Выступали две танцовщицы. Пьяные посетители собрались у сцены и стучали по ней от восторга кулаками. Танцовщиц было двое: одна – девица небольшого роста заметно нервничала, вторая – женщина тучного телосложения чем-то напоминала водителя-дальнобойщика. Обе танцовщицы, полностью раздевшись, легли на спины и раздвинули перед зрителями ноги в стороны. Из влагалища каждой высовывалась маленькая резиновая кукла, наполовину введенная внутрь. Это они так заняли исходное положение для соревнования по стрельбе. Суть состязания заключалась в том, чтобы, не прибегая к помощи рук, вытолкнуть куклу из влагалища как можно дальше. Что они и сделали: маленькая, которая нервничала, выплюнула свою куклу примерно на двенадцать метров, а та, которая больше походила на шофера со стажем, даже до четырех метров не дотянула, и ее кукла попала в самую гущу пьянчуг, сгрудившихся у края сцены. Но на этом состязание не заканчивалось – теперь обеим женщинам предстояло протиснуться сквозь толпу, чтобы забрать своих кукол, которых зрители ударами ног посылали от одного столика к другому, и здесь, конечно, все преимущества были на стороне той танцовщицы, которая больше напоминала дальнобойщика.

Началась беспорядочная беготня, превратившаяся в настоящую свистопляску. В конце концов тучная танцовщица первой вернулась на сцену и забросила свою куклу в конусообразную корзину, как баскетболист. Она торжествующе размахивала руками, и так далее, под бешеные аплодисменты. Ей, наверное, было лет шестьдесят, по крайней мере около того.

Перекинув салфетку через плечо, Ксавье сосредоточенно наблюдал за происходящим, скрестив руки на груди. Это представление будило в нем самые разные мысли, вызывало массу вопросов, которые ставили его в тупик. Надо было похлопать его по плечу, чтобы вывести из состояния прострации.

– Да, да, уже иду! – крикнул он мажестиканцу, требовавшему свою порцию выпивки.

И подручный, взяв в охапку кувшины, направился к жаждущему клиенту зигзагами в обход тесно сбившихся в беспорядке столов, получая толчки и оплеухи от завсегдатаев.

Наконец-то выдалась свободная минута. Ксавье обычно пользовался такими моментами, чтоб хоть стоя вздремнуть, уперев лоб в цинковую стенку бара. Но тут кто-то дернул его за ремень.

– Эй, – раздался чей-то голос, – я тебя знаю. Тебя зовут Ксавье, ты работаешь разрушителем.

К словам мужчины надо было прислушиваться очень внимательно, потому что он уже принял изрядную дозу спиртного, и язык у него прилично заплетался.

– Слушай, да неужто ты меня не узнал?

Ксавье пристально смотрел на его помятую физиономию – веки пьяницы опухли так, будто его осы покусали. Мужчине было непросто прямо сидеть на табурете. Он и вправду вызвал в памяти Ксавье какие-то смутные воспоминания.

– Розетта. Соседка твоя. Я ее жених. Был им, по крайней мере.

– Понятно.

– Эй, Лари, еще пару пива!

– Тебе не хватит, Бенджи? – сказал бармен. – Не забудь, тебе ведь еще на ринг вечером выходить.

Вялым взмахом руки Бенджи дал ему понять, что за этим дело не станет. Он повернулся к Ксавье.

– Помнишь, я был там в ту ночь, когда та бедняжка молодая сгорела до смерти, – проговорил он и рыгнул.

– Пегги, – напомнил Ксавье.

– Какая разница. Все мы в жизни – пустое место.

– Ее звали Пегги. И это совсем не пустое место.

– Может и так.

– И то, что все мы смертны, вовсе не значит, что все мы – пустое место.

Бенджи уже израсходовал весь запас собственных соображений, относившихся к столь замысловатой теме. С большим трудом мысль его блуждала по извилинам мозга. С чего бы это ему снова приспичило выпить? И вдруг он вспомнил.

– Да, так вот, я им был, потому что она меня отшила, можешь ты мне поверить? И, знаешь, ради кого она меня отфутболила? А? Знаешь, на кого она меня променяла? На разрушителя, вот на кого! Ты ведь тоже этим ремеслом занимаешься, или я не прав?

