В таможне разыгралась странная сцена. Очень с виду порядочный и симпатичный пан, похожий на представителя богемы, но упорно называющий себя инженером, пытался уверить таможенника, что вот этот предмет называется счетами, хотя за арифмометр не пришлось бы платить пошлину, так как он для инженера является орудием труда. Этот факт таможенник постарался довести до сознания странного инженера. Когда же тот принялся уверять, что счетчик для такси является тоже его орудием труда, таможенник разгневался и попросил уточнить профессию. Пан инженер, так ведь? Конечно, инженер, с ангельским выражением лица подтвердил странный пассажир, но разве теперь на инженерскую зарплату проживешь? Вот и приходится подрабатывать таксистом на своей машине. Так что счетчик — тоже орудие труда. Бесхитростный вид и честные глаза пана инженера исключали всякое подозрение в незаконных махинациях. Таможенник только рукой махнул. Пан Северин беспрепятственно пересек границу со своими счетами.

И тут я не утерплю опять немного отступить от плавного повествования. Пусть пан Северин еще немного подождет, а я расскажу о том, что мне вспомнилось в связи с таможней. Рассказал мне об этом один пожилой таможенник.

Было ему уже за пятьдесят, за плечами два десятка лет работы в таможне, огромный опыт и интуиция. Все знают, что в таможню поступает информация из разных источников, таможенный контроль принимает ее во внимание, но главное в работе таможенников — так называемый нюх. У этого таможенника нюх был развит поразительно. И вот этот таможенник как-то наткнулся на одну пассажирку.

Пассажирка выглядела чрезвычайно благопристойно: милая, культурная женщина, очень спокойная и вежливая, но пресловутый нюх подсказывал таможеннику, что надо быть начеку, дело тут нечисто. Она наверняка везет контрабанду. И он принялся просматривать ее вещи. Все чемоданы просмотрел самым внимательнейшим образом — ничего подозрительного, все в норме, все указано в декларации. Тогда он попросил показать сумочку. Пощупал, вытряхнул все содержимое — ничего! Посмотрел на пассажирку и колебался не больше секунды: нюх кричал страшным голосом.

— Пройдите, пожалуйста, на личный досмотр, — попросил таможенник.

— Что ж, извольте, — ответила спокойно женщина, но было видно, что подозрение для нее оскорбительно. — Раз вы требуете, я вынуждена подчиниться, хотя и считаю это необоснованными придирками, так что буду вынуждена жаловаться.

— Ваше право, жалуйтесь сколько угодно, но на личный досмотр пройдите вон в ту комнату.

Личный досмотр не дал ничего, пани оказалась чиста как слеза ребенка. И тут мой таможенник растерялся. Что же это происходит? Интуиция подсказывает — тут дело нечисто, а досмотр не дал никаких результатов. Ох, видно, он стареет, с нюхом что-то не в порядке, придется менять профессию на старости лет…

Чрезвычайно огорченный, нет, просто убитый случившимся, таможенник вежливо извинился перед пассажиркой и предложил ей помощь в упаковке чемоданов. Гора вещей на прилавке высилась немым укором. И тут эта спокойная и выдержанная женщина совершила свою единственную ошибку. Проигнорировав ткани, свитера, обувь, первым она схватила купленный в «Деликатесах» рулет с маком, чтобы положить его на дно чемодана.

— Позвольте, — произнес таможенник, вынул у пассажирки из рук сладкий деликатес и переломил его пополам. В середине рулета оказались спрятаны пять тысяч долларов.

Таможенник признался мне в горячем желании отпустить пассажирку с ее недозволенными вложениями на все четыре стороны и сделал бы это, да на беду слишком много вокруг толпилось свидетелей, в том числе и коллег-таможенников. А отпустить контрабандистку он хотел от радости, что она оказалась контрабандисткой, что нюх его не подвел, что рано ему менять профессию. Постарался оформить контрабанду с наименьшими для пострадавшей убытками и отпустил с миром.

О пане Северине и его перипетиях на таможне можно рассказывать бесконечно, ограничусь одним случаем. Во время очередной поездки в СССР на обратном пути то ли родня в Бресте, то ли знакомые подбросили ему уже на вокзале сувениры для их польских друзей. Сувениры заняли несколько огромных чемоданов, которые с трудом поместились в купе. Пан Северин не протестовал, он всегда брал все, чем бы его ни нагружали, и только пытался запомнить количество мест. Естественно, на границе таможенники сразу обратили внимание на мощные чемоданы.

