Телефон зазвонил. Тоже солидно, без всех этих полифонических изысков, просто и сурово. Однако трубку никто не взял — «Слушаю?» раздалось из соседней спальни.

Хозяин квартиры, в столь же старомодной и основательной пижаме, вышел в комнату уже со вполне современной гарнитурой. Вероятно, в недрах старого телефона скрывалось все же больше одной микросхемы. Свет тоже зажегся сам собой — консерватизм был разумным. Бритый череп сверкнул, когда человек вскинул голову.

— Ты уверен? У них действительно авария?..

— Я не верю в подобные подарки…

— Понял. Что ж, случается и такое…

— Хорошо. Я выезжаю. И созови остальных… Пройдя на кухню, хозяин достал из настенного

шкафчика несколько упаковок, вытряхнул на ладонь полдесятка разных капсул. Подумал, выкинул пару в мусорное ведро. Проглотил оставшиеся, запил холодной водой. Секунд десять задумчиво смотрел на микроволновку, покачал головой. Прошел в спальню, открыл дверцу гардероба. Аккуратно сложенная пижама легла на полку. Хозяин тронул пальцем висящий в пластиковом чехле морской парадный мундир с невеликими погонами. Опять покачал головой. Профессорский пиджак с заплатками тоже не вызвал одобрения. Ну что же, пусть будет строгий костюм. Темно-серый. Почти черный.

13:50 мск

Луна, Океан Бурь

База «Аристарх»

Жилой отсек

Пьетро Тоцци не был профессиональным космонавтом. Он был профессиональным химиком. В приложении к ситуации — рефлексы практически одинаковы. Звонкий удар, свист воздуха, крик «Скафандр!», хлопок люка, удар по ушам, когда воздух из отсека устремился в шлюз, запоздавший на полсекунды вой сирены — реакция была моментальной.

Выпущенная из рук гарнитура еще падала, когда oн рванул на себя оранжевую ручку на кирасе подвешенного на временные крепления «Кречета». В стекле забрала отражался мигающий алый прямоугольник-транспаранта. В долгом прыжке, извернувшись, Пьетро запрыгнул в люк на спине, ноги в штанины, руки в рукава. Во рту стало солоно — прикусил губу. Перчатки. Дернул чеку аварийной системы обеспечения, ледяной воздух, чуть припахивающий химией, слегка вздул ткань.

Двадцать секунд.

Максимум, на что способен «баллон последнего шанса», — полчаса гарантированного выживания. Замки люка остались незафиксированными — видимо, Сергею было не до того. Итальянец дернул люк раз, другой — «бесперспективньяк». Разница даже в одну десятую атмосферы прижимала люк с силой триста кило — а в шлюзе был почти полный вакуум. Так… Рвем крышку в потолке. Оно. Системы жизнеобеспечения.

Тридцать пять секунд.

Желтое — не то, зеленоватое — кажется, водяной конденсат. Вот оно. Бледно-голубая воздушная магистраль, такие несуразные в век жидкокристаллических мониторов манометры — стрелка крайнего справа лежит почти на нуле. Вентиль — тоже грубый, пришедший откуда-то из шестидесятых, а то и из позапрошлого века. Крутим. Насколько хватит воздуха? Баллоны на триста атмосфер, всего полтысячи литров. Хватит, чтобы заполнить шлюз раз десять — только вот атмосферу на всей маленькой, но такой огромной Луне не создашь никак. Крутим.

Пятьдесят секунд.

Стрелка дрогнула и снова опала. Там что — сорвало люк? Тогда… Тогда надо выпустить воздух, затащить

Сергея в основной объем, наддуть снова… Врачи говорили — минуты три в вакууме прожить можно — если успел задержать дыхание. Голова не успевала, руки делали все сами. Перекрыть подачу — тоже вентилем, сейчас не до игрушек с компьютерами. Чека клапана на слегка вогнутой переборке. Рывок. Свист. Ну же! Минута ровно.

