Точная дата возвращения Александра Исаевича из Джамбула неизвестна. Н. А. Решетовская утверждала, что он вернулся в первых числах декабря (44). А. И. Солженицын пишет, что ожидал разрешения на поездку в Ташкент с ноября — месяца (45). Расходятся они и в оценке его состояния. Наталья Алексеевна вспоминала, что по возвращении «в Кок-Терек Саня почувствовал себя лучше», «вернулся аппетит» (46). Александр Исаевич рисует совершенно иную картину: «В декабре подтвердили врачи, ссыльные ребята, что жить мне осталось не больше трех недель» (47). «Еле держась, я вел уроки; уже мало спал и плохо ел» (48).

Как же так? Если смерть уже стучалась в дверь, чего ждал на протяжении всего декабря А. И. Солженицын? По одной версии, — направления в ташкентский онкологический диспансер (49), по другой — окончания четверти (50). И одно, и другое объяснение могут вызвать только недоумение.

В «Теленке» Александр Исаевич пишет, что «поехал умирать в Ташкент» «под новый 1954 год» (51), т. е. в последних числах декабря 1953 г. А вот его свидетельство из «Архипелага»: «Эту ночь перед отъездом в Ташкент, последнюю ночь 1953 г., хорошо помню» (52), из чего явствует, что он уехал не ранее 1 января 1954 г.

От Кок-Терека до Ташкента несколько сот километров. Это расстояние можно было преодолеть за один день. Между тем, выехав около 1 января, А. И. Солженицын добрался до столицы Узбекистана только 4-го числа, когда его положили в 13-й (онкологический) корпус клиники Ташкентского государственного медицинского института и передали врачам Лидии Александровне Дунаевой и Ирине Емельяновне Мейке (53).

«Врачи, — вспоминала Н. А. Решетовская, — сочли операцию ненужной, предложив рентгенотерапию. Так Саня попал в лучевое отделение», здесь он провел «полтора месяца» и получил «12 тыс. рентгенов» (54). Свое пребывание в Ташкенте А. И. Солженицын позднее описал в повести «Раковый корпус» (55).

Когда ее автора положили в больницу, был сделан запрос относительно результатов его операции 12 февраля 1952 г. Однако обнаружить их не удалось (56). Подобный эпизод нашел отражение и в истории болезни главного героя «Ракового корпуса» Костоглотова (57).

«Я — отмечал А. И. Солженицын, выступая 22 сентября 1967 г. на заседании Секретариата Правления Союза писателей СССР, — давал повесть на отзыв крупным онкологам — они признавали ее с медицинской точки зрения безупречной и на современном уровне. Это именно рак, рак как таковой» (58).

Я тоже обратился к одному из онкологов, который заявил, что познакомился с «Раковым корпусом» еще тогда, когда он ходил в Самиздате, но не смог дочитать его до конца именно потому, что с медицинской точки зрения течение болезни и процесс лечения описаны совершенно некомпетентно (59).

По свидетельству Н. А. Решетовской, в Ташкенте ее муж пробыл полтора месяца, т. е. примерно до 19 февраля 1954 г. (1) «По пути домой» он заехал в горы, к «старику Кременцову» за лечебным корнем и в последних числах февраля вернулся в Кок-Терек (2).

«Тем временем, — пишет Наталья Алексеевна, — освобождали многих ссыльных. В марте 54-го года Саня тоже написал Ворошилову просьбу избавить от ссылки. Даже приложил справку онкодиспансера, хотя не очень надеялся на успех. В Москве заявление почему-то не разбиралось. Вернули на усмотрение Джамбула. Там отказали» (3).

Вскоре после возвращения из Ташкента Александр Исаевич стал домовладельцем. «Появились деньги — пишет он, — и вот я купил себе отдельный глинобитный домик, заказал крепкий стол для писания, а спал — все также на ящиках холостых» (4). «Домик мой стоял на самом восточном краю поселка. За калиткою был — арык, и степь, и каждое утро восход» (5).