— Это чьи вещи? — сурово поинтересовался таможенник.

— Мои! — поспешил заверить пан Северин.

— Что же вы везете? Вот в этом чемодане что?

И таможенник ткнул в бокастый неподъемный чемодан.

Пан Северин не имел понятия о том, что может быть в этих чужих чемоданах, при отъезде в спешке ему не сказали ничего на сей счет. И он назвал первое, что пришло в голову:

— Продукты.

— Посмотрим, — недоверчиво отозвался таможенник.

Позвал коллегу, вдвоем они сняли с полки чемодан и открыли. Он оказался битком набит аккуратно уложенными мужскими сорочками из русской ткани «панора», чрезвычайно модной у нас в те годы. Молодой таможенник только головой покачал.

— Ничего себе продукты.

И, опять обратясь к верхней полке с толстыми чемоданами, ткнул пальцем в следующий:

— А что в этом?

Удрученный пан Северин решил быть хотя бы последовательным и опять ответил:

— Продукты.

Опять сняли с верхней полки жуткую тяжесть. Откинули крышку чемодана, и глазам присутствующих предстали уложенные аккуратными рядами, переложенные мягкой бумагой литровые бутылки то ли «Столичной», то ли другой такой же замечательной водки.

— О, в самом деле продукты! — обрадовался пан Северин.

Немедля он достал одну из бутылок, и все трое тут же ее осушили, уединившись в туалете. Остальной багаж пана Северина уже не вызвал интереса у таможенников, а пан Северин так никогда и не узнал, что же он такое привез.

Однажды пан Северин приобрел мотоцикл ИЖ-750 с коляской. Кто-то помог ему доставить мотоцикл на вокзал в Бресте, и метров за двести до цели кончился бензин. Поезд отправлялся через две минуты. Тут рядом остановились двое русских, тоже на мотоцикле. У сидящего сзади была канистра в руках.

— Это бензин? — крикнул пан Северин, подбегая к нему.

— Нет, это нефть, — ответил озадаченный русский, но его ответ запоздал. Выхватив канистру из рук мотоциклиста, пан Северин спешно отлил немного ее содержимого в бак своего мотоцикла.

Каким образом мотоцикл доехал до вокзала и как удалось его погрузить в поезд, вопреки правилам, с пятью литрами горючего в баке, понятия не имею. Возможно, виной всему спешка. Волнение пассажиров часто передается обслуживающему поезд персоналу, а в случаях с паном Северином это было обычным явлением. Во всяком случае мотоцикл отбыл из Бреста, прибыл в Варшаву, и наступил момент, когда следовало его получить в багажном отделении Главного вокзала.

Хорошо зная своего мужа, жена пана Северина заявила, что на мотоцикле он поедет только через ее труп. Пусть ведет мотоцикл кто-нибудь другой. Нашелся умелец, бывший мастер мотоциклетного спорта. На вокзал пан Северин отправился вместе с ним.

Покончив с формальностями, пан Северин вывел из багажного отделения мотоцикл за руль, и мотогонщик пнул стартер. Двигатель оглушительно выстрелил и замолчал, из выхлопной трубы вылетела туча черного дыма. Гонщик пнул вторично, мотор заработал, только как-то странно. Немедля оба сели и выехали на Товарную улицу под аккомпанемент оглушительных выстрелов. На Товарной улице мотоцикл дал завершающий залп и отключился. Ничего не понимающий мотоциклист с трудом вновь завел двигатель, домчался до площади Завиши, залихватски вскочил на тротуар, с трудом направил свою непослушную машину на мостовую, промчался по ее середине, потом мотоцикл упрямо ворвался опять на тротуар, оглушительно стреляя и распугивая прохожих. Над улицей и тротуаром повисли клубы черного дыма, а проклятый мотор опять заглох. На почтительном расстоянии столпились привлеченные канонадой прохожие, а мотогонщик, вытирая пот с лица, признался пану Северину, что последний раз сидел на мотоцикле еще до войны, а с мотоциклами с коляской вообще не имел дела никогда. И закончил проклятиями в адрес хваленого русского бензина.