Марина сказала, что ей плевать с высокого полета на того дурня из сельрады, она его сто лет не вспоминала, а здесь заставили ее и теперь сами лаются, вроде Бирючка защищает куркулей. От этих разговоров у нее разболелось сердце, кончится занятие, она придет домой и напишет своему мужу в Берлин, чтобы его генерал сообщил в военкомат, пусть в военкомате знают, как обливают грязью жену советского офицера.
— Уважаемая Марина Бирюк, — улыбнулся Иона Овсеич, — по-моему, вам никто не угрожал. Наоборот, вам дали слово, чтобы вы могли высказаться. Кому-то ваш пример с односельчанами больше понравился, кому-то — меньше. Это наше право — иметь свое мнение. А пугать нас письмом майору Бирюку и его генералу не надо, мы не из пугливых. Я вам скажу по секрету: мы сами напишем в часть, если будет нужно, и нам поверят не меньше, чем вам.
— Меньше? — крикнула Клава Ивановна. — Нам в сто раз больше поверят!
— Значит, — совсем разошлась Марина, — Дегтярь со своей Малой говорит правду, а я брешу, и мне муж не поверит, генерал не поверит, военкомат не поверит! Так чего меня сюда звали? Чтобы хаять на людях? А сидите себе сами, моей ноги здесь больше не будет, и до моих дверей близко не подходите!
Марина набросила платок, концы пустила на затылок, чтобы завязать, и пошла к дверям. Хотя все слышали предупреждение, но никто не ожидал такого быстрого оборота. Дина Варгафтик, Тося Хомицкая и сама Клава Ивановна машинально отодвинули стулья, чтобы дать проход, одна Аня Котляр громко засмеялась, взяла Марину за плечи и силой усадила на место. Марина сделала попытку встать, но Аня, со своими руками хирургической медсестры, крепко прижимала ее и не давала двинуться.
— Жжжж! — опять засмеялась Аня. — Слова нельзя сказать человеку.
— Сказать можно, язык без костей, — Марина задыхалась от волнения, — а я слушать не хочу, и он со своей Малой нехай пугают других, а на меня, куме, не тратьте силы.
Клава Ивановна сидела белая как полотно, синие глаза сделались совсем черные. Иона Овсеич сказал, пусть выпьет стакан воды и успокоится, конфликт не стоит выеденного яйца: каждый слышит только себя, а послушать другого не хватает терпения. Что касается лично Марины Бирюк, он не имеет ничего против: она хочет идти, пусть идет, занятие по изучению выступления товарища Сталина и материалов сессии Верховного Совета СССР — строго добровольное, никто не навязывает, наоборот, люди сами глубоко заинтересованы и неоднократно обращались с просьбой. А вообще, повторил Иона Овсеич, кто не желает — скатертью дорога, догонять не будем.
Ляля Орлова возмутилась:
— Товарищ Дегтярь, и как только у вас поворачивается язык произносить такое! У нас на фабрике тоже очень интересно, но какое может быть сравнение. А женщина, тем более неработающая, должна сказать спасибо людям, которые сами приходят к ней на дом и приносят готовое.
Марина показала пальцем на Лялю Орлову и громко спросила: а она кто такая, чтобы учить? Думает, у людей память короткая, нет, у людей память хорошая, и далеко звон идет по земле.
Ляля зажмурила глаза, закрыла уши пальцами и поспешно отодвинулась в сторону.
— Марина, — одернула Аня Котляр, — как вам не стыдно! Я не ожидала от вас.
Марина посмотрела на людей, как будто впервые в жизни видит, сказала, что у свекрови левая рука совсем отнялась, дома двое детей, Лесик в школу ходит, на третью смену, помещения не хватает, за Зиночкой целый день смотреть надо. Военкомат обещал помочь с детским садом, пока одни обещания. Вот и крутись с утра до ночи по дому, а тут тебе еще глаза колют: неработающая! Да это санаторий — уйти себе с ранья на работу и ничего не знать.
Клава Ивановна пожала плечами: если очень хотят работать, нанимаются в детский сад нянечкой, няни везде требуются, и найдется место для твоего ребенка тоже.
Нет, сказала Марина, няней она не пойдет: государство потратило деньги и учило ее на бухгалтера, а нянькой в яслях каждая баба может быть, на это образования не надо.