Почувствовав весной 1954 г. выздоровление, А. И. Солженицын, если верить ему, с головой ушел в учительство (6). «При таком ребячьем восприятии я в Кок-Тереке захлебнулся преподаванием, и три года (а может быть, много бы еще лет) был счастлив даже им одним» (7). По утверждению Александра Исаевича, работал он в школе в две смены (8) и его нагрузка составляла 30 часов в неделю. (9). Однако, пишет он, «мне не хватало часов расписания», «я назначал… вечерние дополнительные занятия, кружки, полевые занятия, астрономические наблюдения… Мне дали и классное руководство, да еще в чисто казахском классе, но и оно мне почти нравилось» (10). И, несмотря на подобную загруженность, у него «каждый день оставался часик для писания» (11).

30 часов в неделю, это 5 часов в день без «окон». «Вечерние дополнительные занятия, кружки, полевые занятия, астрономические наблюдения» — не менее одного часа в день. Подготовка к урокам, проверка тетрадей и классное руководство — около двух часов, «кухонное хозяйство» в самом широком смысле этого слова, включая покупку продуктов, заготовку топлива, топку печи, приготовление пищи, мытье посуды и т. д., — еще, как минимум, два часа, утренний туалет и прогулка — не менее часа, завтрак, обед и ужин с учетом разогревания пищи — столько же, уборка дома, стирка одежды — полчаса, дорога в школу и обратно — еще столько же, слушание радио и чтение газет — не менее получаса, общение с коллегами, соседями и другими знакомыми — как минимум, полчаса. Итого по меньшей мере 14 часов. Если взять один час на отдых и восемь часов на сон, окажется, что для литературного творчества у А. И. Солженицын действительно оставалось не больше «часика» в день. Единственно, на что он мог рассчитывать — на воскресенье.

Зачем нужна была такая учебная нагрузка? И как понять человека, который, если верить ему, еще совсем недавно, превозмогая усталость и холод, сочинял стихи в колонне заключенных, а тут променял возможность спокойно заниматься литературным творчеством на преподавательскую работу?

Что же писал он в свободные минуты? По словам А. И. Солженицына, новую пьесу: «…Весной 1954 г. я был награжден выздоровлением и в радостном полете писал „Республику труда“» (12). Под опубликованным текстом пьесы значится: «1954, Кок-Терек» (13). В «Исторических датах» работа нею датирована несколько иначе: январь — февраль, май — июнь, сентябрь — октябрь 1954 г. (14) В «Теленке» А. И. Солженицин отмечает, что пьеса была закончена им в июне этого года (15). Вероятнее всего, к январю — февралю следует отнести возникновение замысла пьесы, к марту — июню — написание ее первого варианта, к сентябрю — октябрю — редактирование.

Сейчас пьеса занимает около 100 страниц типографского текста (16). Первоначальный вариант, по утверждению А. И. Солженицына, был в полтора раза больше, т. е. около 150 страниц (17). Одна типографская страница — как минимум, полторы машинописных, следовательно, первоначальный текст пьесы составлял не менее 225 машинописных страниц, или же 10 а.л. Как же мог автор написать такой текст практически за 16–17 выходных дней? Одно из двух: или учебная нагрузка была не такой, как пишет о ней Александр Исаевич, или же к лету 1954 г. пьеса не была готова.

По выходе из диспансера больные раком остаются в нем на учете и обязаны появляться для профилактического осмотра сначала один раз в месяц, потом один раз в полгода, наконец, один раз в год (18). Казалось бы, и опасение за свою жизнь, и возможность лишний раз побывать за пределами Кок-Терека делали Александра Исаевича заинтересованным в точном соблюдении этого требования. Между тем, в Ташкенте он появился снова только 21 июня 1954 г. (19).

По свидетельству Н. А. Решетовской, летом этого года А. И. Солженицына опять госпитализировали, и он «долечивался в диспансере почти два месяца» (20), т. е. до конца августа, после чего в Ташкенте больше не появился ни через полгода, ни через год. Более того, летом 1954 г. Александр Исаевич сообщил Наталье Алексеевне о полном выздоровлении (21).

Из Ташкента он привез фотоаппарат (22). «…За одним ремеслом, — пишет А. И. Солженицын, — потянулось другое: самому делать с рукописей микрофильмы (без единой электрической лампы и под солнцем, почти не уходящим в облака — ловить короткую облачность). А микрофильмы потом — вделать в книжные обложки, двумя готовыми конвертами: Соединенные Штаты Америки, ферма Александры Львовны Толстой. Я никого на Западе более не знал, но уверен был, что дочь Толстого не уклонится помочь мне». (23).