– Если вам что-то будет нужно… – произнесла она уже в дверях.

– Не беспокойтесь, со мной все будет в порядке, – напоследок заверил ее Он.

Хильда, еще раз улыбнувшись, скрылась за дверью.

Оставшись, наконец, один, Он смог поразмыслить над той ситуацией, в которую непонятно по чьей воле вляпался. В голове был один сплошной сумбур:

– «Итак, я сидел за компьютером и набирал эту чертову статью. Потом вспышка… самолет»,– после упоминания о самолете по спине пробежал холодок – «Да, до сих пор не верится, что я посадил эту штуку и остался жив. И как у меня это получилось, ума не приложу», – в памяти быстрым калейдоскопом пробежали вчерашние события. – «На следующий день я очнулся в госпитале. У меня оказались вывихнуты лодыжки обеих ног, из плеча вытащены осколки, а под правым глазом синяк размером в пол-лица».

– Он еще раз посмотрел на свою новую физиономию в зеркальце, заботливо оставленном Хильдой. – «Так, дальше. Что я узнал? На дворе 43-й год. Я где-то во Франции или Бельгии. Меня зовут Карл, как его там, а, Маер. Мне где-то от двадцати до двадцати пяти. И я офицер Люфтваффе. Полный бред. Хорошо еще, что не солдат наполеоновской армии где-то на реке Березина» – «Ну ладно. То, что со мной происходит, это абсурд. А в абсурд никто не верит. Поэтому в госпитале я буду в безопасности. Дальше меня вылечат и отправят обратно туда, откуда я пришел. Ха– ха. Обидно будет очутиться среди тех десяти миллионов немцев, которые пали в борьбе с “Красной заразой”. Стоп, стоп, стоп! Если сейчас лето 43-го, то выходит, что первый союзнический солдат появится здесь не раньше, чем через год. Так что время подумать у меня есть. Летать мне больше все равно не дадут. Кто пустит сумасшедшего психа без прошлого за штурвал самолета? А я им еще и помогу. Тогда меня по идее спишут из летного состава куда-нибудь на землю, и дело в шляпе»

– «Постойте, постойте. А если это “куда-нибудь” будет на Восточном фронте? Не-е-ет, меня такая перспектива не устраивает. Я ведь даже по-человечески сдаться в плен и то не смогу. По-русски сейчас я говорю так же, как два дня назад по-немецки. Кто ж мне поверит, что я русский, который родится через тридцать лет… Да и пленных, насколько я помню, наши брали с большой неохотой. Лишь только в самых исключительных случаях – когда патроны заканчивались их расстреливать».

– «Что же мне делать? Надо что-то решать…».

– «Думай, Андрюха, думай. Так, во Франции была сеть народного Сопротивления. Можно было бы со временем выйти на кого-то, а там и … Стоп, о каком Сопротивлении я говорю? Это же не кино. Здесь где зайдешь, там и выйдешь. Мигом запишут в жертвы антифашизма. Мне надо проваливать поскорее отсюда, а не заниматься ерундой. Но вот куда?».

– «Стойте… А это ведь неплохая идея насчет Сопротивления. Они же имели связь с англичанами и работали под их руководством. Вот они-то и могли бы мне помочь перебраться на ту сторону Ла-Манша или в Швейцарию. Та вообще не воевала и всю войну была нейтральной. Но проблема заключается в другом: кто мне поверит?» – в голове всплыли воспоминания о его прошлой жизни, до этого дурдома. От них повеяло каким-то нежным теплом, которого Он раньше почему-то не замечал. – «Валерка. Дом. Работа. Неужели я этого всего больше никогда не увижу и останусь здесь навсегда???»

– «Что же послужило источником всего этого? Не могло же все “вырасти” на ровном месте. Может быть, этот Маер кому-то дорогу перешел не там где надо. Хотя о чем это я? Ведь проблемы сейчас у меня, а не у него. Он сейчас, наверное, где-то… Да, кстати, где он сейчас??? Надеюсь, что в аду. Но если он туда не попал, то где же он??? И что со мной случилось в моем времени??? А работа??? Мне же двадцать девятого статью в набор сдавать!».

– «А может быть, я просто умер? Тогда в ад попал не он, а я».

