Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Но не все лошади кормятся зимою на дворах; большая часть башкирских табунов проводит зиму в степи. В деревнях остаются только лошади отличные, почему-нибудь редкие и дорогие, лошади езжалые, необходимые для домашнего употребления, жеребята, родившиеся весной того же года, и жеребые матки, которых берут, однако, на дворы не ранее, как во второй половине зимы: все остальные тюбенюют, то есть бродят по степи и, разгребая снег копытами, кормятся ветошью ковыля и других трав. Хотя снега в открытых степях и по скатам гор бывают мелки, потому что ветер, гуляя на просторе, сдирает снег с гладкой поверхности земли и набивает им глубокие овраги, долины и лесные опушки, но тем не менее от такого скудного корма несчастные лошади к весне превращаются в лошадиные остовы, едва передвигающие ноги, и многие колеют; если же пред выпаденьем снега случится гололедица и земля покроется ледяною корою, которая под снегом не отойдет (как то иногда бывает) и которую разбивать копытами будет невозможно, то все конские табуны гибнут от голода на тюбеневке. Башкирцы, по лености своей, мало заготовляют сена на зиму, да, правду сказать, на весь скот и на все конские табуны в таком количестве, в каком башкирцы держали их прежде, заготовить сена было невозможно. Теперь башкирцы косят его вдвое больше, а скота и лошадей против прежнего не имеют и вполовину.

Наконец, наступает первозимье: снег покрывает землю, ложатся пороши, испещряется степь русачьими маликами, лисьими нарысками, волчьими следами и следами мелких зверьков. Пришла пора сходить и съезжать русаков. Если вдруг выпадет довольно глубокий снег четверти в две, пухлый и рыхлый до того, что нога зверя вязнет до земли, то башкирцы и другие азиатские и русские поселенцы травят, или, вернее сказать, давят, в большом числе русаков не только выборзками, но и всякими дворными собаками, а лис и волков заганивают верхами на лошадях и убивают одним ударом толстой ременной плети, от которой, впрочем, и человек не устоит на ногах. Успех травли и гоньбы происходит от того, что лошадям и высоким на ногах собакам снег в две и две с половиной четверти глубины мало мешает скакать, а зверю напротив: он вязнет почти по уши, скоро устает, выбивается из сил, и догнать его нетрудно. С первою оттепелью, с первою осадкой снега и образованьем наста, без чего редко становится зима, всякое добыванье зверя в степи гоньбою прекращается, потому что снег окрепнет и, поднимая зверя, не поднимет ни человека, ни лошади. Одни зимние вьюги, по-оренбургски — бураны, беспрепятственно владычествуют на гладких равнинах, взрывая их со всех сторон, превращая небо, воздух и землю в кипящий снежный прах и белый мрак… О, не дай бог никому испытать жестокость зимних метелей в степях оренбургских!

Кроме известной дичи: тудаков, кроншнепов, стрепетов и других, в степях водятся звери и разные зверьки: белесоватая степная лиса, которая хуже мехом и меньше ростом лесной, красной лисицы, называемой огневка, зайцы, русаки и тумаки, которых охотники называют ковыльниками, хорьки, горностаи, ласки и карбыши. В отрогах водятся волки, изредка и барсуки, а по скатам гор водились прежде в великом множестве сурки. Я еще помню, что около самых деревень, куда, бывало, ни взглянешь, везде по сурчинам[36] сидят они на задних лапках, как медвежата, и громким свистом перекликаются между собою. По мере населения края сурки отступали от новых пришельцев в места более уединенные и, наконец, в некоторых уездах почти перевелись. Бесчисленные сурчины, но уже пустые, свидетельствуют о множестве прежних жильцов. В покинутых норах нередко поселяются лисы и выводят детей, а зайцы русаки прячутся в них от всякой невзгоды. Крепкая кожа и отлично мягкое сало сурков, которые бывают до невероятности жирны к осени, весьма пригодны для домашнего обихода. Бить из ружей их трудно, потому что сурки сидят над самою норою и, будучи даже смертельно ранены, падают прямо в нору и успевают залезать в нее так глубоко, что их не достанешь, а разрывать нору много хлопот. Туземцы ловят сурков петлями, которые настораживают над лазом из главной норы, и капканами, которые ставят на торных тропах, проложенных от одной сурчины к другим; сурки любят целыми семьями посещать своих соседей и принимать гостей: соберутся кучкой, посидят на задних лапках, посвищут и разойдутся. Бывало, станешь приближаться к такой приятельской беседе, и вдруг хозяева попрячутся в норы, а гости побегут неуклюже и смешно к своим сурчинам. — Сурки рано осенью уходят в норы, затыкают их изнутри сухою травою и засыпают до весны, до пробуждения от зимнего сна всей природы.

Со временем не останется лоскута нераспаханной степи в Оренбургской губернии. Вопреки землемерским планам и межевым книгам, все ее земли удобны, все должны быть населены, и все, написанное мною о степных местах этого чудного края, сделается преданием, рассказом старины.