При этом он бросил на Ксавье взгляд, полный угрозы, и грубо схватил его за воротник. Но тут же расслабился, и губы его растянулись в бессмысленную улыбку. Он даже дружески потрепал Ксавье по плечу.

– Но ты мне все равно нравишься. Уж не знаю почему, но ты мне нравишься.

– С чем я вас и поздравляю.

Шум снова стал оглушительным, потому что на сцену только что вышли две новые соперницы. Бенджи продолжал что-то говорит подручному, но крики толпы заглушали все его слова. Настала очередь классического представления, смысл которого состоял в том, какая из женщин на сцене быстрее достигнет оргазма путем возбуждения молочных желез. Все посетители «Мажестика» забрались на столы. Ксавье метался из стороны в сторону, пытаясь найти просвет между ногами, чтобы увидеть происходившее на сцене. И снова кто-то дернул его за штаны.

– Ты почему мне не отвечаешь? – прокричал Бенджи ему в ухо. – Я же сказал тебе, что меня зовут Бенджамин Тарбер!

Ксавье рассеянно пожал протянутую ему мясистую, мозолистую пятерню. Пьяный мужчина продолжал драть горло:

– Понимаешь, я начал с пяти кружек пива, потом заказал еще три, а теперь, видишь, взял только две, и мне хватило. Забавно, правда? Чем меньше я пью, тем больше косею.

Он неестественно медленно подмигнул Ксавье.

– Ты почему не смеешься? Это одна из старых шуток моего старика. Или тебе, что, юмор моего папаши не кажется смешным? – добавил он, причем тон его вдруг стал таким, будто он на прашивается на неприятность.

– Из… меня, но я … воз… слу… толы!

– Что? Ни черта не слышу!

– Мне пора снова идти столики обслуживать! – прокричал Ксавье в самое ухо алкашу.

И подручного опять затянуло в водоворот мажестиканцев.

Немного позже, пока кошмарное выступление еще продолжалось, Ксавье снова чинил за кулисами банджо. Он наткнулся на Шарлотту: глаза птицы прикрывали темные очки, а с шеи у нее свисал поводок; она все еще возмущалась по поводу представления женщин, которое казалось ей настолько вульгарным, что она просто задыхалась от праведного гнева. Ей очень хотелось не дать подручному пройти мимо. Она каждый вечер терпеливо поджидала его за кулисами, и такое ее поведение уже стало предметом скабрезных насмешек всего персонала. Опустив голову, Ксавье лишь бросил: «Извините, мадемуазель», – и обошел психоаналитика стороной.

То, что он назвал ее «мадемуазель», немного смягчило горечь обиды и позволило ей сохранить видимость спокойствия. Она непроизвольно впечатала ногу в пол. Что-то выскочило из нее сзади и с хлипающим звуком упало на пол.

Ксавье вернулся к бару, держа по банджо в каждой руке. Уже было поздно, приближалось время закрытия, оставался еще только номер моргальщика Кламзу. А Бенджи все так же сидел на табурете, слегка наклонившись, как подгнивший гриб.

– Розетта, – жалостно ныл он, – Розетта моя, бросила ты меня, променяла на этого разрушителя упакованного!

Эта мысль затягивала его, как зыбучие пески. Но вдруг он задиристо прокричал, точно бойцовый петух:

– Да шли бы они все куда подальше, эти потаскухи! Дайте же мне выпить наконец!

К Бенджи подошел взбешенный управляющий и бросил на него такой взгляд, как у Вилли Ламота.

– Вот ты где ошиваешься! Снова надрался как свинья, тварь ты гнусная! Как это, интересно, ты себе думаешь на ринг подниматься? Считай, тебе уже твои десять секунд отсчитали!

Боксер вяло махнул рукой, как будто хотел сказать: ладно, не шебурши, все в ажуре, что за дела? И, пытаясь показать, что он в полном порядке, допил последние пол глотка и встал на ноги, опираясь на плечо Ксавье. С крепко закрытыми глазами, держа кружку в руке, он, пошатываясь, прошел несколько шагов, потом повалился головой вперед и набок, как, бывает, падают подстреленные лоси, ударился о стул, перевернулся и рухнул на спину на грязном полу, посыпанном опилками. Не было никаких сомнений в том, что он отключился окончательно и бесповоротно.

– А ты, болван, какого черта ты дал ему набраться до потери пульса?