– Вы ошиблись и здесь, мой почтенный падре.

Не забывайте: вы только швейцар при дверях во французский ресторан, а стряпать на дипломатической кухне приходится мне…

Покушение на французов не осталось загадкой истории, и позже планы убийства миссии были обнаружены, как и следовало ожидать, в бумагах канцлера Бестужева-Рюмина.

Потом у них болели животы – они стали бояться отравления. Дипломаты запаслись в аптеке куском мышьяка. Каждое утро натощак де Еон с Дугласом скорбно лизали его по очереди. К концу переговоров в Петербурге они с трех лизаний дошли до сорока, делая себя невосприимчивыми к ядам. Тогда к подобному способу прибегали многие, искушаемые в тайнах секретной политики!

Исподволь де Еон начал копать яму под секретаря английского посольства – прекрасного Пяста.

– Зачем вам это нужно? – испугался Дуглас.

– Понятовский раздвинул свою постель на всю Европу. Именно через него тянется цепочка преступлений до Лондона и Берлина!

– Бросьте, – волновался Дуглас. – Куда вы пишете?

– Я пишу в Варшаву. Там послом от Версаля человек огня и железа – граф Брольи, пусть он вмешается в это дело…

Дуглас выхватил бумагу из-под руки де Еона:

– Вы не знаете Екатерины! Она не простит нам этого…

– Защищайся, негодяй! – И кончик шпаги уперся в кадык. – Ты осмелился назвать меня болваном?

– Я не говорил этого… клянусь! – шептал Дуглас.

– Нет, вы говорили…

Кое-как поладили. Де Еон связался с Варшавой, откуда в отозвании Понятовского его поддержал граф Брольи. Как выяснилось, Понятовский уже побывал в сарданапаловых объятиях сэра Вильямса, и де Еон стал трезвонить этой новостью по Петербургу.

Случилась тут поездка в Кронштадт, где было обильное возлияние. Понятовский спьяна сам ускорил свое падение. За столом он стал бранить польско-саксонского короля Августа III и его канцлера Брюля:

– Они не гнушаются грабить польское шляхетство. По матери, урожденной Чарторыжской, я должен быть князем Острожским, а король с канцлером не возвращают мне это княжество, которое приносит им миллионные доходы…

Де Еон это запомнил. Яма уже вырыта, осталось только спихнуть в нее Понятовского. Атташе повел атаку на этот раз не с нравственной стороны, а с политической.

– Я не понимаю, – трещал он при дворе, – как русские могут терпеть у себя человека, который, являясь подданным Августа, состоит на службе Англии, союзницы Пруссии? К тому же, клевеща на курфюрста саксонского, Понятовский отнимает у России союзника.

Бестужев-Рюмин едва не сказал де Еону грозное «цыц».

– Сударь, – заметил он кавалеру, – у нас на Руси есть такое присловье: всяк сверчок знай свой шесток.

Но было уже поздно: скандал дошел до ушей саксонского канцлера Брюля, и тот отозвал Понятовского в Варшаву. Это был крепкий удар по Вильямсу, рикошетом досталось и королю прусскому. Из сердца Екатерины Понятовский вырывался с кровью.

– Учитесь у меня! – похвалился де Еон перед Дугласом.

Обескураженный Вильямс быстро нашелся и в этом случае.

– К чему эти россказни? – убеждал он русское общество. – Понятовский не удален. Его призвал к себе сейм польский, который избрал моего секретаря в нунции. Право же, юноша стоит этого!

Поздно вечером канцлер империи был приглашен на Большую Морскую улицу – в дом Ивана Перфильевича Елагина. Как и следовало ожидать, Бестужева встретила великая княгиня Екатерина Алексеевна с красными от слез глазами.

– Ну-ну, – хмуро сказал ей канцлер. – Даст бог, обойдется.

Екатерина решилась на отчаянный шаг, какого, наверное, сама не ожидала от себя. Мать наследника российского престола, жена наследника престола, она вдруг опустилась на колени перед этим ворчливым стариком в нечесаном парике.

