— Малая, — Иона Овсеич положил руки перед собой, пальцы сжались в кулаки, — я тебе уже объяснял: НЭП у нас был один раз и больше не повторится. Даже рубль, даже одна копейка из этого рубля, который принадлежит всему народу, никогда не вернется в карман частника, а твоя бухгалтерия никого здесь не обманет. И я предупреждаю всех: никто сегодня не уйдет отсюда домой, пока не примем конкретное решение, как немедленно, начиная буквально с завтра, приступить силами общественности и на свои средства к восстановлению форпоста.
— Дегтярь, — засмеялся Степа Хомицкий, — а если завтра отложим на послезавтра? А потом на послепослезавтра?
— Хомицкий, — сказал Иона Овсеич, — твоя ирония не к месту, ты сам вносил от имени инициативной группы предложение восстановить для наших детей форпост.
— Вносил, — подтвердил Степан, — но жизнь повернула по-своему: инвалид войны, офицер, остро нуждается и все расходы берет на себя, а потом все равно отдаст детям.
— Потом, — ответил Иона Овсеич, — суп с котом, как говорят наши дети.
— Товарищ Дегтярь, — обратилась председатель женсовета Котляр, — у Зиновия Чеперухи тоже есть дети.
Иона Овсеич усмехнулся: это уж прямо похоже на какой-то заговор — Малая, Хомицкий, Котляр! И тем не менее письмо от имени нашей общественности, которая требует вернуть форпост детям, пойдет по адресу, а кто не согласен, может дать свое опровержение. Однако перед этим уместно будет довести до сведения всех присутствующих, что мнение, изложенное в письме, полностью разделяет руководство Сталинского райсовета.
— Почему же ты сразу не сказал? — удивилась Клава Ивановна.
— Знаешь, Малая, — Иона Овсеич прищурил один глаз и заложил большой палец под пуговицу гимнастерки, — мне как-то не приходило в голову, что люди, с которыми съел не один пуд соли и десятилетия жил рядом, могут допустить такую путаницу среди бела дня.
Через неделю Зиновий получил на руки письменный ответ из райсовета: поскольку общественность хочет восстановить форпост своими силами для общего пользования всех детей, с широким охватом соседних домов, удовлетворить просьбу о предоставлении помещения бывшего пионерского форпоста под квартиру не считаем возможным.
Зиновий, когда прочитал письмо, забегал, как ненормальный, по комнате и начал выкрикивать по адресу Дегтяря всяческие угрозы, в том числе привлечение к уголовной ответственности за фальсификацию. Потом, несмотря на то, что мама, папа, жена, все вместе, удерживали, поднялся на третий этаж, где жил Дегтярь, и там повторил свои угрозы.
— Молокосос, — закричал в ответ Иона Овсеич, — хоть ты инвалид войны, но за клевету будешь нести ответственность по всей строгости закона!
Нет, топнул протезом Зиновий, сейчас он сам пройдет по квартирам, соберет подписи и отнесет в обком партии, а там разберутся, кто клеветник и фальсификатор!
Соседи, к кому ни заходил Зиновий, в один голос отвечали, что не возражают против временной передачи помещения форпоста под жилье, но поскольку никто официально и формально не запрашивал, дать свои подписи на бумаге отказались. Одна Тося Хомицкая без разговоров поставила свою подпись. Старый Чеперуха взял у сына листок, плюнул в него, скомкал и бросил в мусорное ведро.
Получилось, как предвидел Парфентьев: надо обращаться в горсовет. Зиновий хотел идти со своей семьей, но Парфентьев остановил: мэр города — с таким кодлом к нему не пустят! Зиновий записался на прием, оказалось, сразу к председателю нельзя, сначала надо к заместителю. Разговор был короткий, Зиновий выложил на стол свои бумаги: справки от завода, военкомата, райсобеса, райжилотдела. Насчет помещения бывшего пионерского форпоста он сообщил, что пустует с сорок первого года, для восстановления требуется капитальный ремонт и большие расходы.