– «Нет, судя по последствиям, определенно, это я кому-то дорогу перешел… Но кто это мог быть или что? Всю свою сознательную жизнь я ни в кого не верил, в том числе – в бога. С ясновидящими, экстрасенсами и прочими шарлатанами никогда не встречался. Правда, нет. Один раз все-таки было», – в его памяти всплыл тот забавный случай, когда на первом курсе института Он попал в колхоз, где на ферме дояркой работала одна цыганка. Не понятно, как она умудрилась “опозорить” свой род такой профессией, но, тем не менее, все было именно так. Тут следует заметить, что, несмотря на благочестивый образ новой профессии, время от времени в ней просыпались родные корни, и она по очереди веселила всю их студенческую братию своими предсказаниями. Ни одно, кстати сказать, так и не сбылось, а ему она сказала, что жизнь у него скоро изменится. – «В погонах тебя вижу».

– «Чего ж ты мне, дура старая, не сказала, что они будут немецкими?» – его тогда это жутко развеселило. Он ведь вовсю “косил” от службы в доблестных вооруженных силах. Уже давно был готов белый билет, из-за метрики которого его не то что в армию, а даже в колхоз с трудом взяли. – «Хотя что бы это тогда изменило? Да и времени сколько прошло. Уже лет десять, наверное. В любом случае это не она. Разгадка находится здесь, я это чувствую. Надо будет поковыряться в биографии этого фрица. В нем дело…».

Его дальнейшие размышления прервали нежданные посетители. Ими оказались доктор Хубер и, как Он чуть позже узнал, доктор Кох. На вид ему было примерно столько же лет, сколько и его коллеге, но на этом все сходства заканчивались. Сухопарая фигура, впалые глазницы и асфальтный цвет лица делали его похожим на египетскую мумию. Взгляд был, что называется, рентгеновским. При общении с людьми такого склада создается чувство, словно, когда они смотрят вам в глаза, то заглядывают прямо в душу, от чего становится немного не по себе.

После недолгого, но более компетентного осмотра доктор вынес свой диагноз.

– Судя по симптомам, у вас ретроградная амнезия.

– Спасибо, я уже догадался.

– И откуда же, позвольте узнать? – Сейчас доктор стал чем– то напоминать скульптуру того “инопланетянина”, которую изваял Церетели в Петропавловской крепости, назвав Петром Первым. Хотя портретного сходства между ней и Петром было ровно столько же, сколько между средним жителем Демократической Республики Конго и таким же средним какого-нибудь там Монако или Люксембурга.

– Откуда, откуда. Из телеви…

– Извините, я не совсем понял, что вы сказали? – доктор “Франкенштейн” продолжал буравить его своим взглядом, из-за чего легкий дискомфорт стал принимать более тяжелую форму. Врать становилось все сложнее. – Теле – что?

– Доктор, а к чему вы мне эти дурацкие вопросы задаете? Вы что не видите, что я…

– Эти дурацкие вопросы я задаю для вашей же пользы! – резко прервал его доктор Кох. – Доктору Хуберу вы сказали, что вас зовут Андрей Коваленко. Почему? Это ведь русское имя, не так ли???

– «Вот и все. Это конец. Меня сейчас доведут до ближайшего оврага и там шлепнут…» – Он снова начал впадать в оцепенение, как тогда в самолете, предчувствуя катастрофу.

– Не молчите, вы слышали вопрос?

– Я не знаю… – единственное, что из себя смог выдавить Он.

– Может быть, вы встречались с этим человеком, когда были на Восточном фронте? Откуда-то ведь вы должны были его знать, раз это имя первым пришло вам в голову.

– «У-у-у-ф». – С плеч моментально рухнула та глыба, что так крепко прижимала его под натиском вопросов доктора Коха.

– «Голова моя садовая, я же Карл Маер. Какой, к черту, овраг? У меня же ретроградная амнезия. Как я мог об этом забыть?». – К нему стало возвращаться былое чувство уверенности, и Он тут же стал импровизировать.

– Вы знаете, у меня в голове вертится много лиц. Но кто они, я никак не могу вспомнить. Другие определяются как-то сами. Много сюжетов из детства. Все это так перемешано, что трудно во всем разобраться.

– То есть? Какие факты вы не помните? – доктор едва заметно улыбнулся, поняв, что сказал глупость.

– «Видимо, в его врачебной практике такие случаи, как у меня, встречаются нечасто. Хотя какие, к черту, случаи, как у меня? Если бы он знал хотя бы пятьдесят процентов того, что знаю я, то наверняка бы занял палату напротив»