Которую вначале прял –
Разброд в рассказе, и развал!
Был вящий у меня резон
Поведать, что писал Назон.
Скажу одно: меня бы вмале
С почетом должным отпевали –
Душа, бессонницей томясь,
Уж расторгала с телом связь.
Но из Овидиевых строк
Я почерпнул нежданный прок,
И до поры прогнал напасть,
И вскоре отоспался всласть.
Читаю: в оны времена
Существовали боги сна…
И перечел поэму вновь,
И не однажды вскинул бровь,
И не однажды сморщил нос:
Что ж – бог Морфей и бог Гипнос
Любому смертному вдвоем
Отбой трубили и подъем?
Лишь истинного Бога чту;
И я пристойную шуту
Затеял тот же час игру
И рек: «Боюсь, вот-вот помру,
Сражен бессонницею сей!
Клянусь: воздам тебе, Морфей –
Иль Гере, дивной госпоже, –
Любому из богов уже
Готов щедрейшею рукой
Воздать за сон и за покой!
Вот мой обет, но сказ не весь:
Пожертвую сейчас и здесь
Любому, кто хотя б чуть-чуть
Дозволит нынче мне вздремнуть,
Расшитый златом пуховик,
Отменно пышен и велик,
Подушек шелковых немало,
И стеганое одеяло
Из наилучшего атласа;
А коль просплю не меньше часа,
То много большие дары –
Резную мебель и ковры
Персидские – в твою пещеру
Морфей, отправлю! Тож и Геру
Не позабуду – только лишь
Пошлите сон, покой и тишь:
Смогла же ведь во время оно
Забыться даже Алкиона!
О, я воздам тебе, Морфей,
Отнюдь не скупо, ей-же-ей –
Сие речется не в бреду.
И Гере обещаю мзду.
Богиня, будь ко мне добра…
И вдруг – упала с плеч гора:
Я, не успев окончить речь,
Восчуял, что пора прилечь –
Внезапный сон меня берет…
И я на книжный переплет
Поник усталою главой:
Уснул за много дней впервой.
И мне привиделся вельми
Чудесный сон – и меж людьми
Ни стар не встретился, ни мал,
Чтоб этот сон истолковал.
Иосиф, изъяснивший сон,
Который видел фараон –
И тот бы растерялся тут.
Макробий, написавший труд
О вещем сне, о дивной встрече
Со Сципионом, – недалече
Проник бы здесь, – а я тем паче
Бессилен в эдакой задаче,
Уму воздвигшей тьму препон.
Гадайте сами – вот мой сон.
Сновидение
Мне снились ясный месяц май
И близкий щебет птичьих стай;
Мне снилось, что рассеял тьму
Рассвет, и я стряхнул дрему.
И что, за трелью слыша трель,
Покинул я свою постель,
Раскрыл окно, и поднял взор,
И понял, где ликует хор:
На кровле столь же было птиц,
Сколь закаленных черепиц.
И непрестанно, вширь и ввысь,
Напевы нежные лились;
Подобным гимном отродясь
Никто из нас – ни смерд, ни князь,
Не тешил душу – птицы в лад
Единый пели, всех услад
Сладчайший – музыку сию
Слагали, чудилось, в раю.
Летел в простор лугов и нив
За переливом перелив,
И ведал я, что в даль плыла
Мирам заоблачным хвала,
Что россыпью чистейших нот
Стремились неземных высот
Пичуги славные достичь,
Бросая свой рассветный клич.
И всякая из этих птах
За совесть пела, не за страх,
И за волшебные рулады
Не чаяла себе награды.
А в спальню каждое окно,
Изысканно застеклено,
Струило пестрый ток лучей
Из множества цветных ячей.
На этих витражах война
Подробно изображена
Троянская была: глазам
Являлись Гектор и Приам,
Ахилл и царь Лаомедон,
Аякс, Медея и Язон;
Парис в объятиях Елены…
А претворенный в гобелены
«Роман о Розе» – сколько сцен! –
Составил украшенье стен…
Вечор, не чая почивать,
Я лег на эту ли кровать?
