– А со мной как? – спросил Григорий.

– Понятия не имею, – Владимир посмотрел на Павлова, тот пожал плечами, – видимо никак. Пройдёшь тестирование, на всякий случай. И домой поедешь, а хочешь здесь, со мной побудешь.

– Нет уж, хватит с меня, дочку не видел уже сколько!

Владимир и Григорий прошли в соседнюю комнату. Павлов отправился к себе в кабинет.

– Виктор, будь добр, прогони по тестам вот этого товарища без очереди, – попросил Дугов, – а я пойду, послушаю, что наш комендант вещает.

Оставив Григория, Владимир прошёл в двадцать восьмую. Двое врачей возились у кресла, к которому был привязан полковник. Рукава рубашки закатаны, сами руки примотаны скотчем к ручкам кресла. Спецназовцы сидели поодаль и с интересом наблюдали. Один из врачей вводил через систему для переливания крови какой-то препарат в вену, другой крепил к полковнику датчики, соединенные с ноутбуком.

– Берите стул, располагайтесь. Нам по инструкции полагается всё на видео записывать, но сейчас некогда аппаратуру по правилам размещать, хотя две веб-камеры пишут и микрофон включён, – Ветров снова занялся настройкой датчиков. – Тут вся физиология на монитор выводится, так что контроль за ситуацией максимально возможный. В первое время накладки случались – непереносимость к некоторым препаратам. Сейчас всё контролируется. Если что-то не подходит, меняем на аналог, но это редко. Все препараты максимально совместимы с организмом, можно сказать – экстракты или аналоги собственных жидкостей тела человека.

– Что-то наш комендант неразговорчив, раньше вроде бы немотой не страдал? – спросил Дугов.

– Первичный эффект. Чтобы развязать язык надо его завязть. – Ветров рассмеялся. – Сначала наступает некоторая анемия, ступор речевого аппарата, потом это проходит. Важно, что допрашиваемый, а это именно допрашиваемый, находится в полном сознании, но не может критически воспринимать действительность. Даже речь продолжает быть внятной и логически выверенной. Вы увидите…

Минут через пять, Сомов глубоко вздохнул, расслабился. Из тела ушло напряжение, даже появилась рассеянная улыбка.

– Как видите, пошла вторая стадия процесса. Напряжение, даже некоторая конвульсивность сменилась расслаблением, релаксацией. Однако эйфории нет. Этот этап сходен по физиологии с глубокой медитацией. Уходят все заботы, тревоги, всё кажется легким и простым. Вместе с этим уходит и ответственность, воля. У нас есть список вопросов к этому господину, когда мы кончим, можете задавать свои, если они не будут касаться личной жизни допрашиваемого.

Пошли тестовые вопросы – имя, должность, семейное положение, прежнее место работы. Сомов отвечал ясно, чётко, кратко. При требовании уточнить, следовало подробное изложение. Обычно человек вспоминает, делает паузы. Комендант отвечал, как автомат, машина. Ответ следовал почти сразу за вопросом, был хорошо сформулирован. Отвлекшись, Ветров пояснил, что обычно человек думает, что сказать и как, что соврать, о чём умолчать. Поэтому вырабатывается привычка "думать". На самом деле это обдумывание, как обмануть. Тем не менее, допрос впечатление с непривычки производил жутковатое.

Потом пошли вопросы на злобу дня. В основном, все догадки Дугова, комендант подтвердил. Полковника направили в посёлок комендантом, как и многих других таких же отставников, люди его поддерживающие и доверяющие. Необходимо было организовать не лагеря, а группы погромщиков, на ликвидации которых к власти предполагали придти шишки из милиции и других силовых и правоохранительных ведомств, в том числе из ФСБ и армии. Фактически это была команда единомышленников не менее влиятельная в стране, нежели легитимная власть. Разница состояла в том, что власть эта группа захватывала для себя лично, на страну ей было плевать. Впрочем, за многовековую историю власть редко и мало интересовалась реальными нуждами страны и её народа. Приезд в посёлок Дугова грозил разоблачением планов этих господ. Они дали добро на арест, а если надо и на ликвидацию Дугова. А заодно и руководства поселения. Решение оставили на усмотрение Сомова и его помощника – командира охраны. Дальше всё развивалось не по сценарию, всё пошло кувырком. Всё это Сомов говорил спокойным безэмоциональным голосом, почти без выражения. На лице бродила спокойная, какая-то умиротворённая улыбка. После вопросов Ветрова, Дугов спросил, что же они собирались сделать с ними.