Через две недели пришла комиссия из горсовета, возглавлял депутат товарищ Рахуба, токарь с завода Январского восстания. Комиссию сопровождал товарищ Парфентьев, поскольку знакомился с делом уже раньше. Ходили из квартиры в квартиру, на вопрос комиссии, будут ли возражения против временного предоставления пустующего помещения форпоста под ремонт инвалиду Отечественной войны Зиновию Чеперухе, каждый, за себя лично, отвечал, что не имеет ничего против, пусть ремонтируют. Клава Ивановна тоже дала согласие, но потребовала, чтобы Зиновий Чеперуха представил в письменной форме обязательство немедленно выселиться из форпоста и передать детям, как только получит квартиру. Депутат Рахуба ответил, что это само собой разумеется, ибо по закону человек не может иметь две жилплощади не только в одном городе, а даже в разных городах, но Клава Ивановна стояла на своем: закон — законом, а обязательство в письменной форме — это в письменной форме, мертвым грузом лежать не будет.
Наступил август, с утра до вечера в небе светило солнце. Чеперухи жаловались, что пропадает золотое время для строительства. Ответа из горисполкома не было, Зиновий возмущался вслух и обещал написать в Верховный Совет СССР.
Четырнадцатого августа ЦК ВКП/б/ принял постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград». Иона Овсеич по горячим следам организовал среди жильцов изучение материалов постановления, особо остановились на так называемой творческой продукции пресловутой Анны Ахматовой, которая даже в суровые годы войны, когда люди жертвовали не задумываясь своими жизнями, воспевала разных кошечек, собачек и писала про них, с позволения сказать, стихи. Что же касается небезызвестного Михаила Зощенко, то этот пасквилянт и дегтемаз, говорил Иона Овсеич, нашел себе подражателя и в нашем дворе, хотя в своих кляузах наш дворовый автор, конечно, еще отстает по части литературной формы, ибо не имеет ни того опыта, ни того таланта.
Люди весело смеялись, поскольку было понятно, на кого намекает товарищ Дегтярь, хотя по имени не называл, а Зиновий дома угрожал своей Катерине и маме, что сделает из Овсеича отбивную в натуральную величину. Бабушка Оля хваталась за голову и просила сына закрыть рот, а Катерина успокаивала ее: из одних костей да кожи, как у Дегтяря, отбивную не сделаешь.
В начале сентября на имя Зиновия Чеперухи пришло письмо из горсовета и сообщалось, что разрешается приступить к ремонту помещения бывшего форпоста, впредь до предоставления жилой площади. Разрешение давалось с учетом двух обстоятельств: во-первых, помещение в настоящее время пустует и не числится в титульном списке на капитальный ремонт, во-вторых, заявитель Чеперуха, Зиновий Ионович, является офицером, фронтовиком, инвалидом второй группы, имеет правительственные награды.
Оли Чеперухи не было дома, вместе с Клавой Ивановной, Диной, Тосей, Лялей она уехала на неделю в колхоз, и старый Чеперуха отметил такое событие сначала в одиночку, ларек возле Нового базара, вход со стороны Княжеской, а потом зашел в райжилотдел к товарищу Парфентьеву и потребовал к себе в гости. Товарищ Парфентьев был сильно занят, сказал, что ему это надо как серьги корнет-а-пистону, но собрал бумаги, спрятал в стол и вместе пошли домой к Чеперухе.
На другой день Марина Бирюк увидела из окна конторы Иону, когда он перевозил со своим Мальчиком медицинское оборудование, крикнула, чтобы остановился на секунду, и выбежала.
— Марыночка, — Иона закрутил батог над головой, — бросайте эту грязную кухню, садитесь рядом и поедем в Аркадию!
Марина ответила, что всем хочется в рай, да одно место не пускает, но сейчас не до шуток: вчера во дворе видели, как Чеперуха водил к себе домой Парфентьева, а сегодня утром заходил Дегтярь и требовал ее, Марину, в свидетели. Вместе с Дегтярем приходила дворничка, она видела в окно, что Чеперуха с Парфентьевым выпивали и ударяли по рукам, как будто договаривались насчет хабара.
— Какой хабар! — закричал Иона, Мальчик с перепугу стал перебирать ногами. — Откуда ко мне деньги.
Ладно, махнула рукой Марина, она не ОБХСС.
Вечером Иона предупредил сына: надо, чтобы на каждый гвоздик, на каждый волос от кисточки и банку краски была накладная с круглой печатью.