Ужель сие – мой старый дом,
И мой знакомый окоем,
Из окон видевшийся прежь?..
Был воздух ласков, чист и свеж,
И не грозил ни хлад, ни зной,
И удивлял голубизной
Безоблачный небесный свод.
И вдруг почудилось: поет
Рожок далече, иль труба.
И вот охотничья гурьба
Промчала вскачь, во весь опор.
Спустивши со смычков и свор
И гончих, и борзых собак,
Охотники гадали: как
Ушла в чащобу, в глухомань
Почти настигнутая лань?
Катились топот, лай и гам
По гулким утренним лугам.
И я, обрадован зело,
Покинул дом, вскочил в седло,
Подумал: живо нагоню
Ловцов! И шпоры дал коню.
И там, где лиственный навес
Раскинул первозданный лес,
Пространное объявший поле, –
Там прыть умерить поневоле
И всадник должен, и выжлец –
Я там настиг их, наконец.
Спросил у одного из слуг:
«Кто здесь полюет, молви, друг?»
«Наш государь Октавиан».
«Ого! Коль это не обман, –
Я рек, – то с Богом, доезжачий!
Пусть лов окончится удачей!»
И сам к охотникам примкнул.
Возобновились гам и гул,
И тотчас меж лесных стволов
Продолжился упорный лов,
И лес простился с тишиной.
И грянул рога звук тройной;
И каждый, слыша этот звук,
За дротик брался, либо лук,
И лань готовился настичь…
Но красная лесная дичь
Опять укрылась меж дерев,
Облаву алчную презрев.
И след утратившие псы,
Скуля, повесили носы;
И ловчий, не весьма собой
Доволен, протрубил отбой.
Я спрыгнул наземь. И у ног
Моих тотчас возник щенок –
Пристал, должно быть, к своре, чтоб
Побегать вволю средь чащоб.
И, словно был давно знаком
Со мной, проворным языком
Подставленную тронул пясть,
Схватил ее игриво в пасть,
И дернул бережно, маня
Куда-то в сторону меня.
Щенку вослед я пошагал,
И вскоре вышел на прогал –
Нетронутый, лишенный троп,
Не знавший человечьих стоп,
Густой травой поросший сплошь,
И дивными цветами тож.
Клянусь: и Флора, и Зефир,
Ниспосылающие в мир
Цветы, и злаки, и былье,
Незримое себе жилье
Устроили, наверно, там –
Небесным, неземным цветам
Соревнователи росли
В укромном уголке земли!
Забылась лютая зима,
Забылись лед, и снег, и тьма,
Забылся яростный мороз –
И влагой теплых майских рос
Питаясь, расцвела поляна…
А сколь свежа, сколь первозданна,
Блюдя законы естества,
Была древесная листва!
Все дерева стояли врозь,
Ни корня с корнем не срослось;
Стволы, от комлей до вершин,
Стремились на сто ввысь аршин;
Нигде ни ветви, ни сука
Не зрилось на стволах – пока,
Просветов начисто лишен,
Не начинался полог крон,
Бросавший вниз густую тень…
Промчалась лань, за ней олень,
Потом косуля, после – серна…
Ей-ей, клянусь, глаголю верно!
Скакали белки наверху,
Роняли наземь шелуху,
Орехи весело грызя…
Короче, перечесть нельзя
Весь тамошний лесной народ:
Истер бы лучший счетовод,
Цифирных корифей наук,
Вотще гусиных перьев пук
О множество телячьих кож –
Как ни слагай, и как ни множь,
Исчислишь в том краю скорей
Песчинки, нежели зверей.
Мы снова со щенком вперед
Неспешно двинулись; и вот
Возник нежданно предо мной
К дубовому стволу спиной
