А потом все закончилось. Нейл вылез из меня, и ощущение странной пустоты показалось странным и удивительным. Зато нахлынула печаль. С одной стороны, я уже успел привыкнуть к присутствию Нейла в собственном теле, хотя оно и заставляло чувствовать себя переполненным, словно мне срочно нужно в туалет. С другой стороны, это вовсе не приносило удовольствия, потому что мне больше не нравился он сам и не нравилось лежать вот так, на спине. Все это казалось таким странным.

Нейл поднялся с кровати, подошел к двери и, отперев ее, направился по коридору в ванную комнату. Вернулся через пару минут с одним из маленьких светло-желтых полотенец Агнес.

— Это брать нельзя.

— Почему?

— Просто нельзя. Возьми что-нибудь другое. Бумажные полотенца или что-нибудь еще.

То, что происходило у меня между ног, казалось отвратительным. Продолжая лежать на спине, я очень ясно чувствовал, какой я там гладкий и скользкий, как вытекает из заднего прохода сперма, попадая прямо на простыню, которую уже и без того давно пора стирать.

В конце концов, Нейл не придумал ничего лучше, как вытереть и себя, и меня моей же футболкой. Она была красной, и к тому же я из нее давно вырос. Поэтому мне было все равно. Я даже не буду ее стирать — просто выброшу. Засуну в самую глубину мусорного бака в кухне.

— Хочешь, я у тебя отсосу?

Мой член моментально ожил. То, как делал это Нейл, и привязывало меня к нему. Я любил наблюдать за ним в эти минуты. Впечатление складывалось такое, словно он захватывает член губами и одновременно надувает щеки. Можно подумать, что это больно, но он умел делать все так, что ощущение создавалось просто невероятное. Мне было настолько приятно, что я доходил до кондиции куда быстрее, чем тогда, когда обходился своими силами. Фактически, имея в своем распоряжении Нейла, мне не нужно было и мастурбировать.

— Да, — тут же ответил я.

Взяв в рот, он обычно начинал, как будто качая головой. Поэтому член не заходил глубоко в гортань, и самая чувствительная его часть, тыльная сторона ближе к верхушке, как раз и оказывалась наиболее активной.

Я взорвался, пустив пять сильных струй.

Интересно, куда бы я попал, если делал бы все собственными руками? Обычно я стрелял себе в грудь. Иногда в шею. А иногда, когда оказывался в особенно хорошей форме, попадал далеко за голову, в самую стену. Сейчас, наверное, случилось бы именно так.

Я почувствовал, как буквально оплываю на кровать. Можно понять, почему по телевизору люди говорят «Я от него таю». Все было именно так: я словно растаял.

В таком состоянии я оставался секунд тридцать, а потом открыл глаза. Нейл все еще был здесь, рядом; стоял надо мной и улыбался. Облизал губы, словно только что съел вкусное мороженое, и похвалил:

— Это было восхитительно.

Он казался мне просто омерзительным, чудовищно гадким. Хотелось, чтобы он как можно быстрее оставил меня в покое.

— Уходи, собака, — произнес я.

Нейл моментально помрачнел. Когда он обижался, его веки сразу тяжело нависали над глазами, как у бассета. Это выражение было мне уже хорошо знакомо, потому что я здорово научился его обижать. Если не считать подготовки к поступлению в школу парикмахеров, то обижать и оскорблять Нейла Букмена стало моим любимым занятием. Я никогда не спрашивал себя, почему такое случилось. И никогда не считал, что это плохо и неправильно. Нет — я наслаждался ощущением власти. Этот человек дарил мне сознание собственного могущества.

Правда, порою он начинал сердиться. Как в этот раз. Глаза его внезапно зажглись огнем.

— Ты чудовище, — произнес он. — Сладострастное и злобное чудовище. Ты вовсе не невинный четырнадцатилетний мальчик. Нет. Ты сексуальный психопат. То, как ты обращаешься с людьми... — он сплюнул, — настолько отвратительно, что я едва могу поверить, что тебе вообще позволено жить на свете.

Я улыбнулся:

— Отлично, Нейл. Продолжай. Жалкий, растерянный, несчастный человек. Давай вылей всю свою злобу. Да, и еще вот что, — я прищурился в надежде, что выгляжу угрожающе, — если ты хоть раз позволишь себе лишнее, то я тут же доложу в полицию, и тебя арестуют за растление несовершеннолетнего. Проведешь остаток своей гнилой жизни за решеткой.

