– А где твой муж? – начал он издали.

– Да какие нынче мужья? – в свою очередь спросила она скромно, возясь у русской печки. – Скажете тоже!

– Без мужа, чай, тяжело? – гнул свое Калита.

– Может, и тяжело, только кто признается? – натужно ответила Молодуха и поставила на середину стола горшок со щами и открыла крышку.

По горнице распространился душистый, кисловатый запах щей, сваренных на мясе.

– Ну-у… Вы, например?

– Я?! – безмерно удивилась молодуха. – Я уже замужем была… три раза, – добавила она разливая по тарелкам щи.

Выпили еще по две и принялись хлебать наваристые щи, не забывая о черном хлебе и зеленом луке, который макали в соль.

– И что? Так вот никого и не полюбила? – спросил Калита покровительственно.

– Нет, почему? Я всех своих мужей любила…

– А меня полюбишь? – набрался храбрости Калита.

– Тебя? – словно удивилась она. – Так ты ж мне не муж!

– Ну и что? – окончательно расхрабрился Калита. – Дело поправимое.

– Ох ли, Андрей Павлович?

– О-па?! – безмерно удивился Калита, и голос его осел. – А откуда ты мое имя-отчество знаешь?

– Так оно у вас на внутренней стороне шлема написано. Должно быть, по армейской привычке написали, Андрей Павлович? – ответила она лукаво.

– Точно… – вовремя среагировал Калита и перевернул шлем. – Это я так, проверяю.

– А ничего проверять не надо, – гордо сказала молодуха и вскинула голову так, что свою Калита тут же потерял.

– Ну тогда выпьем?!

– Выпьем!

Выпили не одну, а две. Жоре захорошело. Он вообще, плохо переносил алкоголь. Он начал что-то было напевать, но его никто не поддержал, потому что у него всегда было плохо со слухом.

– Я, Зинаида Ивановна, извиняюсь, готов жениться хоть сейчас. Да как бы грехи не пускают.

– Знаю я ваши грехи. Женат, поди, на Большой земле-то?

– Не буду врать, – сознался Калита. – Женат, Зинаида Ивановна, женат. Так это ж разве жена? Вот вы!..

– А что?

– Лебедушка…

Зинаида Ивановна зарделась:

– Тоже скажете…

– Нет, я человек прямой, что вижу, то и говорю. Красота у вас неземная.

– Что есть, то есть, – подтвердила Зинаида Ивановна.

– Я извиняюсь, – спросил Калита. – А какого вы роду-племени будете?

– Ну вот… – тяжело вздохнула Зинаида Ивановна, – все испортил.

– А чего испортил-то? – чуть испугался Калита.

– А то испортил, что не девица я!

– А кто?! – выдохнул Калита, и его едва не перекосило.

– А вот как явлюсь в своем естестве, то и укакаешься.

– Это не надо, – пошел на попятную Калита. – Я извиняюсь дико. Ошибся малость. С кем не бывает. Вы, хозяюшка, нас простите. Мы люди военные, прямые. Манерам там разным не обучены. У нас как бы задача другая. Но откровенно скажу – люди мы порядочные и честные.

– Да уж вижу, вижу… – успокоила его молодуха. – Нечего расшаркиваться. Я же вас проводить пришла, тоже от всей неземной души.

– Спасибо, – насторожился Калита. – Я извиняюсь, а куда?

– Как куда? Вы же идете к этому самому ‘шару желаний’.

– Да, – важно кивнул Калита. – Идем.

– Ну вот завтра и найдете.

– Ой, спасибо, хозяюшка… Ой, как уважили… – лепетал Калита.

– Только вас четверо, а у ‘шара’ можно просить только три желания.

– Ничего, – промямлил Калита, – как-нибудь разберемся.

И проснулся. Сидел он в гордом одиночестве за столом. Жора и Дубасов храпели на лавках, а их оружие было свалено на полу. Чачич завалился за печку. Вот, блядь! – подумал Калита неизвестно о ком. Обвела вокруг пальца! А с другой стороны, не дай бог, лег бы я с ней… Хи!.. Он мелко и долго смеялся. Была бы умора. Не умора, а сплошной конфуз! Чего только в жизни не бывает, удивился он. Будет что внукам рассказать о ‘трикстере’. Хи!.. Ой-й-й!..

Он налил себе заморской самогонки. Выпил, встряхнулся, как большой пес, и окончательно пришел в себя.

– Да… Как ни крути, а от родины никуда не денешься. Вот как, – сделал он вывод.

