Иона Овсеич решил, что сегодня же наведается к Зиновию, и, если старик еще не успел напороть горячку, можно будет обсудить и договориться. А что касается Бирюка, надо раз и навсегда ему указать: вот здесь, пан майор, имение, а здесь — вода.
Наконец, стало спокойнее, прекратилась эта дурная свистопляска, когда все, как в комнате смеха, выглядит наоборот: большое кажется маленьким, а маленькое — большим. В проходной Иона Овсеич пощупал радиаторы, хорошо ли прогреты, натянул на руки вахтерские рукавицы, несколько раз с силой хлопнул, вернул хозяину и на прощание пошутил: теплынь такая — как бы не разморило в сон.
На улице Ленина зашел в гастроном, взял двести граммов колбасы, сливочного масла не было, продавщица сказала, есть чудесный смалец, сегодня только получили, Иона Овсеич поблагодарил, но отказался и объяснил, что у него побаливает справа, наверно, печень, а при печени жирное не рекомендуется. Продавщица махнула рукой: не надо обращать внимания, кому суждено, тому суждено, а вечно оберегаться — только себе и другим портить жизнь. Хорошо, сказал Иона Овсеич, пусть взвесит сто граммов. Продавщица посоветовала взять двести, а жена дома поджарит с луком, и будет не хуже коровьего масла. Иона Овсеич прикрыл глаза, немного поднялись брови, на лбу собрались морщины, и покачал головой: не надо двести, сто граммов достаточно. Продавщица посмотрела налево, направо, наклонилась вперед и произнесла скороговоркой, шепотом:
— Приходите завтра, я вам оставлю полкило масла.
У продавщицы были красивые белые руки, чистые ногти, просто приятно посмотреть, в ушах небольшие сережки, золотые с красными камешками, видимо, рубин, на шее две-три складки, свежий, хорошо накрахмаленный халат, плотно облегавший бюст, и приятная, добрая улыбка. Иона Овсеич поблагодарил, не хотелось выходить на холодную улицу, но кассирша уже начала поглядывать в их сторону, становилось чересчур заметно, он попросил еще кусочек бумаги, чтобы получше завернуть смалец, продавщица велела положить на прилавок, она сама, и в одну секунду упаковала. Забирая сверток, Иона Овсеич невольно обратил внимание на свои руки, местами следы чернил, какие-то пятна, давно пора остричь ногти, побыстрее, как будто школьник, втянул пальцы в рукава, сделал строгое лицо и быстро вышел из магазина. На улице он остановился возле витрины, со стороны можно было подумать, что человек рассматривает оформление или изучает ассортимент, а на самом деле просто захотелось еще раз поглядеть на эту женщину, которая всем своим видом давала почувствовать домашнее тепло и уют.
Подымаясь по улице Розы Люксембург, Иона Овсеич невольно возвращался в мыслях к магазину, но впереди ожидали насущные дела, и они быстро взяли верх над пустыми грезами.
Дома, едва Иона Овсеич отворил дверь, раздался телефонный звонок. Трудно было даже представить себе, откуда в такое время могут звонить, однако тут же, подняв трубку, он услышал голос Ляли Орловой. По ее словам, она уже целый час пытается связаться с фабрикой, с квартирой, но ни оттуда, ни оттуда никто не отвечает, и вот, наконец, ей повезло.
— Короче, — перебил Иона Овсеич, — в чем дело?
Ляля ответила, что это разговор не для телефона, и через пятнадцать минут она зайдет. Нет, возразил товарищ Дегтярь, через пятнадцать минут она не зайдет, потому что сию минуту он спускается к Чеперухе, а когда освободится, предсказать трудно. В ответ Ляля вскрикнула:
— Так вы уже все знаете!
У Ионы Овсеича неприятно екнуло сердце — значит, старый дурак успел напороть горячку, — но отреагировал внешне спокойно: ладно, пусть Орлова заходит, он будет ждать.
Дальше медлить нельзя было, следовало тут же конкретно наметить линию и план действий в ответ на глупости, которые наделал со страху этот бравый биндюжник. Однако на деле все оказалось так, что даже в голову не могло прийти: мало того, что старик не сидел тихонько у себя дома, как всякий нормальный человек, пока никто не трогает, мало того, что не побежал, как можно было ожидать после его угрозы, на улицу Бебеля, он еще стал ходить самолично по квартирам и собирать подписи среди жильцов в пользу Ланды! Тут уже одно из двух: либо человек окончательно рехнулся, либо получается, что действительно Бирюк прав и надо было немедленно принять меры, а Дегтярь прошляпил. Правда, ни один жилец не дал своей подписи, и это, конечно, большой плюс, но, с другой стороны, никто, кроме Дины Варгафтик, не прибежал к Орловой, Малой, Дегтярю или просто к соседу, чтобы вместе возмутиться и дать отпор гнусному шантажу и провокации.
