Эта заново обретенная удивительная духовная связь, быть может, и спасла нас позже, когда разгорелась единственная серьезная ссора между нами и сообществом, в котором мы жили. Нам пришлось бы весьма туго, если бы более значительное происшествие не завладело вниманием атлантов и не переменило их отношения к нам. Вот как это случилось.

Однажды утром — если только подобное слово применимо там, где о времени суток приходится судить лишь по тому, чем занимаются люди — мы с профессором сидели в нашей большой гостиной.

В одном углу он устроил себе нечто вроде лаборатории и был занят препарированием гастростомуса, которого мы поймали накануне. На столе лежали останки амифподов и копеподов, а также образцы валелл, иантин и фезалий, и сотня других существ и веществ, запах которых вовсе не был столь привлекателен, сколь их вид и название. Я сидел рядом и изучал грамматику языка атлантов. Надо сказать, что у наших друзей имелось множество книг (читать по их нормам следует справа налево), все они были напечатаны на материале, который я считал пергаментом, пока не узнал, что это спрессованные и особым образом выделанные рыбьи пузыри. Я был преисполнен решимости прочитать все книги, и потому проводил много времени за изучением алфавита и структуры языка.

Внезапно наши мирные занятия были прерваны ворвавшимся в комнату Сканлэном, раскрасневшимся и взволнованным. Одной рукой он размахивал, а в другой, к нашему изумлению, держал упитанного орущего младенца. За ним следовал Бербрикс, инженер, который помог Сканлэну соорудить беспроволочный приемник. Бербрикс всегда отличался изрядным добродушием, но сейчас его крупное полное лицо было искажено яростью. За инженером в комнату вбежала женщина, чьи русые волосы и голубые глаза говорили о том, что ее предками, скорее всего, были не атланты, а порабощенные ими древние греки.

— Послушайте-ка, босс! — воскликнул Сканлэн. — Этот парень, Бербрикс, я вам скажу, классный парень, только он, похоже, свихнулся, и эта юбка, на которой он женился, тоже. И теперь, значит, им без нас не разобраться. Как я понимаю, она у них — все равно что черномазый у нас на юге, и он отлично поступил, когда решил на ней жениться, но это личное дело парня, и мы тут ни при чем.

— Конечно же, это его личное дело, — согласился Маракот. — Что это, Сканлэн, на вас нашло?

— Речь вот о чем, босс. Тут — бац! — появляется ребенок. Похоже, что здешний народ не очень-то жалует эту породу, и жрецы тут же решили принести ребенка в жертву этой ихней образине. Жрец — ать-два — схватил ребенка и отчалил с ним, но старина Бербрикс дернул младенца на себя, а я жреца двинул по уху. Так что теперь вся свора гонится за нами по пятам, и...

Договорить Сканлэн не успел: в коридоре раздались крики и топот, наша дверь распахнулась, и несколько служителей Храма в желтых одеяниях ворвались в комнату. За ними вбежал разъяренный курносый главный жрец. Он дал рукой знак, и слуги бросились к нам, чтобы схватить ребенка. Однако им пришлось остановиться, когда Сканлэн, положив ребенка на стол, взял копье и выставил его навстречу нападавшим. Те достали ножи. Схватив копья, мы с Бербриксом поспешили на помощь Сканлэну. Выглядели мы угрожающе, служители Храма отпрянули и стояли в нерешительности.

—Мистер Хедли, вы, сэр, ведь немного говорите на их наречии, — крикнул Сканлэн. — Так скажите им, что нас так просто не возьмешь. Скажите им, что, мол, большое спасибо, но мы сегодня младенцев не выдаем. И что мы их славно вздуем, коли они сейчас же не очистят ранчо. Вот так, вы просили, так что кушайте теперь на здоровье, желаю вам повеселиться!

Последняя тирада Сканлэна была вызвана тем, что доктор Маракот внезапно вонзил скальпель, которым препарировал животных, в руку одного из служителей, подкравшегося к Сканлэну сзади с ножом. Служитель взвыл и завертелся от страха и боли. Между тем его товарищи, поощряемые жрецом, готовились к атаке. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы в комнату не вошли Манд и Мона. Манд удивленно посмотрел на представшую его глазам картину и обратился с вопросами к жрецу. Мона же подошла ко мне, и я, по счастливому наитию, взял младенца и отдал его ей. Тот сразу же успокоился и довольно заворковал.

