— Ха! Молись, чтобы Господь не отвернулся от тебя, когда ты будешь завтра развлекаться со своими змеями. Кстати, тебя зовут, Лойял, верно?
— Да, сэр, Лойял Брайт. Брайт — фамилия моей мамы.
— Ну и когда же твои змеи соизволят явиться на свет божий? Сколько можно таскать их в корзинах, если они даже высовываться оттуда не желают?
— Змей — божеское создание, и неисповедимы пути его. Негоже нам идти против его воли. Змей выйдет на волю, когда придет его срок. А если мы ослушаемся воли Господа нашего — сами от этого пострадаем. Иногда Господь специально проверяет на крепость веру людскую.
— Ну ладно, Лойял, — сказал Фариш, — а вдруг все дело в Юджине? Может быть, он просто недостаточно набожен? Или у него есть какие-нибудь другие недостатки? Вдруг змеи из-за этого не вылезают?
— Я тебе вот что скажу, Фариш, — мрачно промолвил Юджин, вытирая корочкой хлеба тарелку. — Змеи вообще никогда не вылезут, если к ним постоянно приставать, дразнить, да дымом сигаретным на них дуть, да палками в них тыкать.
— Что ты сказал, ублюдок?
— Мальчики, мальчики, — слабым голосом вмешалась Гам. — Не надо ссориться.
— Гам! — Дэнни хотел просто задать вопрос, но слова помимо его воли вылетели у него изо рта с такой силой, что все присутствующие вздрогнули и посмотрели на него. — Гам, — сказал он тише и медленнее, растягивая слова, чтобы не путаться в согласных, — я хотел спросить тебя вот о чем: ты уже выбрала, какой процесс будешь судить в суде присяжных?
— Да, Дэнни, выбрала.
— Что? — спросил Юджин. — Когда же он начинается?
— В среду.
— А как, интересно, ты будешь до города добираться? Грузовик-то сломан.
— Что это еще за история с судом присяжных? — грозно спросил Фариш, приподнимаясь на стуле. — Почему я ничего об этом не слышал?
— Ну, ты же знаешь, Гам не любит тебя беспокоить…
— Грузовик не очень серьезно сломан, — сказал Юджин, — только слегка, чтобы Гам не могла сесть за руль. Руль такой тяжелый, иногда мне самому тяжело его провернуть…
— Нет, подождите, суд присяжных? — Фариш резко отодвинул стул от стола. — А почему, спрашивается, им понадобился инвалид? Они что, не могли позвонить кому-нибудь помоложе?
— Я должна исполнить свой долг, — тоном мученицы прошептала Гам.
— Блин, я знаю, что ты готова на все ради других, но им-то чего так неймется? Почему бы им не обратиться к кому-нибудь из городских? Черт побери, Гам, тебе придется сидеть там целый день, и на этих жестких стульях, а с твоим артритом…
Гам сказала почти шепотом:
— Меня только беспокоит тошнота от энтих новых таблеток, и голова чтой-то кружится…
— Надеюсь, ты им сказала, что после этого процесса тебе придется лечь в больницу! Они что там, с ума посходили? Тащить больную старушку за тридевять земель…
Лойял дипломатично прервал его:
— А что за процесс вам придется судить, мэм?
Гам обмакнула кусочек кукурузного хлеба в сироп:
— Какой-то ниггер увел трактор…
Фариш сказал:
— И что, из-за этого ты попрешься в чертов город?
— Да, мальчики, в мое время, — безмятежно проговорила Гам, — никто не занимался глупостями вроде суда присяжных.
Харриет постучала в дверь пальцем, подождала минутку, потом тихонько приоткрыла ее. В полумраке спальни ее тетушка мерно похрапывала на белом покрывале, очки лежали рядом, кот свернулся под ее боком.
— Тэт? — неуверенно спросила Харриет. В комнате пахло лекарствами, лимонной вербеной, ментоловой мазью против артрита и пылью. Старый вентилятор медленно разгонял душноватый воздух.
Тэт не шевелилась. В комнате было прохладно и совершенно тихо, если не считать ровных вдохов тети. На столике у кровати стояли фотографии в серебряных рамах: судья Клив и прабабушка Харриет, мать Харриет перед первым балом, в перчатках до локтя и с начесом на голове, раскрашенная вручную фотография мистера Пинка, супруга Тэт. На массивном трельяже размещались личные вещи Тэт: кольдкрем марки «Пондз», вазочка со шпильками, набор щеток для волос и ее единственная красная помада — уютная маленькая семейка, как будто собравшаяся для группового портрета.