Есть! Есть герметизация! Стрелка еще раз дрогнула, медленно пошла вверх. Ноль одна… Ноль две… Восемьдесят секунд…

Рывок — люк отлип от проема, ударил в грудь. Пьетро плюхнулся на задницу, поднялся, неловко — кираса «Кречета» слабо приспособлена для подобных упражнений — просунулся в проем, стукнувшись голенью о чертову колонну. Сергей лежал ничком, из уха вязко тянулась кровь. Баллоны аварийной системы травили последние капли воздуха, индикатор давления сменил цвет с оранжевого на желтый. В скафандре не повернуться. Пьетро дернул ручку замка кирасы, ледяной воздух шлюза обжег носоглотку. Секунд десять ушло на то, чтобы выбраться наружу — «Кречет» сломанной куклой лег у наружного люка. Холодно. Минус тридцать? Короткие волосы командира вмерзли в пену. Дергать? Снесет заплатку, и тогда точно конец. Пьетро рванул липучку, достал из нагрудного кармана швейцарский складник. Хвала соседям-оружейникам — ножницы не затупились. Под слегка отросшим русым ежиком кожа набухала лиловым — сосуды? Плевать, говорили, что после такого вся физиономия превращается в сплошной синяк. Есть. Тащить обмякшее тело было неудобно — проклятая колонна перегородила люк на треть.

Медкомплект. Симпатичный белый лисенок обнимает красный крест — нарисовано кем-то из первых экипажей. Замок — к черту. Внутри ящик светился, мягко, почти незаметно под яркими лампами. Только легкая зеленоватая нота. Инструкция в картинках – инфаркт… переломы… ожог… вот, декомпрессия. Препарат девять — в вену. Пакет с жидкостью — в давилку. Три оборота ключа, завести пружину — все просто, надежно… и поздно. Не думать! Обогрев… химпакет туда же, нужно тепло. Жгут, вспороть трубки костюма, игла в предплечье. Вены, как канаты — не промахнешься. Из носа кровь — обеспечить дыхание. Маска. Дыши, comandante, дыши. Шприцы. Короткий, с двумя кольцами — колем в пакет, туда же — длинный, с широкой полосой. Маленький тюбик — в бедро.

Теперь датчики. Распороть костюм окончательно, «лепешку» на грудь. На палец — трубку окси… как его там… Не важно. Манжету тонометра на руку. Провода— в гнезда. Ну?!

Так… Ничего хорошего, но пульс, по крайней мере, есть. Связь.

Наушники орали на три голоса. Один — Настин — звучал размеренно, даже монотонно.

— Монбланы, здесь Вега-один. Доложите обстановку. Монбланы, здесь Вега-один. Доложите обстановку. — Будто и не человек, а магнитофон болтался сейчас над ними и по своей магнитофонной сущности ни волноваться, ни нервничать не мог.

— Вега-один, здесь Монблан-два. У нас разгерметизация шлюза, возможно — нарушение структуры станции. Установлена заплатка, утечка ликвидирована. У Монблана-один декомпрессия. Около полутора минут в вакууме. Прошу медиков на связь.

— Монблан-два, понятно. Ухожу с канала, говорите с Землей.

Что происходило с Анастасией там, в сотне километров над головой, Пьетро не знал — все тридцать часов «Вега» демонстративно говорила только с Третьяковым, а когда на связи был он — ограничивалась минимально необходимым набором реплик.

А вот врача из Звездного, здоровенного лысого дядьку с пальцами-сардельками — подковы гнуть, — Пьетро знал хорошо, еще по тренировкам. Описал состояние Сергея, перебросил на пульт телеметрию с датчиков. На Земле спорили недолго. Последовавший вопрос был совершенно не медицинским:

— Как он?

— Плохо, Виталий Александрович. Без сознания, — акцент из-за волнения пер напролом, — мной приняты меры согласно…

— Я понял — вижу через камеру. Ты все правильно сделал, Пьетро, ты молодец. Телеметрию читаю, читаю телеметрию. Можешь закрепить пятую камеру над лицом?

— Конечно, — пятая болталась на гибком подвесе, перенаправить ее было секундным делом, — так видно?

— Угум. Так. Гематомы… ну, это ладно… Это ничего… Саша, дай телеметрию из шлюза! Да, температура. Та-ак… Минус двадцать пять… повышается… Ч-черт. Холодно. А было еще холоднее. После такого шока… Пьетро, сколько времени Сергей находился в шлюзе после того, как ты дал воздух?

— Около трех минут. Примерно сорок секунд, пока не открывался люк, давлением прижало, прижало давлением. Потом надо было отстричь волосы — попали в герметик на заплатке. И колонна мешала, поперек прохода лежит. Три минуты, точно.

— Ясно. Как бы отек легких не развился. Сейчас сделай вот что…

Пьетро не дослушал. Командир дернулся, левая рука неуверенно поднялась, поскребла по маске. С надсадным кашлем, с розовой пеной Третьяков вытащил трубку, что-то прохрипел. Чертова гарнитура опять не доставала, сбросить к черту, Земля подождет. Пьетро поддержал голову командира, сдернул, кое-как, одной рукой, свернул спальник. Подложил под затылок.