Манд нахмурился, и нам стало ясно: он не знает, как быть. Он отослал Верховного Жреца назад в Храм и начал длинное объяснение, из которого я понял и смог передать моим друзьям лишь часть.

— Вы должны отдать ребенка, — сказал я Сканлэну.

— Отдать! Ну уж нет, сэр. Ни за что!

— Эта девушка позаботится и о нем, и о его матери.

— Ну, это другой коленкор. Коли мисс Мона берет дело в свои руки, то я спокоен. Но если этот бродяга-жрец снова...

— Нет, нет, он сейчас не станет вмешиваться. Вопрос будет решен на Совете. Все это как нельзя более серьезно, потому что со слов Манда я понял, что жрец не превысил своих прав и что таков древний обычай нации. Он говорит, что они не могли бы различать высшую и низшую расы, будь между ними промежуточные звенья. Если подобный ребенок родился, он должен умереть. Таков закон.

— Все равно, ребенок не умрет!

— Надеюсь. Манд обещал сделать в Совете все от него зависящее. Но до Совета есть еще одна-две недели. Так что пока ребенку ничто не грозит, а там видно будет — мало ли что случится за это время?

Да, как можно было знать наперед, что случится? И кто, в самом деле, мог вообразить, что произойдет такое?. Об этом, однако, следующая глава наших приключений.

Я уже говорил, что неподалеку от подземного жилища атлантов, загодя приготовленного для спасения в предстоящей катастрофе, поглотившей их родную землю, лежали руины огромного города, частью которого было когда-то и их убежище. Я описал также, как с прозрачными, наполненными кислородом колпаками на головах мы осматривали данное место. Нельзя передать словами впечатления, которое произвело на нас величественное зрелище — огромные колонны с резными узорами и гигантские здания, молчаливо застывшие в сером свете фосфоресцирующей бездны, где глубинные течения медленно размывают каменные плиты, да иногда мелькает тень огромной рыбы, вплывающей в зияющий дверной проем или бесшумно скользящей в разоренных комнатах. Это было любимое место наших прогулок, и в сопровождении Манда мы проводили там по многу часов, рассматривая непривычную архитектуру исчезнувшей цивилизации, которая по развитию техники (но отнюдь не духовной культуры) далеко обогнала нашу. Урок, который мы можем вынести из их взлета и падения, состоит в том, что самая большая опасность для государства — допустить, чтобы развитие интеллекта обогнало развитие души. Это погубило древнюю цивилизацию Атлантиды и может погубить нас.

Среди руин старинного города внимание привлекало большое здание, которое первоначально, должно быть, стояло на холме, потому что оно и теперь располагалось выше общего уровня. К нему вела длинная широкая лестница из черного мрамора; тот же материал был использован и для отделки большей части здания, но мрамор почти полностью оказался скрыт отвратительной желтой губкой, которая свисала со всех уступов и карнизов, напоминая струпья проказы на коже больного. Над главным входом, тоже из черного мрамора, торчала ужасная голова медузы с развевающимися змеями вместо волос, и этот символ то и дело повторялся на стенах. Не раз мы порывались осмотреть зловещий дом, но Манд приходил в сильнейшее волнение и жестами упрашивал нас уйти. Мы поняли, что, пока он нас сопровождает, нам своего не добиться, а нас прямо-таки одолевало любопытство.

Однажды утром мы с Биллом Сканлэном устроили по этому поводу совет.

— Слушай-ка, приятель, — сказал он, — по всему видно, этот парень пытается от нас что-то скрыть, и чем старательней он скрывает, тем больше мне кажется, что я не прочь узнать, в чем там, собственно, дело. Нам ведь не нужны провожатые — ни тебе, ни мне. Мы вполне можем сами надеть стеклянные колпаки и выйти через парадный подъезд погулять как нормальные граждане. Пошли туда, разберемся что к чему!