Клава Ивановна слушала и давала себе слово промолчать, чтобы дальше не срывалось занятие, но это было выше всяких сил:
— Что значит каждая баба! А ты кто такая, не баба? У тебя в жилах особенная кровь течет, и батько имел свой маеток или хутор с батраками! Марина, твой муж — офицер Красной Армии, а у тебя психология, я даже боюсь сказать, какая.
— А вы не бойтесь, — по-глупому засмеялась Марина, — я не боюсь и вам нема чего. Здесь люди свои.
— Малая, — приказал Иона Овсеич, — сядь на место и не сбивай нас в сторону. Товарищ Бирюк хочет работать по специальности, какую ей дало государство, это вполне законное желание, и надо оказать ей помощь с устройством ребенка в детсад. Я сам займусь этим вопросом, но попрошу нашего председателя женсовета Анну Котляр тоже не сидеть сложа руки, а навалиться всем сообща.
Аня пожала плечами: она готова, но какой толк, если с местами в детских садах положение не легче, чем с квартирами.
— Товарищ Котляр, — Иона Овсеич взялся обеими руками за стол, — свои сравнения и выводы держите для себя, а давайте лучше подумаем, как организовать по линии женсовета такую помощь, чтобы Марина Бирюк уже сегодня безбоязненно могла оставить дома ребенка и хворающую свекровь.
Анна Котляр улыбнулась: мужчинам легко давать советы.
— Мужчины здесь ни при чем, — сказал Иона Овсеич, — и Дегтярь дает совет не как мужчина, ибо каждая из присутствующих женщин охотно согласится час-другой в день помочь своей соседке, когда та занята на работе. А жена полковника Ланды не откажется дать нашим детям пару уроков: она получает по аттестату и сама неплохо зарабатывает в музыкальной школе.
Дина Варгафтик первая сказала, что она обеими руками за предложение товарища Дегтяря, но как организовать на деле, если, к примеру, сегодня все на одной смене.
— Товарищи женщины, — Иона Овсеич протянул вперед обе руки, — мы выдержали кровопролитнейшую войну, вышли победителями и, наряду с восстановлением, уже приступили к строительству материально-технической базы коммунизма, так неужели, я спрашиваю вас, это мы можем, а организовать, с таким сильным коллективом, помощь семье советского офицера не в состоянии!
— Дегтярь, — сказала Клава Ивановна, — хватит объясняться, надо поручить председателю женсовета, чтобы продумала конкретные мероприятия, как организовать помощь семье майора Андрея Петровича Бирюка, которому командование Красной Армии доверило важнейший пост в самом Берлине.
Иона Овсеич поставил вопрос на голосование:
— Товарищи, кто за данное предложение?
Все были «за»; кроме того, старый Чеперуха сделал еще добавление от себя лично:
— Марина, если у вас будет до меня дело, и я смогу, заходите днем, вечером, ночью, отказа не будет.
Марина громко засмеялась и сказала, что Иона Чеперуха ей больше всех нравится; сам всегда веселый — и другие возле него смеются.
— Мариночка, — пришел в полный восторг Иона, — так за чем же остановка!
Поздно вечером, было уже после одиннадцати, в квартире Чеперух поднялся тарарам на весь двор. Началось с пустяка. Зюнчик с Катей пришли из кино, «Девушка моей мечты», с последнего сеанса, и Оля сразу набросилась на невестку: почему та поужинала и оставила грязную посуду на столе, вроде кто-то ей холуй и прислуга. Ладно, убирать за своим сыном она согласна, но почему она должна убирать за его женой, которая в сто раз здоровее и сильнее!
Зюнчик присел на диван, отстегнул протез, Катерина помогала и попутно отвечала свекрови: сеанс был последний, надо было торопиться, и она не успела.
— Нет, — сделала пальцем перед самым носом у невестки Оля, — это уже не первый раз, это уже сто первый. А сын, вместо того, чтобы поддержать свою родную мать, молчит, как будто жена отрубила язык.
— Мама, перестань, — сказал Зюнчик. Оля заломила руки: сын затыкает рот матери, которая выкормила его своим молоком, и ради кого!
— Перестань! — повторил Зюнчик и бросил протез на пол. — Я приехал в родной город, к себе домой, и не хочу, чтобы на каждом шагу меня попрекали. Я здесь такой же хозяин, как вы.