– Алексей Петрович, – простонала Екатерина, – я знаю: вы все можете… Если вы скажете Брюлю саксонскому, чтобы хлеба не ел, и – не будет! Верните же мне Понятовского… умоляю! Сделаю для вас всё, что ни попросите. Только Понятовского мне отдайте…

Бестужев смотрел сверху, как тряслись ее плечи от рыданий, и быстро соображал: как быть? Сердце его не дрогнуло от слез Екатерины – нет! Просто он прикидывал сейчас, что выгоднее для него: вернуть Понятовского или оставить в Варшаве?..

– Встаньте, ваше высочество, – сказал Бестужев. – Кому, как не мне, старику, понять ваше чувствительное и нежное сердце!

Вдали от интриг двора, свободный от влияний и подкупов, без пышности и титулов, Федор Дмитриевич Бехтеев впрягся, как вол, в тяжкий хомут русского дипломата на чужбине.

Перед отъездом Бехтеева выехал в Париж член Конференции и опытный дипломат Михайла Петрович Бестужев-Рюмин (брат канцлера). Он отбывал в Париж под предлогом свидания с женою, на которой за границей женился в старости, «дабы в развраты модные не уклониться». Это был лишь предлог – на самом деле Бестужев-Рюмин имел поручение от двора следить за Бехтеевым, не мешаясь в его миссию, но сразу поправить, если тот ошибется.

Бехтеев же, человек степенный, образованный и хитрый, имел сложнейшую задачу. Вот какими словами его напутствовали в Петербурге: «Немедля свести союз России с Францией, но оснований для этого союза не указывать; если же Версаль начнет настаивать на характере будущих соглашений, то свалить все на австрийского посла в Париже – графа Штарнберга». Действительно, с такой задачей трудно было справиться даже опытному дипломату.

Бехтеев с первых же дней заметил, что в Париже не все чисто. Проницательный ум обнаружил такую свару и вражду сановников, что… куда там России! В России-то – еще рай! Конти звал Бехтеева к себе, запрещая являться к министрам. А министр Рулье требовал забыть Конти и предстать только пред его ясные очи.

Бехтеев разрешил вопрос чисто по-русски:

– А ну их!.. Пущай сами за мной приедут…

Этот вывод начинающего дипломата оказался самым правильным. Французы решили, что Бехтеев, столь упорно не вылезающий из своего дома, наверняка очень большая шишка. И вот к нему с поклонами явился сам всемогущий Терсье и долго махал перед Бехтеевым своей шляпой. Терсье сообщил, что мсье Бехтеева давно уже ждут в Компьене, куда на летнее время, спасаясь от жары, удалился двор короля…

Поехали.

Министр Рулье показался Бехтееву разумным и деловым человеком. Но бумаги от Воронцова, присланные для вручения ему, он держал над пламенем свечей, смотрел их долго на свет, словно выискивал потаенные водяные знаки. Потом Рулье спросил:

– Чья эта подпись? Воронцова? Разве не Бестужев, а Воронцов состоит у вас при иностранных делах?..

Бехтеев поговорил с минуту и – ахнул: Рулье ничего не знал о первой посылке Дугласа в Петербург. Секретная дипломатия Людовика XV сама резала крылья своим же министрам. Встал вопрос о представлении Бехтеева королю «при утирании рук его величества». И в кабинете Рулье повторилась знакомая история, какая была уже с Дугласом в кабинете Воронцова…

– Каков же ваш чин? – осведомился Рулье.

Бехтеев сознался: чин – так себе, надворного советника.

– А сие означает по табели седьмое место в ряду сановном.

Рулье был явно огорчен:

– Ладно. Мы представим вас королю как русского принца. Как звучит слово «принц» по-русски? Князь? Итак, вы – князь…

Бехтеев не соглашался быть самозванцем.

– Тогда, – решил изобретательный Рулье, – вы предстанете перед его королевским величеством как русский генерал!

– Зачем мне чужая посуда, коли своя имеется?..

Сошлись на том, что Бехтеев увидит Людовика XV как «простой русский дворянин». Ни титула, ни чина договорились не упоминать.

Россия не имела в Париже посольства – не было, следовательно, у Бехтеева ни свиты, ни кареты. В наемном экипаже, несколько заробев, Федор Дмитриевич прибыл ко дворцу, где к моменту «утирания рук» короля было полным-полно блестящих карет дипломатов. Обер-камергер Флери показал место, где следует встать русскому амбассадору.