– В третьем бараке содержится группа уголовников, – проговорил Сомов, – я принял решение прописать там и вас. Уголовникам была дана команда вас убить. Способ убийства нас не интересовал, но было рекомендовано убить с возможно большей жестокостью в назидание остальным заключённым.

Владимир весь покрылся холодным потом, опять, как и утром задрожали руки. Спокойный, умиротворённый голос, ровный тон очень мало гармонировал со смыслом слов.

– А что собирались сделать с самим посёлком.

– Посёлки такого типа – прекрасная база для идеальных концлагерей. После переворота их понадобится очень много. Наличных явно не хватит. Тем не менее, на первое время это хорошее подспорье.

– Что за концлагеря?

– Мы считаем, что наилучшее и самое разумное устройство общества это чёткое и последовательное разделение на господ и слуг. Сейчас, когда Западная глупость по поводу прав, свобод и демократии завела весь мир в тупик, жизненно необходимо вернуться к нормальному устройству общества. Но плесень въелась очень глубоко. Потребуются десятилетия и невиданный террор, чтобы выбить блажь из голов. Те, кто останется, нарожает ещё рабов. Да их много, при современном развитии техники, и не надо.

– Это что, местная придумка? Российская?

– Я обсуждал эти темы со своими друзьями, но слышал, что в Европе есть единомышленники. И они при власти и деньгах. Там видимо тоже надоела эта демократический дебилизм.

– Иными словами, вы стремитесь возродить феодализм?

– Именно так. Именно феодализм, но на современных принципах. Теперь не требуется такого количества быдла, для обеспечения необходимых потребностей аристократии, как в прежние времена. Соответственно ликвидируется сама возможность не только бунтов, но и просто неповиновения или инакомыслия. Тем более возможно воспитание и дрессировка необходимых для аристократов экземпляров, возможно генетическое преобразование в нужном ключе. Вплоть до выведения новых видов и подвидов необходимых для работы или забавы. Кончится вся эта либеральщина и гуманистический маразм. Будут выводиться только те особи, которые необходимы нам. Все остальные умрут.

– Хорошо, а почему не озаботится тем, чтобы осчастливить всех людей, сделать всех аристократами?

– Глупость. Люди в своей массе хуже скота. Я много лет служил в исправительных колониях. Все люди в глубине души садисты или мазохисты, даже если не признаются в этом самим себе. У всех гнилые души. Все готовы, как только представится случай, вцепиться в глотку ближнему своему. Только у кого-то смелости не хватает, у кого-то силы, у кого-то ума. А так все твари.

– Я думаю, закончим на этом, – встрял Ветров, – Факты мы все вроде выяснили, а людоедскую эту философию, как-то противно слушать. Вы не против? – он обернулся к Владимиру.

– Да, конечно, – Владимира ощутимо трясло, иногда даже зубы издавали щелчок. Невозмутимость, умиротворённость коменданта на этом фоне ещё больше ужасала. – Куда его теперь?

– Вы же знаете. Принцип нашей системы, в отличие от их – главарей к главарям, исполнителей к исполнителям, воров к ворам, бандитов к бандитам. И всех на самообеспечение. Кстати, по их мнению, это тоже людоедская методика.

– Таких вот аристократов духа, да уголёчек копать, сапоги тачать, это ли не варварство! – добавил второй врач. – Совсем тут совесть потеряли.

Все в комнате, кроме коменданта невесело рассмеялись.

– Так, аккуратно выводим из наркоза, – Ветров поставил в систему новую склянку, подсоединил, в вену потекла розоватая жидкость.

– Два вопроса, Владимир встал со стула, его заметно покачивало, – он что-нибудь помнить из того, что наговорил будет?