Константинопольская Церковь строго придерживалась решений Халкидонского собора, в особенности из-за 28-го канона, поставившего константинопольский патриархат на второе место после римского. Однако некоторые императоры того периода, в частности Анастасий и Зинон, поддерживали монофизитов в надежде завоевать этим шаткую лояльность Египта. Среди патриархов V-VI веков следует отметить Геннадия, формально поддерживавшего Халкидонский собор, но толковавшего его в сугубо антиохийском духе. В 482 году патриарх Акакий принял «Энотикон» Зинона, провозглашавший Никейский Символ веры и анафемы святого Кирилла единственными критериями Православия, но умалчивавший о Халкидоне. При патриархе Македонии (495-511 годы), когда обнаружилось, что имя Акакия поминается в диптихах, Константинополь потерял поддержку Рима. Но Македонию, являвшему собой пример твердой приверженности Халкидонскому собору, приходилось сражаться не только с римскими педантами, но и с монофизитским императором Анастасием, а также с монофизитским большинством Сирии и Египта. Догматическая слабость его позиции наглядно иллюстрируется дебатами о «Трисвятом».
«Трисвятое» впервые появляется в документах Халкидонского собора в знакомой форме: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас». Монофизитский патриарх антиохийский Петр по прозванию Гнафей (сукновальщик) прибавил к нему «распятый за нас» ― выражение, взятое из Никейского Символа, которое, в глазах Петра, по-видимому, акцентировало существенный аспект Кирилловской христологии, а именно: что Слово как единственный «субъект» во Христе является также и субъектом смерти во плоти, которую Он воспринял. Несомненно, Петр понимал Трисвятое как гимн воплощенному Слову, а следовательно, интерполированный вариант формально был православным. Однако халкидониты были недовольны, ибо считали, что Трисвятое относится к Троице: в этом случае добавление Петра относилось к Отцу и Духу и провоцировало обвинение в «патрепассианстве» («отцестрадании»), модализме и прочих ересях. Возражения халкидонских богословов не ограничивались указанием на неоднозначность интерполяции ввиду возможности троичного толкования гимна: наряду с этим мы опять находим знакомые аргументы против теопасхизма как такового, столь популярные в антиохийских кругах как до, так и после Эфесского собора и сильно отдающие несторианством. В наше время все монофизиты пользуются интерполированной формой Трисвятого, тогда как православные, дабы подчеркнуть свое православное понимание тимна, добавили к нему слова «Пресвятая Троица, помилуй нас».
Можно заключить, что за отсутствием крупных богословов халкидонская апологетика была неубедительной и страдала отсутствием воображения. Помимо Константинополя, Халкидонский собор поддерживался Римом. В то же время на стороне монофизитов того времени мы встречаем таких замечательных богословов, как патриарх антиохийский Севир (512-518 годы), александриец Тимофей Элур (прозвище которого, Элур, значит «кот») и сириец Филоксен Маббугский (епископ города Маббуга). Все трое единодушно отвергали крайних монофизитов (Евтиха), однако равным образом протестовали против двух природ во Христе:
Ни один человек, чье сердце расположено к здравой вере, не станет проповедовать две природы или верить в них, ни до соединения, ни после оного, ибо, когда бесплотное Слово Бога Отца было зачато в лоне Святой Девы, тогда же от Ее плоти Он взял и тело известным лишь одному Ему образом. Оставаясь неизменным как Бог, Он соединился с плотью, ибо до зачатия Бога Слова у Его плоти не было ипостаси или сущности, которой можно было бы дать название какой бы то ни было частной или отдельной природы, ибо природа не существует без ипостаси, ни ипостась без Лица. Поэтому, если есть две природы, то должно быть два Лица, но если есть два Лица, это значит, что есть два Христа.