1. ДРОФА

Записки ружейного охотника Оренбургской губернии(с илл) - i_029.png

Имя дрофы — не знаю, откуда происходит. В Оренбургской губернии зовут ее по-татарски тудак, или дудак. Это же название слыхал я в соседственных губерниях, но в Курской, вместо дрофа, говорят дрохва. Я остаюсь убежден в нерусском происхождении этого слова.

По величине своей, особенно по тяжести (старая жирная дрофа весит до тридцати пяти фунтов), по вкусному мясу, когда она молода и сыта, по осторожности ее и трудности добыванья дрофа имеет бесспорное право на первенство между степною дичью. Станом и статью, образованием головы, носа и ног она очень похожа на дворовую большую индейку. Молодая дрофа в первый год пером иссера-глинистая, но с возрастом выцветает и делается год от году белее. Голова у дрофы и шея какого-то пепельного или зольного цвета; нос толстый, крепкий, несколько погнутый книзу, в вершок длиною, темно-серый и не гладкий, а шероховатый; зрачки глаз желтые; ушные скважины необыкновенно велики и открыты, тогда как у всех других птиц они так спрятаны под мелкими перышками, что их и не приметишь; под горлом у ней есть внутренний кожаный мешок, в котором может вмещаться много воды; ноги толстые, покрытые крупными серыми чешуйками, и, в отличие от других птиц, на каждой только по три пальца. Петух, или самец, кроме большей величины, отличается тем, что у него по обеим сторонам головы растут перья, вихрястые или хохластые, а около подбородка, вдоль шеи, висят косицы длиною вершка в два с половиной, в виде гривы или ожерелья, распускающегося, как веер: всего этого нет у курицы, или дрофиной самки, да и вообще зольный цвет головы и шеи, ржавая краснота перьев и темные струи по спине у самца ярче. Пух у дрофы редкий, иссера-розовый; даже перышки на брюхе и спине у самых корней имеют розовый цвет. Она отличается от всех птиц внутренним устройством своего организма, и один только стрепет, как мы увидим ниже, разделяет с нею эту особенность. Дрофа имеет желудок, и пища переваривается в нем, а не в зобу. Тудаки водятся, то есть выводят детей, непременно в степи настоящей, еще не тронутой сохою,[37] но летают кормиться везде: на залежи, озими и хлебные поля. Я не нахаживал гнезд дрофы, но, судя по стрепету, имеющему с нею большое сходство во всем, кроме величины, можно поверить рассказам охотников, что дрофа кладет до девяти яиц (другие утверждают, что не более трех), похожих фигурою на яйца индейки, с тою разницею, что дрофиные несколько больше, круглее, цветом темные, с желтоватыми пятнами. Дрофа питается преимущественно травою, изредка хлебными зернами, но глотает всяких насекомых, даже ящериц, неоперившихся птичек, мышей, земляных лягушек и небольших змей, чем особенно занимается журавль. Весною появляются тудаки небольшими станичками, а к осени собираются большими стаями: в это время застрелить дрофу еще труднее, чем весною. Во множестве они очень сторожки и не допускают на ружейный выстрел, даже картечью, хотя бы охотник подъезжал на крестьянской телеге, обтыканной зелеными ветвями, или спрятанный в возу травы или сена. Но в одиночку, даже в паре, дрофы несколько смирнее; иногда может удасться подъехать к ним в меру выстрела крупною гусиною дробью или безымянкой: последняя благонадежнее потому, что стрелять приходится не близко, и потому, что эта птица к ружью очень крепка. Пешком подойти к ней невозможно, а можно, если местность будет благоприятна, как-нибудь подползти оврагом, подкрасться из-за бугра, нежатого хлеба или стога сена. Дрофу в одиночку и даже в паре можно заездить, как говорят охотники, то есть, увидав их издали, начать ездить кругом; сначала круги давать большие, а потом с каждым разом их уменьшать; дрофа не станет нажидать на себя человека и сейчас пойдет прочь, но как везде будет встречать того же, все ближе подъезжающего охотника, то, походя взад и вперед, ляжет в какую-нибудь ямку, хотя бы в ней негде было спрятать одной ее головы: в этом глупом положении, вытянув шею и выставив напоказ все свое объемистое тело, подпускает она охотника довольно близко. Разумеется, не на всякой местности можно исполнить этот нехитрый маневр.

вернуться

Note36

Сурчинами называются бугорки, насыпанные сурками при рытье своих нор, которые бывают очень глубоки, всегда имеют два входа и проводятся под землею на довольно большое расстояние. Главный, или передний, вход, широкий и утолоченный от беспрестанного влезанья и вылезанья, называется норою, а задний, малоприметный, употребляемый только в крайности, называется поднорком. Эти бугорки, а иногда порядочные бугры, если семейство сурков велико, составляются первоначально из чернозема, а потом, по мере углубления норы, заметываются выгребаемою лапами сурков глиною и даже галькой и потому краснеются издали, покуда плотно не обрастут чилизником и бобовником.

вернуться

Note37

Есть охотники, которые утверждают противное, но я, убежденный примером других птиц, не верю, чтобы дрофа вила гнездо и выводила детей в молодых хлебах, но, вероятно, она немедленно перемещается туда с своими цыплятами.

35
{"b":"120838","o":1}