Иона Овсеич быстро шагал вокруг стола, лицо такое изможденное, что просто больно смотреть, Ляля в душе ругала себя за спешку, надо было дать человеку хотя бы спокойно поспать ночь, наконец он остановился и спросил, знает ли об этой истории майор Бирюк. Ляля пожала плечами, мол, не все ли равно, а товарищ Дегтярь вдруг набросился на нее и закричал, что нечего сидеть на печке и греть свой толстый зад, а надо быть в курсе дела и заглядывать в каждый угол.
Ляля чуть не заплакала от обиды, в ответ хотелось тоже причинить боль., но сумела взять себя в руки и сказала: если надо, она узнает. Иона Овсеич опять зашагал вокруг стола, по глазам было видно, что напряженно работают мысли, Ляля тихонько сидела на своем стуле и боялась шелохнуться.
— Орлова, — обратился товарищ Дегтярь, — ты не в курсе дела, какая квартира у сестры Гизеллы, куда она ходит ночевать?
Ляля ответила, что не знает, но можно позвать Дину Варгафтик: она там была один или два раза. Хорошо, сказал товарищ Дегтярь, пусть зайдет.
Еще не было десяти часов, но Дина со своей Альфочкой уже укладывались спать. Орлова просила поторопиться, а то Иона Овсеич зря ждет. Дина поверх ночной рубашки набросила халатик, поверх халатика — пальто, сказала Альфочке, чтобы хорошо вела себя, она скоро вернется, и вышли. В коридоре Ляля обратила внимание, что халат застегнут на одну верхнюю пуговицу, Дина взяла еще на среднюю, обеими руками подтянула бортики пальто, но ниже талии от быстрой ходьбы халат все равно распахивался. Ляля сказала, пусть хорошо застегнется, а то получается вульгарный вид, Дина ответила, что при ее образе жизни она может совсем голая ходить, и то ни один человек не посмеет показывать пальцем. Орлова брезгливо скривила губы и сама схватила пальто за полу, чтобы хоть немного прикрыть этот срам. Дина, без всякого предупреждения, больно ущипнула Лялину руку и сказала, что ей противно, когда к ней кто-нибудь прикасается, тем более некоторые женщины. Орлова почувствовала, как хлынула в лицо кровь, другая за такие слова дала бы просто по физиономии, но сейчас лишь не хватало зайти к товарищу Дегтярю со своим бабьим скандалом.
Иона Овсеич, увидя Варгафтик, тоже невольно обратил внимание на ее одежду, но ничего не сказал, а только молча поглядывал, причем надо было иметь Динину глупость, чтобы не замечать, сколько насмешки и презрения в его глазах. Усевшись на кушетке, она раздвинула свои толстые и короткие, как у карлика, ноги и через каждые два слова хлопала себя по ляжкам, от зависти или восторга, трудно было понять, какую барскую комнату, потолки с падугой, по углам женские головки с роскошным бюстом, занимает Гизеллина сестра. Из такой комнаты можно сделать две, но муж и сын погибли на фронте, мать осталась одна с дочкой, и больше им не надо. Товарищ Дегтярь спросил, имеются ли в доме удобства. Дина сладко зажмурила глаза и ответила, что там есть все, чего только человек может пожелать: паровое отопление, центральный газ, ванная с горячей водой и антресоли, такие, дай бог нам с вами четверть.
— Дина, — вдруг перебила Ляля, — закройте свои голые ноги: вы не у себя дома.
— Орлова, — нахмурился Иона Овсеич, — по-моему, здесь есть хозяин и есть кому делать замечание.
Дина успела немного покраснеть, но после такой поддержки быстро воспрянула духом и сказала, кивая в Лялину сторону: недаром люди говорят, нахальство — это второе счастье. Ляля вся напряглась, как цирковая лошадь. Иона Овсеич поглядел на одну, на другую и предложил перенести дебаты на выходной день, а сейчас — спокойной ночи. Получилось так неожиданно, что обе раскрыли рты, однако продолжали сидеть на месте, и хозяин должен был вторично пожелать им спокойной ночи, чтобы, наконец, поднялись и вышли.