Задул лампы, поднялся и завалился спать на мягкую хозяйскую кровать в надежде, что завтра все образуется.

Глава 13. Шар желаний

Гайдабуров бросился пить так поспешно, словно до этого никогда не пробовал спирта. Но если раньше он не пьянел, то теперь спирт произвел на него страшное действие. Впрочем, не меньшее он произвел и на Березина, который пришел в дикий восторг.

Они долго хохотали под кустом боярышника, дрыгая ногами, и даже пробовали ползти в сторону стены, но постоянно заваливались на бок и тыкались в кусты или в камни. Отчего им становилось еще веселее. Впрочем, бутылку спирта они прикончили еще до того, как очнулся Бараско, иначе бы им не миновать головомойки.

– Что это было? – спросил Бараско оторопело, ища на Костином лице ответа. – Мне приснилось, что женщина?

– ‘Тень’… – потеряно ответил Костя. – ‘Великая Тень’, которая отрывает головы…

У него было такое ощущение, что он потерял единственную любовь, которая у него больше в жизни никогда-никогда не повторится.

Впрочем, похоже, что Бараско испытывал то же самое. Глаза у него сделались пустыми, как у голодного койота.

– Не-е-е… – мечтательно вздохнул он. – ‘Тень’ была с конской гривой. Я таких женщин в жизни ни разу не видел. ‘Великая тень’ не может быть женщиной.

– Она может быть кем угодно, – равнодушно ответил Костя, испытывая такое ощущение, словно его предали в самых сокровенных чувствах.

– ‘Великая тень’ не может быть женщиной, – упрямо повторил Бараско, – потому что тогда это не любовь, а страх.

– Ред, – отвлек его Костя, кивая на зев ущелья, – там, кажется, кто-то лежит в АЗК .

– Да-да… – согласился Бараско. – Надо посмотреть… – Но его явно волновало другое.

Он поднялся, оглядываясь, словно ожидая получить пинка под зад. Костя вдруг почувствовал, что отныне Бараско относится к нему не так, как прежде, а с пиететом, ведь не у каждого в друзьях числится ‘Великая тень’.

– А ты, кажись, излечился, – мимоходом заметил Бараско, ища взглядом рыжеволосую незнакомку у себя за спиной.

– Да?! – обрадовался Костя и лихорадочно ощупал лицо. – У тебя есть зеркало?!

– Я похож на того, кто смотрится в зеркало? – кисло осведомился Бараско, между тем зачем-то меняя свой грязный бинт на платок красного цвета и приглаживая свои вечно непослушные волосы заскорузлой ладонью.

– Нет, не похож, – согласился Костя и побежал туда, где оставил Березина и Гайдабурова.

От Гайдабурова ничего нельзя было добиться. Он безостановочно икал, и каждый раз на его белом лице проявлялось все больше красок, пока оно не стало красным, как помидор. Но в следующее мгновение все вернулось на круги своя: болезненная бледность залила его черты, и Гайдабуров стал прежним Гайдабуровым, который должен быть постоянно пьяным, чтобы не броситься на кого-либо и не высосать из него душу. Зато Березин удивил Костю тем, что вытащил из своих глубоких карманов замызганную женскую косметичку голубого цвета с рисунком в цветочек.

– Осторожно! – предупредил он, заплетающимся языком, – это все, что осталось от моей жены.

Открывая косметичку, Костя ожидал увидеть, все, что угодно, вплоть, до крохотного трупика жены Березина, но обнаружил всего лишь косметические принадлежности и со страхом взглянул на себя в овальное зеркальце. На него глянул совершенно незнакомый человек: загорелый, с чуть ошалевшими глазами. Уши у него были красными, а губы пунцовыми. Фу-у-у… понял Костя, выздоровел. Даже рука перестала ныть. Он осторожно пошевелил ею и тут увидел в зеркало, как Бараско молча подает ему странные знаки.

Костя побежал, но не к нему, а прочь, потому что на высоте метров трех вдоль дороги спокойно и размеренно плыл, жужжа, ‘рок судьбы’. По поверхности бочки-контейнера пробегали голубоватые искры, готовые превратиться в смертоносные молнии.

Костя свернул влево. ‘Рок судьбы’ поплыл ему навстречу. Костя поменял направление и побежал вправо по склону горы. ‘Рок судьбы’ повторил маневр. Костя прибавил скорости, но понял, что ему не избежать встречи, упал, обхватил голову руками. Бочка-контейнер приблизилась, жужжа, как пылесос. В какой-то момент Костя перестал что-либо соображать, потому что, казалось, жужжание приникло ему в череп, и высасывает последние силы.