан поскреб обросший седой щетиной подбородок.
— Во всех этих рисунках бесспорно одно — их сделали не аборигены.
Волоча ногу, Максимыч дошел до леса, который с севера окаймлял болото. Нигде никого. Сел отдохнуть. Странно, почему за ним нет погони? Он подумал было, что те — в катере — посланы по его следу, а они отправились на «Бриз». Искать судовые документы? Ну, им придется немало повозиться, прежде чем догадаются о существовании ящика в пульте управления… Боцман побледнел: неужели они отправились топить «Бриз»?! Не может быть! Не посмеют. Да и не сделают, пока не узнают, зачем прибыл сюда корабль…
Ухватившись за ветку, Максимыч встал, полез в карман за ножом, но вспомнил, что ножик остался на полу, в кают-компании.
Отломал сук. Опираясь одной рукой на него, другой придерживаясь за стволы деревьев, направился вдоль опушки. Впереди, километрах в двух, лес сворачивал к югу.
— Туда-то мне и надо. Ну, Максимыч, полный вперед! Вот только ход у тебя, прямо скажем, небольшой…
Четверо друзей выбрались из каньона и направились прямо на юг, к джунглям, которые начинались темной стеной в каких-нибудь ста метрах от навесного моста. Капитан, Федя и Дима отстегнули топоры, готовясь прорубаться через заросли, но, как ни странно, этого не понадобилось — в лесу, петляя и извиваясь, тянулась тропа. Лианы, валежник, кусты, которые местами ее перегораживали, были ничто по сравнению с тем, что им пришлось преодолевать накануне. Топкую почву устилал толстый слой бамбука, словно кто-то проложил здесь гать. Кое-где поваленные деревья также помогали перебираться через топкие места.
Шли молча, каждый погруженный в свои мысли. И, наверное, все думали об одном и том же…
Годфри пробежал мимо вахтенного, заперся у себя в каюте. Дрожащими руками достал из шкафа бутылку виски, расплескав добрую половину, налил в стакан. Зубы стучали, горькая жидкость стекала по подбородку, пролилась на костюм. Клайд завернулся в одеяло, бросился в кресло… Дрожь не унималась. Тупо глядя в одну точку, он пытался привести мысли в порядок, но они то мчались в каком-то бессмысленном хороводе, то холодными каменными глыбами ложились на темя… Дважды кто-то стучался в дверь, но он даже не шевельнулся. Он слышал, как капитан Уэнслн отдавал своему помощнику распоряжение сменить Рокка, привезти тело Бернера, но так и не смог полностью осознать значение этих слов.
*
Прошло три часа. Клайд проснулся. Шея затекла, неудобно повернутая голова разламывалась. Сжимая виски, он встал. Его мутило, тело покрылось испариной. Шатаясь, он прошел в ванную.
Открыв до отказа краны, разделся, с наслаждением лег в теплую воду, чувствуя, как кровь отливает от головы. Мозг снова четко заработал, но мысли были отнюдь не радужными:
— Черта мне нужно было сообщать шефу о пленном!.. Болван, испугался ответственности. Где он теперь, этот пленный?!
Он включил электробритву, посмотрел на себя в зеркало: на левой стороне подбородка расплылся кровоподтек: вот почему до сих пор болит челюсть!
Пока Клайд брился и одевался, он обдумал дальнейшие действия: русский, наверно, уже у своих. Надо полагать, они тут же свяжутся со своим центром. Оттуда пошлют помощь. Как? Самолетом? Вряд ли — приземляться негде. Значит, в ближайшее время можно не ожидать никаких сюрпризов. А за это время он разделается с теми, что на острове!.. Международную огласку они тоже едва ли дадут: очевидно, русские весьма заинтересованы в сохранении тайны острова…
Годфри позвонил вахтенному:
— Передайте капитану, что я жду его у себя. Когда Уэнсли, низко согнувшись, чтобы не задеть дверной косяк, вошел в каюту, Клайд был уже одет, причесан. Подбородок — сильно напудрен. Уэнсли опустился в кресло.
Годфри притушил сигарету. С самого начала пути у них с Уэнсли сложились довольно холодные отношения, которые постепенно перешли в открытую неприязнь. «Досадует, что до сих пор дальше капитана третьего ранга не пошел и что попал под мое командование», — подумал он.
Капитан, сколько у вас свободных людей?
Свободных? Ни одного. Вы приказали взять лишь самый необходимый состав, что я и сделал.
Годфри пропустил мимо ушей последнее замечание.
В таком случае сколько у вас вообще человек?
Не считая вас, капитан-лейтенант Годфри, господ офицеров и пассажира Кента, на «Фэймэзе» было девятнадцать человек. Радист лежит с переломом ребер, у Бена сломана рука, — по мере перечисления Уэнсли загибал пальцы, — Хэпсона унесло волной, Рокк на гауптвахте, — он поднял глаза на Годфри, тот стоял против света, и лица его не было видно, — мне старшина передал, что вы распорядились отдать его под суд, — он согнул еще один палец. — Это четыре. Пятый — Бернер. Кстати, что прикажете делать с его телом: похоронить на берегу или спустить в море?
Спустить в море!
Есть спустить в море. Итак, сэр, пять человек выбыло из строя. Осталось четырнадцать. Из них двое несут вахту на захваченном вами советском судне.