Слезы подступили к глазам Харриет. Она с размаху шлепнулась на кровать.
Тэт аж подскочила от испуга и открыла глаза.
— Господи помилуй! Харриет? — дрожащими руками она нащупала очки. — Что случилось? Где твой дружок?
— Он пошел домой. Тэтти, ты меня любишь?
— Что произошло? Детка, который сейчас час? — Тэт, прищурившись, взглянула на часы. — Ты что, плачешь? — Она протянула руку и пощупала лоб Харриет, но он был холодный и влажный от пота. — Да что же с тобой такое?
— Можно, я останусь на ночь?
Сердце Тэт упало:
— Деточка, ты же видишь, бедная Тэтти и так полужива от этой аллергии… Ну скажи мне, что все-таки приключилось? Тебя кто-то обидел?
— Позволь мне остаться, я буду вести себя очень тихо…
— Дорогая, дорогая моя, ты же знаешь, я всегда тебе рада, но понимаешь..
— Ну почему ни ты, ни Либби, никто не хочет, чтобы я оставалась на ночь?
Тэтти тяжело вздохнула. Все-таки дети — ужасная головная боль, как хорошо, что у нее нет своих.
— Харриет, ну-ка успокойся, давай возьмем календарь и выберем день на следующей неделе, я к тому времени уже приду в себя…
Она замолчала. Девочка плакала, вытирая слезы грязным рукавом футболки.
— Ну ладно, — сказала Тэт бодрым голосом, — пойдем-ка умоемся, и тебе сразу станет легче. Давай, давай, Харриет, вставай и пошли со мной.
Она взяла племянницу за грязную ладошку и повела вниз, в ванную, где открыла оба крана и вручила ей кусок розового туалетного мыла.
— Вот, милочка, вымой лицо и руки… Нет, сначала руки. А теперь побрызгай себе в лицо холодной водой, ну вот, тебе уже лучше?
Она намочила водой полотенце и деловито вытерла щеки Харриет.
— А теперь возьми полотенце и протри себе шею и под мышками, хорошо?
Харриет машинально мазнула себя полотенцем по шее, потом задрала футболку и провела прохладной тряпкой по рукам и груди.
— Нет, не так, неужели Ида ничему вас не учит? Она хотя бы следит за тем, чтобы ты мылась каждый день?
— Да, мэм, — безнадежным голосом пробормотала Харриет.
— Тогда почему же ты такая грязная? Ты что, не принимаешь ванну ежедневно?
— Да, мэм.
— А она проверяет, мокрое мыло или нет после вашей ванны? Можно целый час сидеть в горячей воде, но чище не станешь, если не намылишься. Ида Рью прекрасно знает, что…
— Ну почему все только и делают, что ругают Иду Рью?
— Никто ее не ругает, деточка, да только, пожалуй, мне самой придется с ней поговорить. Она не сделала ничего дурного, не волнуйся, но у цветных, знаешь ли, другие взгляды на многие вопросы… О нет, Харриет, — воскликнула Тэт, закатывая глаза, — только не начинай все сызнова!
Юджин вышел из трейлера вместе с Лойялом, и теперь они стояли бок о бок, глядя в сторону леса. Лойял поглядел в небо, потянулся и медленно направился к своему грузовику. Казалось, он был в полной гармонии как с природой, так и с самим собой. У Юджина же руки начинали трястись, стоило ему подумать о том, что им предстоит сделать вечером. Проходя мимо грузовика Лойяла, он машинально взглянул на себя в зеркало заднего вида, провел рукой по волосам, забранным сзади в хвост, и потер небритые щеки. Вчера они с Лойялом пытались провести церковную службу на отдаленной ферме, и кончилось все это довольно плачевно. Ни одна чертова змея так и не вылезла из корзины, собравшиеся фермеры и их угрюмые рабочие какое-то время из любопытства молча стояли вокруг, но потом в них полетели пробки от бутылок и осколки гравия, а в конце концов народ и вовсе разошелся. Никто не дал ни цента, да и за что им было платить? Представления люди не увидели, только время потеряли. Сегодня, по словам проповедника, их ожидал более теплый прием, да только где? На «Горячем источнике», у черта на куличках, вот где. Юджина совершенно не интересовал «Горячий источник», это была не его территория. Через пару дней они хотели устроить показательные выступления у себя на центральной площади, да только и там на большую толпу рассчитывать не приходилось — игры со змеями в их штате были запрещены законом.