(Тимофей Элур. «Против Халкидоиа»)
В сущности утверждение Тимофея сводится к двум основным моментам: во-первых, к возражению против наличия двух природ во Христе, ибо не два «существа» соединились вместе, но Слово стало человеком: во-вторых, что человеческая природа не может существовать вне ипостаси. Такую же логику мы обнаруживаем и у Филоксена Маббугского:
По природе Он ― Бог, и если Он стал тем, чем Он не был, то не из человека Он стал Богом, но из Бога стал человеком, оставаясь, как и прежде, Богом... Он стал, но остался неизменен, ибо Он остался тем, чем был ранее, даже в своем «становлении».
(Филоксен Маббугский. «Три письма», 149, 133)
Рассуждения сходного толка мы находим и у Севира Антиохийского. Будучи убежденным кирилловцем, он признавал во Христе Бога и человека, но отказывался говорить о двух природах, ибо для него в этом подразумевалось бы два Лица.
Отвергая халкидонскую терминологию, монофизиты ввели в употребление свою собственную. Севир был вынужден говорить о «составной природе» Спасителя, признавая наличие в Нем «двух сущностей». Севир, как и все монофизиты, предавал термину «природа» ― конкретный смысл «существа». Настаивая поэтому на единой природе Христа, он в то же время соглашался с возможностью «интеллектуального» различения в Нем двух природ и даже двух ипостасей или лиц. Таким образом, разумом мы познаем во Христе две природы, но конкретно, в действительности, о «двух природах» говорить нельзя, а двойственность можно различить лишь посредством «интеллектуального воображения». Подводя итоги, можно сказать, что монофизиты были консервативны в духе богословия святого Кирилла Александрийского. Халкидонский собор спас мир от оголтелого Евтиха, но не выработал общеприемлемых положительных решений, что и послужило причиной мощной монофизитской реакции. Халкидонскому оросу предстояло дальнейшее развитие, произошедшее при императоре Юстиниане. Но к этому времени примирение с монофизитским населением Востока было уже невозможно ― раскол зашел слишком далеко.
Глава 2. Оригенизм в VI веке. Леонтий Византийский
После смерти блаженного Феодорита Киррского (466 год) и вплоть до эпохи императора Юстиниана (527-565 годы) сторонники халкидонского дифизитства защищались от нападок монофизитов путем пассивной апологетики. Творческих мыслителей среди них почти не было. Однако при Юстиниане на поверхность всплыла старая традиция оригенизма, возродившаяся в интересном, но двусмысленном богословии Леонтия Византийского.
Оригенизм представлял собой направление христианской мысли, ведущее свое начало от Оригена, христианская апологетика которого успешно использовала эллинистические философские категории, что позволило ему привлечь к христианству многих языческих философов. Ориген умер в 255 году едва ли не мученической смертью, в общении с Церковью, а его писаниями пользовались все представители христианского богословия IV века. Но вскоре отношение к его писаниям постепенно стало меняться. Неправославность многих взглядов Оригена делалась все более очевидной; стоит лишь внимательно прочесть его основной труд «О началах». Однако сочинения его сложны и многословны, их прочтение требует серьезного усилия, а последователи Оригена, вполне осознававшие уязвимость своего учителя, не стесняясь, сглаживали все шероховатые места в его сочинениях. Несмотря на их усилия, репутация оригенизма все ухудшалась. В 400 году Феофил Александрийский добился осуждения Оригена на соборе и счел возможным использовать обвинение в оригенизме как оружие против нелюбимого им Златоуста, приютившего монахов-оригенистов.
В начале VI века по соседству со знаменитой Великой Лаврой святого Саввы, неподалеку от Мертвого моря в Палестине, возник монастырь под названием Новая Лавра. Он был основан восставшими и отколовшимися монахами старой Лавры, которые называли себя «исохристы». Вслед за Оригеном исохристы верили, что при всеобщем воскресении (άποκατάστασις, апокатастасис) все восстанут в одинаковом состоянии, «равном Христу». Святой Савва был тогда еще жив и, несмотря на свой чрезвычайно преклонный возраст (ему было тогда около 100 лет), самолично отправился в Константинополь жаловаться императору Юстиниану на исохристов (а также на соперничавших с ними оригенистов-»апротоктистов»). В результате после нескольких заседаний синода в 543 году был издан строгий императорский эдикт против Оригена.