Я постарался, чтобы эти слова прозвучали особенно весомо.

— А теперь убирайся отсюда немедленно.

Он повернулся и вышел.

Я послушал, как он идет по коридору. Потом, удостоверившись, что он действительно ушел, снова надел пижамные штаны и чистую футболку, завалился на кровать и взял дневник.

***

Только что ушел Букмен. Он опять приходил ко мне со своими делишками и на сей раз сделал все, что хотел. Во всяком случае, мне хоть не пришлось ему сосать. Я ненавижу, как он толкает мою голову вниз. Как бы я ни давился и ни просил его прекратить, он все равно продолжает. Сегодня по крайней мере этого не было. Имел место анальный секс, и мне совсем не понравилось. Я вовсе нее восторге от анального секса и не могу понять, с какой стати люди хотят им заниматься. Это еще одно, что мне не нравится в гомосексуализме. А еще мне не нравится, что я собираюсь стать парикмахером, а люди считают, что это дело как раз для геев. Они не понимают, что я хочу все делать совсем по-другому. Гораздо более значительно. Господи, если бы мне предстояло стать каким-то жалким гомиком, завивающим перекрашенных в фиолетовый цвет старушек в салоне красоты в Спрингфилде, то я наложил бы на себя руки. Здесь же и немедленно. И вот сейчас, когда я пишу эти слова, чувствую, как подступает стена дурноты. Я очень беспокоюсь насчет завивки. Пока этот маньяк тыкал в меня свой отвратительный жирный член, я подумал, что, может быть, мне стоит купить парик и потренироваться на нем. Можно подкопить карманных денег и купить недорогой. Тогда мне не придется больше мучить бедных Финчей и периодически откручивать им головы.

Что же еще? Ведь я хотел и еще что-то сказать. Ах да, вспомнил. Под конец, когда Нейл уже уходил, в его глазах появилось что-то пугающее. Я подумал, что он может оказаться серийным убийцей похлеще этой дамочки из «Голубой луны». Он действительно способен на убийство. Мне кажется, будь сегодня у него с собой нож побольше, он бы непременно меня пырнул. Жутко видеть его в таком состоянии. Иногда мне кажется, что я его совсем и не знаю. А главное, не понимаю, почему и за что так его ненавижу.

Наверное, просто за то, что он такой слабый и жалкий человек. Хотя в нем есть что-то еще, что мне совсем не нравится; всегда было, с самого начала. Думаю, все началось еще два года назад, летом, когда я рассказал ему, что я гей. Он как будто так все понял, итак хорошо говорил, что все в порядке, и все нормально и он будет моим другом, и я могу ему довериться, и все такое прочее. А сам потом заставил меня заниматься с ним сексом. Потом я даже в него влюбился, да оказалось, что он не стоит любви. Наверное, за все это я на него и злюсь. Интересно, нужно ли поговорить об этом с доктором Финчем? Он считает, что гнев, который держишь в себе, способен убить. Но ведь я стараюсь не копить злость, а выливать ее. Обзываю его всякими ругательными, самыми низкими прозвищами. Может быть, этого недостаточно? Может быть, надо на него кричать или что-нибудь в этом роде? Сегодня я и вообще заявил, что если он не будет вести себя, как положено, то я заявлю на него в полицию. Кажется, он испугался, потому что глаза его сразу стали почти нор-мальными, он как-то сразу закрылся и очень быстро ушел. Так что сработало. У меня появилось новое оружие против него. Конечно, нивкакую полицию я не пойду. А если он когда-нибудь прочитает этот дневник, то узнает, что я туда не пойду, и тогда я утрачу свое оружие. Так что лучше эту тетрадку перепрятать. Господи, мало мне поступления в школу парикмахеров, так надо еще беспокоиться и о таких вещах. Странно; что я до сих пор жив. Иногда всерьез задумываюсь об этом. Странно, что я до сих пор не свел счеты с жизнью. Однако что-то меня все-таки толкает жить дальше. Думаю, что все дело в завтрашнем дне, в том, что он обязательно наступит и при-несет с собой какие-то изменения. Во всяком случае, сегодня я узнал, что «Холестерин королевы Хелен» — непросто кондиционер для волос.